— Твой отец обещал мне хорошую лошадь и двадцать золотых, если я приведу домой Адвенту, — нимало не смутившись, соврал варвар (на самом деле хон Булла даже не догадывался о том, что гость его решил все-таки разобраться в этой давнишней истории и навести там свой порядок). — Я могу поехать и один, но тогда твоя печень сгниет от злости. Конечно, мне плевать на твою печень, но не плевать на хозяина этого дома… Ну?
Конан не знал, как яснее выразить мысль — все свое красноречие он уже исчерпал, пытаясь разговорить Майло, но неожиданно тот сам помог ему. Осторожно поднявшись, он боком присел на скамью напротив и, не отнимая руки от рта, как мог дружелюбнее кивнул варвару.
— Ты со мной? — уточнил Конан.
В знак согласия Майло прикрыл глаза.
— Что же… — Пока Конан и сам не понимал, хочет ли он брать с собой этого странного парня. — Тогда так: отправляемся на рассвете. Я сейчас пойду спать (в конце концов, это не моя сестра), а ты займись делом — приготовь лошадей, мешки со жратвой, ну и прочее… Уже сам разберешься. Да, и не забудь предупредить отца! А то подумает, что и тебя уволок демон…
Тихо рассмеявшись, варвар встал со скамьи и пошел по тропинке к дому, будучи в полной уверенности, что Майло выполнит всё его поручения.
— Гр-р-р…
Услышал он вдруг и в досаде оглянулся.
— Опять?
Майло отрицательно замотал головой.
— Х-х-де-е?.. — протянул он, широко, словно глухонемой, разевая рот.
— Что? — не понял Конан.
— Х-х-хде о-н-на? — Слова давались несчастному с огромным трудом, и киммериец впервые почувствовал в душе нечто вроде жалости к этому парню, чья красота, сила и ум были извращены волей одной гнусной старой карги. — Х-х-х… — снова начал Майло.
— Ладно, я понял, — пробурчал Конан, отворачиваясь. — Я знаю, где Адвента. Но ты — ты узнаешь об этом утром, приятель…
— Гр-р-р!..
— Утром, я сказал!
Он резко развернулся и направился к дому, не желая более и мига тратить на сей бессмысленный разговор. «Нергал его разберет… — шептал он, забираясь через окно в свою комнату, — что может в такой башке твориться… Еще удерет один — старика тогда точно удар хватит…»
— Конан? — сонным голоском промурлыкала Сигна.
— Конан! — жарко выдохнул варвар ей в ухо. — И прямо сейчас!
После пешей прогулки по Тарантии дядя и племянник вернулись домой в прекрасном настроении. Они прошли вдоль и поперек весь центр города, любуясь величественными зданиями, как один тянущими к небу золоченые шпили; стройными рядами деревьев с пышными зелеными кронами, с сотнями стрекочущих птиц на ветвях; витражами, что заменяли стекла на всех первых этажах; красочными вывесками таверн и кабачков и, конечно, той разношерстной публикой, что населяет каждый большой город — тут сновали взад и вперед разносчики мелкого товара, сладостей и хлеба, водоносы и виночерпии, зазывалы из близлежащих трактиров, простой люд, спешащий по делам, и праздный, никуда не спешащий… Еще Тито с восторгом глазел на уличных певцов. Одеяние их отличалось от обычного платья граждан не только обязательными островерхими шапками на тесемках, но и ярким цветом штанов и курток. Почти все они были сшиты из лоскутов разной материи, как у лицедеев из балаганов, и имели множество карманов, больших и маленьких, везде: на груди, спине, коленях и даже заду. Тито с удовольствием прослушал несколько баллад и од в их исполнении, хотя ни один из этих парней даже в малой степени не обладал талантом, присущим его дяде Агинону. Но — зато они были молоды, веселы и энергичны и легко заражали прохожих своим лихим пением. То же и уличные музыканты: они играли плохо, но громко, пронзительными звуками дудок, цитр и мандолин привлекая публику, которая за день набрасывала в их глиняные чашки горы медных монет.
Почти половину дня бродили по городу дядя с племянником и к вечерней трапезе явились, наконец, домой — уставшие, голодные, но вполне довольные. Вдвоем они быстро смели баранину с луком и целый каравай хлеба, а потом, уже не спеша, принялись за вино. Тут Тито и решил снова вызвать дядю на разговор, рассчитывая на его доброе после этой прогулки настроение.
— Отличный город Тарантия, — заявил он, в качестве доказательства выкладывая на стол колпак на тесемках, купленный им у одного уличного певца. — Все так ярко, так радостно… А у нас в Немедии балаганы могут выступать только на окраинах да в деревнях еще… Знаешь, о чем я подумал, когда слушал того рыжего парня? Ну, что пел о пирате с корабля-призрака? О том, что мне очень нравится жить.
— Прекрасная мысль, — похвалил песнопевец племянника. — Вот тебе и задание: приедешь в Ханумар, напиши трактат, на ней основанный. Потом вышлешь мне с нарочным.
— Трактат? — Тито сделал большие глаза. — Да что ж за толк такой особенный в этой мысли, чтоб на ее основе трактат писать?
— А вот ты и подумай. Одно могу сказать — истинное философическое сочинение не должно зиждиться на сложном, ибо сила и правда только в простоте заключена… Впрочем, Титолла, сие тема для долгой беседы, а нам с тобой еще работать нынче…
— Конечно, дядя, — неожиданно спокойно согласился юноша. — Но (что касаемо правды) скажи мне, та история про короля Конана произошла в действительности, или ты ее придумал сам?
