Принеся пух домой, я заклеил его в почтовый конверт. Если науке известны такие птицы, розового пуха должно хватить.
– На базар? — спросила проницательная тетя Алена.
– Погулять собрался, — сказал я.
Ту женщину я увидел только на пятый день. Я ходил на рынок, как на службу. Проходил его три, четыре, пять раз за день. Примелькался торговкам и сам знал их в лицо. На пятый день я увидел ее и сразу узнал, хотя она была без платка и лицо ее, обрамленное тяжелыми светлыми волосами, странным образом изменилось, помягчело. С реки дул свежий ветерок, она накинула на плечи черный с розами платок, и концы волос шевелились, взлетали над черным полем. Глаза ее были зелеными, брови высоко проведены по выпуклому лбу. У нее были полные, но не яркие губы и тяжеловатый для такого лица подбородок.
Она не сразу заметила меня — была занята с покупателями. На этот раз перед ней лежала груда больших красных яблок, и у прилавка стояла небольшая очередь.
Я уже привык приходить на рынок и не заставать ее. Поэтому ее появление здесь показалось сначала продолжением грез, в которых ее зовут Луш.
Мне некуда было спешить; чтобы успокоиться, я отошел в тень и следил за тем, как она продает яблоки. Как устанавливает на весы гири и иногда подносит их к глазам, будто она близорука или непривычна к гирям. Как всегда, добавляет лишнее яблоко, чтобы миска весов с плодами перевешивала. Как прячет деньги в потертый кожаный плоский кошелек и оттуда же достает сдачу, тщательно ее пересчитывая.
Когда гора яблок на прилавке уменьшилась, я встал в очередь. Передо мной было три человека. Она все еще меня не замечала.
– Здравствуйте. Мне килограмм, пожалуйста, — сказал я, когда подошла моя очередь. Женщина не подняла глаз.
– Мало берешь, — встряла старушка, отходившая от прилавка с полной сумкой. — Больше бери, жена спасибо скажет.
– Нет у меня жены.
Женщина подняла глаза. Она наконец согласилась меня признать.
– Вы меня помните? — спросил я.
– Почему же не помнить? Помню.
Она быстро кинула на весы три яблока, которые потянули на полтора кило.
– Рубль, — сказала она.
– Большое спасибо. Здесь больше килограмма.
Я не спеша копался в карманах, отыскивая деньги.
– А яиц сегодня нет?
– Яиц нет, — ответила женщина. — Яйца случайно были. Я их вообще не продаю.
– А вы далеко живете?
– Молодой человек, — сказал мужчина в парусиновой фуражке и слишком теплом, не по погоде, просторном костюме. — Закончили дело, можете не любезничать. У меня обеденный перерыв кончается.
– Я далеко живу, — объяснила женщина.
Мужчина оттеснил меня локтем.
– Три килограмма, попрошу покрупнее. Можно подумать, что вы не заинтересованы продать свой товар.
– Вы еще долго здесь будете? — спросил я.
– Я сейчас заверну, — предложила женщина. — А то нести неудобно.
– Сначала попрошу меня обслужить, — вмешался мужчина в фуражке.
– Обслужите его, — согласился я. — У меня обеденный перерыв только начинается.
Когда мужчина ушел, женщина взяла у меня яблоки, положила их на прилавок и принялась сворачивать газетный кулек.
– А яблоки тоже особенные? — спросил я.
– Почему же особенные?
– Яйца оказались не куриными.
– Да что вы… если вам не понравилось, я деньги верну.
Она потянулась за кожаным кошельком.
– Я не обижаюсь. Просто интересно, что за птица…
– Вы покупаете? — спросили сзади. — Или так стоите?
Я отошел. Яблоки кончились. Я встал в тени, достал из кулька одно из яблок, вытер его носовым платком и откусил. Женщине видны были мои действия, и, когда я вертел яблоко в руке, разглядывая, я встретил ее взгляд. Я тут же улыбнулся, стараясь убедить ее улыбкой в своей полной безопасности, она улыбнулась в ответ, но улыбка получилась робкой, жалкой, и я понял, что лучше уйти, пожалеть ее. Но уйти я не смог. И дело было не только в любопытстве: я боялся, что не увижу ее снова.
Женщина не торопилась, движения ее потеряли сноровку и стали замедленными и неловкими, словно она оттягивала тот момент, когда отойдет последний покупатель и вернусь я.
Яблоко было сочным и сладким. Такие у нас не растут, а если и появятся в саду какого-нибудь любителя-селекционера, то не раньше августа. Мне показалось, что яблоко пахнет ананасом. Я добрался до середины и вытащил из огрызка косточку. Косточка была одна. Длинная, острая, граненая. Никакое это не яблоко.
Я видел, как женщина высыпала из корзины последние яблоки, сложила деньги в кошелек, закрыла его. И тогда, сделав несколько шагов к ней, я произнес негромко:
– Луш.
Женщина вздрогнула, выронила кошелек на прилавок. Она хотела подобрать его, но рука не дотянулась, замерла в воздухе, словно женщина сжалась, замерла в ожидании удара, когда все, что было до этого, теряет всякий смысл перед физической болью.
– Простите, — сказал я, — простите. Я не хотел вас испугать…
– Меня зовут Мария Павловна. — Голос был сонный, глухой, слова заученные, как будто она давно ждала этого момента и в страхе перед его неминуемостью репетировала ответ. — Меня зовут Мария Павловна.
– Именно так. — Второй голос пришел сзади, тихий и злой. — Мария Павловна. И вас это не касается.
