Мэри едва успела перевести дух, как снова приступ ужасной боли сковал ее. Но разве ей есть что терять? Она только надеялась, что невинное создание у нее в животе выживет и о нем позаботятся ее родители и Элджин.
— Правильно, правильно, леди Элджин. Маленький лорд Брюс обрадуется братику.
Ей надо не забыть приказать капитан-паше казнить эту ужасную повитуху или, по крайней мере, вырвать ей язык, чтобы она больше никогда не мучила несчастных женщин.
Мэри снова натужилась, надеясь, что старая ведьма окажется права и родится мальчик. Тогда, если Мэри умрет, ее малышка останется под присмотром двух братьев, которые станут защищать ее. Если же родится девочка, то станет на всю жизнь бременем для своей старшей сестры.
«Это несправедливо. Ох, пожалуйста, Господи, дай мне пройти через эти страдания и родить мальчика. Потом, уверена, я сумею убедить Элджина, что нам не следует больше иметь детей. Несомненно, Бог достаточно милостив и не заставит меня пройти вновь через эти муки. Ведь это же просто ненормально, чтоб третьи роды длились такую уйму времени. Почти сутки!»
Конечно, это знак свыше, что ей больше не следует рожать, а то она лишится не только своей жизни, но, вполне возможно, потеряет детей. Не есть ли эта боль наказание за радости брачного союза? Но если это так, то почему же этому наказанию подвергаются только женщины?
Но тут снова навалилась сильная боль, и все мысли вылетели из головы. Мэри подчинилась боли, дала ей увести себя в такие глубины муки, выносить которые было невозможно. И тогда наконец боль стала освобождать ее из своих клещей. Мэри изо всех сил натужилась, она тужилась так сильно, что стала бояться, как бы от этого смертельного усилия у нее не вывалились все внутренности. Приступ закончился, оставив ее в полной уверенности, что над ее лицом и грудью, осыпая жгучим холодом, ломаются целые поля льда. Она была слишком слаба и не имела сил не только испугаться за свою жизнь при этом новом ощущении, но даже попросить дать ей одеяло.
— Ну и кто у нас тут, как не толстая девочка!
Мэри краем глаза увидала младенца, которого тут же подхватил на руки доктор, и испугалась, что ей солгали и ребенок родился мертвым. Дитя было похоже на какого-то ужасного, изувеченного войной уродца. Но стоило повитухе перерезать пуповину, как оно издало первый крик, и он, этот крик, был таким громким, что Мэри сразу успокоилась — этот ребенок выживет обязательно, независимо от того, умрет его мать или нет.
— Нужно отправить курьера к лорду Элджину.
Мэри услышала эти слова доктора и закрыла глаза, готовясь уйти в черную тишину, неважно, тишина это сна или смерти.
Но жестокая повитуха потрепала ее по щеке и снова заверещала:
— Мы еще не со всем справились, леди Элджин, вы разве забыли? А ведь и года не прошло после ваших последних родов. Ну-ка, что мы должны еще сделать?
Черт бы побрал эту женщину и ее манеру выражаться сладко!
— Надо нам еще немножечко постараться. Еще чуточку, и все будет в порядке.
Мэри собрала последние силы, все, какие могла в себе найти, и снова стала тужиться. Когда выйдет послед, она наконец сможет отдохнуть. Еще немного — и она справится. Все, наконец-то все! Теперь она может поспать. Но вместо благодатного сна ее тело стала сотрясать дрожь.
«О, как же это несправедливо, — думала она. — Тело предает меня, такой дрожи не было после предыдущих двух родов. Что это? Новый опасный симптом?»
Доктор Скотт выглядел озабоченным. Мэри дрожала так сильно, что даже не смогла расслышать слов, сказанных им повитухе, только догадалась, что они имеют отношение к кровотечению, которое началось после выхода последа. Она истекает кровью и, может быть, умрет от этого. Все внутри ее застыло от страха при этой мысли, но тело продолжало сотрясаться. Что случилось? Она пыталась взять себя в руки и прогнать страхи. Что Бог хочет, чтоб она поняла? Она прожила неплохую жизнь, и о ее детях есть кому позаботиться. О чем еще может просить смертный? Немногие были в жизни так счастливы, как она. Для огромного количества людей жизнь коротка и полна несчастий. Она же, Мэри Нисбет, графиня Элджин, жила в довольстве и радости. Это были приятные мысли, и она погружалась в них, чувствуя, что доктор с силой нажимает на ее живот, и оттуда, как ей показалось, вдруг хлынуло огромное количество крови.
Что это? Душа бессмертна. Разве не так всегда проповедовал Хант? Она смеялась над его черствыми, неинтересными проповедями, но сейчас она была полна надежды на то, что он говорил правду. И с этой последней мыслью сознание ее угасло.
— Мэри! Мэри!
Элджин держал на руках запеленатого младенца. Ее муж был по-прежнему красив, за исключением своего изуродованного носа, к которому, она не теряла надежды, еще может вернуться прежний вид.
— Эта девчонка у нас прямо-таки чемпион! — С этими словами он передал сверток няньке. — Ты молодец.
