— Я так понимаю, — сказал Сашок, — что вы душу продали за вашего Павлика. А ведь он несчастный. Он своей Сонечке звонит, про уроки спрашивает.
— Зво-нит? — голос Дарьи Павловны поднялся до потолка. — Он же мне обещал!
Она метнулась было из кухни, наводить порядок в доме, но Павлик уже стоял в дверях.
— Погодите, — сказал он. — Что тут говорилось про душу?
— Понимаете, — Сашку было жалко этого человека, но куда больше он жалел девочек и Викторию, которая там у детской кроватки тайком слезу проливает. — Ваша Дарья Павловна вошла в соглашение…
Но что дальше случилось, Сашок так и не понял.
Был грохот, какое-то нападение со всех сторон, был визг и крик, падала мебель, и падал сам Сашок.
А очнулся он уже у подъезда, на мостовой, побитый, исцарапанный, но живой.
И побрел по улице, размышляя, что делать дальше.
Два визита кончились неудачно. Не хотят люди свою душу обратно, потому что, может, и не верят они в душу. А не верят — зачем торгуют? Получается вроде бы обман. Может, прекратить? Отнести расписки в милицию, пускай разбираются. Но это было бы капитуляцией. А Сашку не хотелось капитулировать, потому что хотелось верить в добро.
И он пошел по третьему адресу, к доценту Нечипоренко Семену Семеновичу.
Доцент жил в скромном окраинном кооперативе, на тринадцатом этаже. Он сам открыл дверь.
Доцент, по всем признакам, человек подтянутый, скрывающий полноту за гордой осанкой, что поддерживалась бегом трусцой и утренним бассейном, хорошо причесанный и при галстуке, был взлохмачен и взволнован.
— Принесли? — спросил он. — Давайте на кухню.
— А вы откуда знаете? — спросил Сашок.
— Мне Сидоров звонил. Где?
— В кармане, — сказал Сашок.
— Как в кармане? Я просил шесть банок.
— Каких банок?
— Икры. Черной икры. Сидоров знает.
— А я Сидорова не знаю, — сказал Сашок. — Не знаю я вашего Сидорова.
— Черт знает что, — сказал доцент. — Ни минуты свободной. А вы издеваетесь. Тогда что вам нужно?
— Поговорить.
— Этого еще не хватало! Мне некогда говорить.
— В ваших интересах.
— Мои интересы заключаются в том, чтобы сегодня меня оставили в покое. В двадцать три сорок у меня самолет.
— Куда? — поинтересовался Сашок.
— Куда, куда! Или вы не знаете, или притворяетесь. В Индию. Так вас не Сидоров прислал?
— Я по делу товарища Д, — сказал Сашок тихо.
— Как так по делу? В каком смысле дело?
— В личном.
— Товарищ, я не знаю, кто вы такой. — Доцент Нечипоренко говорил возмущенно, но почти шепотом. — И не понимаю, что меня может связывать с вашим товарищем Д. Я выполнил обязательства. Ко мне не может быть претензии, и попрошу оставить меня в покое.
— И не боитесь? — удивился Сашок. — Другие боятся.
— Я ничего не боюсь, потому что я честный человек и гражданин. Мне нечего скрывать.
— Тогда тем лучше, — сказал Сашок. — Могу порадовать.
— Чем?
— Давайте пройдем, — сказал Сашок. — А то здесь неудобно.
Доцент колебался. Но тут издали, из комнаты, послышался женский голос:
— Сеня, кто пришел?
— Это ко мне, от Сидорова, — сказал доцент и крепко схватил Сашка за руку, поволок его в свой кабинет.
Там был полный разор.
На обширном, как футбольное поле, письменном столе стоял открытый и почти полный чемодан, на кресле — второй, еще пустой. Многочисленные носильные вещи и разные предметы валялись вокруг.
— Вот видите, — сказал доцент, закрывая дверь. — Как и уговаривались. Сегодня отбываю. На год. Читать лекции в Аллахабаде. С ума можно сойти — ничего не успеваю.
— Слушайте, — вдруг догадался Сашок. — Неужели вы за это душу продали?
