— Мне это понятно.
Выпили. Закусили колбаской.
— Они уже в бухгалтерии. Бухгалтера выводят. Ясно? Через пять минут будут у меня в кабинете. Куда побежишь? И тут входит он. Я по глазам понял, что он.
— Кто он?
— Товарищ Д. И говорит: «Времени, — говорит, — у тебя, Спикухин, нету. Секунды тикают. Возьмут тебя под белы ручки как пить дать. Есть выход. Продавай мне душу. Ревизию уведу».
— И ты поверил?
— Я сначала в переносном смысле поверил. Но у него взгляд. И вынимает он тонкий такой ножичек. «Давай, — говорит, — палец. А за дверью голоса. Вот я и написал.
— И что дальше?
— А дальше… Дальше — ревизия уехала.
— А может, она просто так уехала?
— Не просто так. Я с ним беседу имел. Он мне обещал — ни одна ревизия не тронет.
— И что?
— Вокруг берут. Меня не трогают.
— А не страшно?
— Теперь не так страшно. Сначала опасался. Теперь нет.
— А душа?
— Слушай, Сашок, а у человека есть душа? Я в последнее время книжки стал читать. Библиотечку атеиста. В основном отрицают.
— Может, все-таки сожжешь на всякий случай?
— И завтра ревизия? Я же, Сашок, за последний год сильно осмелел.
— Значит, не будешь?
— При первой же возможности ему верну. Кое-какие дела закончу и верну.
— А у тебя связь с ним есть?
— Сашок, хоть ты мне и друг, не все тебе могу сказать. Не все. Ты спешишь?
Сашок понял намек. Спикухин проводил его до двери. Глядел вслед через цепочку, потом, когда Сашок спустился на полпролета, крикнул:
— Дурачье ты, Сашок! Ты бы с меня тысяч пять мог взять.
— Не нужны мне твои тысячи…
У него от этой встречи, хоть она и кончилась вроде бы по-дружески, остался неприятный осадок.
«Ничего, — сказал он себе, сидя на бульваре и кушая мороженое, чтобы прочистить мозги. — Спикухин человек дрянной. И даже неизвестно, бывает ли у такого душа. А может, другие люди будут счастливы? Не все же на свете такие?» Сашок понял, что благородство в нем еще не истощилось. И поехал на такси, раз уж деньги есть, по второму адресу.
Ивановой Дарьи Павловны дома не оказалось.
Сашка встретил мужчина, видно, ее муж, человек понурый, все вниз — и нос, и уголки губ, и щеки, только уши торчком. Но вежливый.
— Дарья Павловна, — сказал он, — скоро вернется от косметички. Если вы будете так любезны, вы можете подождать ее возвращения.
Квартира, куда попал Сашок, была невелика и тесно заставлена вещами, в основном антикварного характера. А муж Дарьи Павловны совершенно к этим вещам не подходил, хотя был одет чисто, аккуратно. Сашок сразу понял, что в этой комнате хозяин не муж. В углу, за диваном и большим торшером, сделанным из березового полена, был столик на витых ножках. На столике лежали бумаги и пишущая машинка, совсем маленькая.
— Хотите чаю? — спросил муж.
— Нет, — сказал Сашок и сел на старинный диван, узкий и неудобный, но сразу видно — дорогой.
Муж постоял, поглядел на Сашка, не мог придумать, что с ним положено делать, подошел к своему столику, полистал бумажки, потом вернулся к Сашку, сел напротив на неудобный древний стул и спросил:
— Вы по делу?
Было ясно, что он занят собственными мыслями, и Сашок ему неинтересен.
— По делу, — сказал Сашок. — А ваша жена что делает?
— Делает? — Муж пожал плечами. — Вы курите? Курите, не стесняйтесь. Вот пепельница. А вы давно знаете Дашу? Дарью Павловну?
— Нет, — говорит Сашок. — Я же по делу.
— Конечно, вы говорили.
Они посидели, помолчали.
— Сумасшедший дом, — сказал муж. Он подошел к телефону, набрал номер. Дождался ответа, но тут же повесил трубку.
Он подошел к окну, нервно побарабанил по стеклу кончиками пальцев.
— Извините, — сказал он.
Снова подошел к телефону. Снова набрал номер. Покосился на Сашка. Потом хрипло спросил:
— Это ты, Сонечка? Да, это я, папа. Ты уже из школы пришла?
Выслушал ответ, вздохнул.
— А по русскому спрашивали?
Снова пауза.
— А мамочка дома? На работе? Ну конечно же, на работе.
Снова пауза.
— Конечно, Сонечка, — сказал муж. — Я еще в командировке. Я по междугородному звоню. Ты только не плачь, пожалуйста, не плачь. Конечно, позвоню… Ты покушай, согрей котлетку. До свидания, я позвоню.
Муж осторожно положил трубку, будто боялся кого-то разбудить. Сашок встретился с ним взглядом и понял: надо что-то сказать.
— Дочка ваша? — спросил он.
— И не говорите, — ответил муж. — Я буквально ничего не понимаю.
Хозяин был в таком отчаянии, словно ломал руки, хотя руки оставались неподвижными.
— А чего не понимаете?
— Я не понимаю, что происходит! Я готов повеситься. Честное слово, я не преувеличиваю. Вчера я взял бюллетень, потому что не могу глядеть в глаза моим коллегам.
— Может, к экстрасенсу обратиться? — спросил Сашок. — Я слышал, они помогают.
— Мне никто не поможет, потому что я подлец, — сообщил муж. — Я бросил семью, я бросил Сонечку и Оленьку, я оставил Викторию. Но почему? Ответьте мне, почему?