Мэри выдавила улыбку, не испытывая ничего, кроме смертельной усталости. Каждый дюйм ее тела ныл от изнеможения. Она попыталась поглубже вздохнуть, но едва сумела набрать в грудь глоток воздуха. Попыталась приподнять голову, но оказалось, что и на это у нее нет сил. Тогда она бессильно уронила ее обратно на подушку. Жизнь будто вытекала из нее. Но даже в этом состоянии она не могла не заметить, что восторги мужа звучат рассеянно, будто мысли его заняты совсем другим.
— Элджин, скажи мне, с ребенком что-то не так? Я хочу знать правду.
— Что ты. Гарриетт — ты, кажется, так хотела назвать ее? — здорова, словно хорошая лошадка, по крайней мере, так уверил меня наш доктор. А тебе нужно немного отдохнуть, и ты тоже поправишься.
— Я потеряла столько крови.
— Да, но это не опасно. — И он слегка улыбнулся.
Она, должно быть, так давно не спала. В комнате царил полумрак, но Элджин одет в костюм, в котором он выходит на улицу. По запаху она догадалась, что муж только что вернулся, еще не умывался и не переодевался к обеду.
— Элджин, ты не должен от меня ничего скрывать. Я требую, чтоб ты мне сказал всю правду. Я вижу по твоему лицу и слышу по голосу, что произошло что-то плохое. Это связано с Францией? Наполеон снова напал на Турцию?
— Нет, дорогая моя Полл. — Он смотрел на нее, будто прикидывая, сможет ли она вынести тяжесть известия. — Ты в силах выдержать новость?
— Конечно, конечно. Что может быть плохого сейчас, когда я знаю, что осталась жива и что мое дитя здорово?
Он вынул из кармана письмо и развернул.
— Я получил его сегодня после обеда. Наш «Ментор» по пути на Мальту потерпел крушение. Это случилось возле острова Кифера у южного побережья Пелопоннеса. Капитан и команда спасены, но все наши сокровища с Акрополя, все превосходные рисунки Лусиери и слепки, что были на борту, отправились на дно.
«Боги по природе своей насмешливы». Где она совсем недавно прочла эту фразу? В какой-то из старых книг? Телом она была слишком слаба, чтобы откликнуться на новость извне, а ее ум едва мог осмыслить грандиозность сказанного и еще менее его последствия. Неужели все их труды и денежные затраты пошли насмарку? Неужели она и Элджин лишили мир величайших из его сокровищ? Что же теперь будет с ее мужем? И с ней самой? Что скажут ее родители? Эти мысли проносились в ее усталом мозгу, когда она пыталась придумать, что сказать ему, как утешить. Но изнеможение взяло свое, ее желание утешить Элджина или притвориться разгневанной и бранить его испарилось.
— Элджин, дорогой, что же нам делать? — сказала она совсем тихо, пытаясь потянуться и взять его за руку.
Но он наклонился и сам взял ее холодную ладонь в свои теплые руки.
— Как что? Любой ценой пытаться добыть их.
Часть третьяВозвращение домой
На борту «Дианы», зима 1803 года
Пока Мэри рвало над миской, Мастерман отвела назад ее волосы и придержала рукава.
— Единственное, что изменилось, это, что в список пассажиров теперь вписаны мои чада, — сухо проговорила Мэри, переведя дух. — Хоть они, по крайней мере, не подвержены морской болезни.
— Вашу милость тошнит из-за волнения на море, а не из-за той отвратительной вонищи, которой несло от прежнего судна, — отозвалась Мастерман.
«Диана» была самым роскошным из кораблей, на которых им приходилось когда-либо путешествовать, и Мэри могла бы только радоваться. Раньше она часто говорила, что отдала бы что угодно, лишь бы вернуться домой в Шотландию; сейчас они туда и направлялись, и Мэри дала себе слово не ворчать ни по какому поводу.
— И капитан у нас красавчик, а не беззубый пес-пират, — продолжала она болтать.
— И команда не помирает от цинги, — подхватила служанка.
— И я не беременна опять.
— Уж слава богу!
— И мы наконец-то возвращаемся домой.
— И вправду возвращаемся, — вздохнула та. — Ох, миледи, я, признаться, и не думала, что мы выберемся их тех мест живыми.
Мэри рассмеялась, но про себя припомнила, что под конец пребывания в Константинополе и сама боялась примерно того же. В октябре умерла от чумы женщина, жившая неподалеку от английского посольства, и снова зазвучал голос барабанов смерти. Старшие из детишек Элджинов и новорожденная были привиты против оспы, но эта новая эпидемия нагрянула из Египта, когда было восстановлено сообщение между Александрией и Константинополем. Она терроризировала беспомощное население огромного города и отыскивала свои жертвы в каждом квартале, и среди бедных, и среди богатых.
Предосторожности были приняты, но они потребовали от Мэри огромных усилий. Едва оправившись после родов, она должна была приступить к упаковке имущества посольства, чтобы семья могла выехать в первые дни наступающего года. Каждый день она велела проводить дезинфекцию в комнатах посредством окуривания. Густой дым затоплял их противным кислым запахом, но Мэри не собиралась рисковать своим здоровьем или здоровьем детей. Постельное белье ежедневно отправляли в стирку, а всякий, кто выходил на улицу, должен был по возвращении обтереться уксусным раствором и отдать вычистить одежду. И снова с балкона Мэри видела, как увозит мертвецов полночная телега. Жертв эпидемии отправляли хоронить на кладбище в Пера