Небольшого роста пожилой человек с обветренным темным лицом, в выгоревшей потертой фуражке лесника отодвинул меня и накрыл ладонями пальцы Марии Павловны.
– Тише, Маша, тише. Люди глядят. — Он смотрел на меня с таким холодным бешенством в белесых глазах, что у меня мелькнуло: не будь вокруг людей, он мог бы и ударить.
– Извините, — смутился я. — Я не думал…
– Он пришел за мной? — спросила Маша, выпрямляясь, но не выпуская руки лесника.
– Ну что ты, что ты… Молодой человек обознался. Сейчас домой поедем.
– Я уйду, — сказал я.
– Иди.
Я не успел отойти далеко. Лесник догнал меня.
– Как ты ее назвал? — спросил он.
– Луш. Это случайно вышло.
– Случайно, говоришь?
– Приснилось.
Я говорил ему чистую правду, и я не знал своей вины перед этими людьми, по вина была, и она заставляла меня послушно отвечать на вопросы лесника.
– Имя приснилось?
– Я видел Марию Павловну раньше. Несколько дней назад.
– Где?
– Здесь, на рынке.
Лесник, разговаривая со мной, поглядывал в сторону прилавка, где женщина неловко связывала пустые корзины, складывала на весы гири, собирала бумагу.
– И что дальше?
– Я был здесь несколько дней назад. И купил десяток яиц.
– Сергей Иванович, — окликнула женщина, — весы сдать надо.
– Сейчас помогу.
Кто он ей? Он старше вдвое, если не втрое. Но не отец. Отца по имени-отчеству в этих краях не называют.
Лесник не хотел меня отпускать.
– Держи. — Он протянул мне чашку весов, уставленную кеглями гирь. Сам взял весы. Мария Павловна несла сзади пустые корзины. Она шла так, чтобы между нами был лесник.
– Маша, ты яйцами торговала? — спросил лесник.
Она не ответила.
– Я ж тебе не велел брать. Не велел, спрашиваю?
– Я бритву хотела купить. С пружинкой. Вам же нужно?
– Дура, — сказал лесник.
Мы остановились у конторы рынка.
– Заходи, — велел он мне.
– Я тоже, — сказала Маша.
– Подождешь. Ничего с тобой здесь не случится. Люди вокруг.
Но Маша пошла с нами и, пока мы сдавали весы и гири сонной дежурной, молча стояла у стены, оклеенной санитарными плакатами о вреде мух и бруцеллезе.
– Я вам деньги отдам, — сказала Маша леснику, когда мы вышли, и протянула кошелек.
– Оставь себе, — проворчал Сергей Иванович.
Мы остановились в тени за служебным павильоном. Лесник посмотрел на меня, приглашая продолжить рассказ.
– Яйца были необычными, — продолжал я. — Крупнее куриных и цвет другой… Потом я увидел сон. Точнее, я грезил наяву. И в этом сне была Мария Павловна. Там ее звали Луш.
– Да, — сказал лесник.
Он был расстроен. Ненависть ко мне, столь очевидная в первый момент, исчезла. Я был помехой, но не опасной.
– Мотоцикл у ворот стоит, — показал лесник Маше. — Поедем? Или ты в магазин собралась?
– Я в аптеку хотела. Но лучше в следующий раз.
– Как хочешь. — Лесник посмотрел на меня. — А вы здесь что, в отпуске?
– Он стал официально вежлив.
– Да.
– То-то я вас раньше не встречал. Прощайте.
– До свидания.
Они ушли. Маша чуть сзади. Она сутулилась, может, стеснялась своего высокого роста. На ней были хорошие, дорогие туфли, правда, без каблуков.
Я не сдержался. Понял, что никогда больше их не увижу, и догнал их у ворот.
– Погодите, — попросил я.
Лесник обернулся, потом махнул Маше, чтобы шла вперед, к мотоциклу.
– Сергей Иванович, скажите только, что за птица? Я ведь цыпленка видел.
Маша молча привязывала пустые корзины к багажнику.
– Цыпленка?
– Ну да. Розовый, голенастый, с длинным клювом.
– Бог его знает. Может, урод вылупился. От этого… от радиации… Вообще-то яйца обыкновенные.
Лесник уже не казался ни сильным, ни решительным. Он как-то ссохся, постарел и даже стал невзрачным.
– И яблоки обыкновенные?
– К чему нам людей травить?
– Такие здесь не растут.
– Обыкновенные яблоки, хорошие. Просто сорт такой.
Сергей Иванович пошел к мотоциклу. Маша уже ждала его в коляске.
Из ворот рынка вышел человек, похожий на арбуз. И нес он в руке сетку, в которой лежало два арбуза. Арбузы были ранние, южные, привез их молодой южанин, задумчивый и рассеянный, как великий математик из журнального раздела «Однажды…». Продавал он эти арбузы на вес золота, и потому брали их неохотно, хотя арбузов хотелось всем.
– Сергей! — возопил арбузный толстяк. — Сколько лет!
Лесник поморщился, увидев знакомого.
– Как жизнь, как охота? — Толстяк поставил сетку на землю, и она тут же попыталась укатиться. Толстяк погнался за ней. — Все к вам собираемся, по дела, дела…
Я пошел прочь. Сзади раздался грохот мотора. Видно, лесник не стал вступать в беседу. Мотоцикл обогнал меня. Маша обернулась, придерживая волосы. Я поднял руку, прощаясь с ней.