— Не знаю, — сказал Сашок. — Я не в курсе.
— Да, я виноват, я сам виноват. Я увлекся Дарьей Павловной. Но мое увлечение оставалось в рамках, простите, банального служебного романа. Я не предполагал, что так кончится.
— Чего кончится?
— Что я уйду из дома, что я перееду сюда, в этот кошмарный дом! Почему я это сделал? Почему я тут живу? Почему я должен мыть руки шесть раз в день и носить егерское белье?
— Чего?
Муж засучил штанину и показал край нижнего белья.
— А может, вам обратно? — спросил Сашок. — Ваша Виктория покричит, покричит, успокоится. Дело житейское.
— Вы не знаете Виктории. Она — ангел. Она никогда не кричит. Она все молча терпит. Она рыдает ночами. Я представляю, как она укладывает наших девочек и плачет над их кроватками.
Голос мужа дрогнул, большая слеза покатилась по его щеке.
— Извините, — сказал он. — Нервы.
— Вижу, — сказал Сашок. — Это у всех теперь. Я сейчас у одного человека был, тоже на нервы жалуется.
— Как паровоз по рельсам, — произнес муж. — Как будто меня несет какая-то дьявольская сила. Даю вам честное слово — я ни сном ни духом не намеревался покинуть Викторию.
— Дьявольская, говорите?
— Я не отдавал себе отчета. Я пришел домой, хотел посмотреть телевизор, а вместо этого подошел к Виктории и говорю: «Сообщи детям, что я нашел счастье с другой женщиной». Я этого не хотел говорить…
— И давно это случилось? — докторским голосом спросил Сашок.
— Больше месяца. Или меньше? У меня все смешалось.
— Второго мая? — спросил Сашок, который вспомнил дату на расписке.
— Может быть.
Они услышали, как повернулся ключ в замке, и тут же в комнате возникла пышная, вульгарного вида женщина, ярко и слишком модно одетая, с сумкой, на которую пошло как минимум четыре синтетических крокодила.
— Павлик! — воскликнула она с порога. — Ты скучал?
И тут она увидела Сашка, который поднялся при ее появлении.
— Это что еще такое? — спросила она. — Если телевизионный мастер, то я вызывала на ту неделю.
— Нет, — сказал Сашок. — Поговорить с вами надо. По личному вопросу.
— Погодите, — сказала Дарья Павловна и твердыми шагами подошла к мужу. — На тебе лица нет, — сказала она. — Буквально нет лица. Ты опять переживал? Эта гадюка звонила?
— Мне никто не звонил.
— Молчи. По глазам вижу, что звонила. Так вот, учти и скажи ей, что, если она еще будет мне телефон обрывать, я ей ноги вырву.
— Она ни разу не звонила.
— Не перечь, ангел мой, — ответила Дарья Павловна, резким движением открыла резной шкаф черного дерева, который оказался заполнен пачками, бутылочками и упаковками лекарств. Она шустро покопалась в нем и вытянула на свет три бутылочки и розовый пакетик.
— Сейчас, — сказала она. — Выпьешь успокаивающего.
Она упорхнула на кухню, там что-то загремело, зазвенело.
— Она опять разбила чашку, — тихо сообщил Павлик. — Она всегда бьет чашки, когда переживает за мое здоровье.
Дарья Павловна уже вернулась. В руке ее был стакан, на открытой ладони другой руки — горсть пилюль.
— Быстро, — сказала она. — Все глотай. Быстро.
Павлик покорно проглотил кучку пилюль. Сашку даже страшно стало, сколько лекарств за раз приходится принимать этому человеку. Запил водой. Его острый кадык ходил в такт глоткам, а Дарья Павловна и Сашок смотрели на него.
— Все, — сказала Дарья Павловна. — Все проглотил?
— Все, — сказал Павлик.
— Раскрой рот, — велела Дарья Павловна. — Раскрой, раскрой, наверняка что-то за щеку спрятал, а потом выплюнешь, я тебя, мой котик, уже изучила.
Муж открыл рот, Дарья Павловна по-птичьи заглянула в него, ее большие груди прикоснулись к животу Павлика, и тот постарался втянуть живот. Но Дарья Павловна нажала сильнее и, обняв мужчину, положила ему голову на грудь.
— Я хочу ласки, мое счастье, — сообщила она, не обращая внимания на Сашка.
Сашок смутился и закашлялся.
— Вы здесь? — вспомнила Дарья Павловна. — Пошли на кухню. А ты, ангел, лежи. У тебя бюллетень. И поставь градусник.
Сашок проследовал на кухню за Дарьей Павловной.
— Что за дела? — спросила она, беря с холодильника пачку «Мальборо» и закуривая.
— Я по поводу записки, — сказал Сашок. — От товарища Д.
— Что? — испугалась Дарья Павловна. — Что-нибудь неправильно? Вы только меня не пугайте.
— Нет, я наоборот, — сказал Сашок. — Учтите, мне ничего не нужно. Я ее обратно принес.
— Как так принес?
— Нашел и принес. Чтобы вы ее уничтожили.
— Зачем?
— Чтобы спасти душу, — сказал Сашок.
— Вы что, шутите? Может, вы от этой гадюки, Виктории? Тогда растерзаю.
— Нет, я сам по себе! — воскликнул Сашок. — Я пришел, чтобы освободить вас от дьявола. Ну неужели не понятно? Я пришел помочь.
— То есть как помочь? Нет уж, обратного хода нету. Я на жертву пошла. Я душу отдала ради простого человеческого счастья. И учтите, Павлика я никому не отдам. Я его на ключ запру, я ему, если надо, глаза выколю. Но не отдам, ясно? И катись отсюда со своими гнусными предложениями.