— Слыхал от повелителя, — улыбнулся Агинон. — Вообще он не склонен вспоминать прошлое вслух, но тут мы с ним заговорили про восточных магов — кстати сказать, пренеприятнейшие существа — и он кратко поведал мне о днях своей юности, когда ему пришлось столкнуться с одним из них… Ну, а кое-что я додумал сам…
— Ах, — вздохнул Тито. — Какая все же несчастная судьба у этого хона Буллы! А Майло? Я так понял, дядя, с годами он становился все более зверем, нежели человеком?
— Увы… Злоба — болезнь, и тяжкая. Помнишь бакалейщика Пилона с соседней улицы? Твой отец рассказывал мне, что к старости он стал невыносим: даже дом его люди старались обходить стороной, дабы не подвергнуться сквернословию… Так и помер от злости… Ты прочитал историю про Конана до конца, сынок?
Тито отрицательно замотал головой, надеясь, что дядя отошлет его дочитывать прямо сейчас.
— Что ж, отложи тогда до следующего вечера, — Произнося эти слова, песнопевец улыбался: он отлично понимал, что на уме у племянника, но одобрить не мог. — Пойдем работать, милый. Давно уж пора.
Юноша вздохнул и покорно поднялся из-за стола.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,в которой Конан и Майло, получив от хона Буллы благословение и пару отличных лошадей, отправляются на Остров Железных Идолов
Но пробудился киммериец не на рассвете, как пообещал Майло, а уже к полудню, когда солнце — огненное око Митры — стояло высоко в чистом голубом небе, жаркими лучами своими затопляя всю округу. К этому времени все живое, разморенное зноем, опять погрузилось в дрему, похожую более на забвение больного, нежели на сон: поутихло чириканье птиц, прекратилась внезапно суета в доме, только что бывшая просто сумасшедшей, смолкли веселые визги в гареме, да и все обычные утренние звуки стали глуше, размереннее и ленивее.
Зато на сердце варвара было сейчас покойно и светло, а ум не занимали никакие тревожные мысли — на сей раз он хорошо выспался, несмотря даже на то, что дикая рыжая кошка Сигна разодрала ему когтями всю грудь и спину, а вдобавок еще и прокусила губу. На белоснежном тонком покрывале теперь багровели полоски крови, а нижняя губа вздулась и саднила, так что Конан чувствовал себя как после боя; и все равно то были всего лишь раны тела, а не души — последних варвар опасался куда больше…
Не подозревая пока о давно наступившем дне, он лежал на тахте лицом вниз, уткнувшись носом в мягкую подушку, насквозь пропахшую ароматом волос Сигны. Сама она ушла еще ночью, и Конан вознес тогда за это искреннее благодарение Митре, одновременно проваливаясь в черную бездну сна. Сейчас воспоминание о ней было кратким и смутным, но даже оно вырвало из глотки варвара выдох, очень похожий на стон, и только твердое намерение никогда более не связываться с этой горячей — слишком горячей — зингаркой удержало его в сей миг на месте. Он скинул подушку с ее запахом на пол, взамен сунув под щеку собственный кулак, и, не умея занимать себя мыслями отвлеченными, принялся думать о предстоящем путешествии к морю Вилайет, прикидывая в уме возможные направления пути и рассчитывая его продолжительность.
Маршрут был прост: следовало пересечь Карпашские горы, пройти вдоль границы Кофа и Заморы, потом через Туран к реке Капитанке и по ее берегу добраться уже до самого моря. Неприятность же состояла в том, что Конан всего несколько дней назад уже шел по Карпашским горам, возвращаясь в мир из снежного Ландхааггена, и теперь полагал, что нет занятия скучнее и утомительнее, чем вынужденная прогулка по узким извилистым тропам, каждая из которых так и норовит оборваться внезапно и скинуть человека в пропасть. Но как он ни прикидывал, обойти эти горы было невозможно — разве что ценою потерянных трех-четырех дней, а сего он никак не мог себе позволить. Да и Майло, наверное, тоже — до конца отпущенного ему срока оставалось всего ничего, меньше луны…
Первая же мысль о Майло омрачила до того ровное и доброе настроение киммерийца. Ночной разговор оставил в его душе неприятный осадок, развеянный лишь страстными ласками Сигны. То ли хон Булла не пожелал упоминать об этом, то ли просто считал это горем несравнимо меньшим, нежели скорая гибель обоих детей, но, передавая Конану свою печальную историю, он ни разу не сказал, что приемыш его едва может связать пару слов. Как видно, удар головой об стену вызвал тогда не только потерю памяти, но и речи… Да, старая карга придумала страшное наказание для шестилетнего ребенка, как и для его вообще ни в чем не повинной сестры… Но, как сказал хон Булла, она простила парня. Отчего тогда он по-прежнему болен?
Итак, путь к морю Вилайет все же лежал через Карпашские горы (Конан вернул свои мысли в более для него привычную и приятную область расчетов будущего путешествия). Потом — Замора и Туран. Эта дорога займет около десяти дней, а то и меньше. Но и достигнув моря Вилайет, спутники еще не смогут остановиться, ибо конечная цель их не само море, а некий остров, по словам хона Буллы, хорошо видный с берега в утреннее время… Остров Железных Идолов… Насколько знал Конан, мореходы никогда не приставали к его берегам, ибо легенды гласили, что в древних развалинах этого