— А вы не знаете?
— Догадываюсь, — сказал Сашок. — Так я могу вам эту душу вернуть.
— Не понял, — сказал доцент, нервными движениями отыскал на столе очки и надел их.
— Вот, — сказал Сашок. — Вы писали?
Он протянул записку доценту, а сам отступил на шаг. Он уже начал привыкать к тому, что жертвы дьявола — люди нервные.
Доцент пробежал записку глазами и спросил:
— А вы кто будете?
— Я тоже гражданин, — сказал Сашок. — Нашел и решил вернуть. Ваша душа свободна.
— Та-а-ак, — протянул доцент. — А поездка?
— Откуда мне знать, — сказал Сашок. — При чем тут поездка? Вы же честный человек и гражданин.
— Совершенно верно, — согласился доцент. — А вы не от товарища Д? Вы по собственной инициативе?
— Я пойду, а? — сказал Сашок. — А то мне это уже надоело. Хочешь человеку сделать как лучше, а он сомневается. Берите свою расписку, кушайте ее, жуйте, делайте что хотите. Я вас не знаю, вы меня не знаете.
— Постойте, — сказал доцент, видя, что Сашок направляется к двери. — Так ваш номер не пройдет. Берите эту бумажку и прекратите провокации.
— Какие еще провокации? — обиделся Сашок. — Разве я похож на провокатора?
— Я не знаю, на кого похожи провокаторы. Но знаю только, что эта записка со странным содержанием мне незнакома. Да, да, я ее вижу в первый раз.
— И подпись не ваша? Кровью, — спросил Сашок от дверей.
— Подпись? — Доцент внимательно посмотрел на подпись и сказал: — Подпись производит впечатление схожей с моей, но это ничего не значит, потому что в наше время искусство подделывать подписи достигло исключительных высот.
— Чего вы испугались? — сказал Сашок. — Я вашего дьявола, может, в глаза не видел. И не собираюсь с ним встречаться.
— Меня не интересует, кого вы видели, а кого нет. — Доцент уже пришел в себя и все больше гневался. — Но меня возмущает сам факт этого нападения. Мне подсовывают сомнительную бумаженцию, в которой говорится о дьявольщине, душе и так далее. Да вы знаете, с кем имеете дело? Я — доцент, кандидат наук, член партии, народный заседатель, наконец! И вы пытаетесь убедить меня в том, что существует дьявол, а у людей есть душа. Как вы только посмели рот раскрыть!
— А что, — спросил Сашок не без ехидства, — души у людей нет?
— В том смысле, в котором вы имеете в виду, абсолютно отрицаю. Но с точки зрения гуманизма, в переносном значении, разумеется, это признается.
— А чем же вы тогда торговали?
— Учтите, я никогда и ничем не торговал. Я вообще не склонен вступать в темные сделки.
— Даже с Сидоровым? — осмелел Сашок. Он почувствовал, что за возмущенными речами доцента скрывается жуткая неуверенность в себе.
— Отстаньте со своим Сидоровым! — почти закричал доцент, но осекся, потому что в дверь заглянула полная женщина в шелковом халате, с властным крупным лицом и спросила:
— Ты меня звал, Сеня?
— Я сейчас освобожусь, — ответил Сеня, принимая гордую позу.
— Ты помни, что через три часа машина, а ты еще не сложил вещи.
— Помню, кисочка, помню, — сказал доцент. — Мы с товарищем Сидоровым сейчас.
Женщина оглядела Сашка убийственным взглядом — он ей не показался. Но ушла.
Доцент провел ладонью по взмокшему лбу.
— А она не продавала? — спросил Сашок.
— Вы с ума сошли! — отмахнулся доцент. — У нее никогда не было души.
— Значит, разбираетесь все-таки, — сказал Сашок. Ему и смеяться хотелось, и плакать. Вроде бы надо уходить, но вроде бы разговор еще не окончен. И Сашок стоял. А доцент тоже не знал, как его выгнать.
Наконец доцент вздохнул, протянул Сашку расписку. Потом убрал руку.
— Пожалуй, я ее оставлю себе, — сказал он. — Как курьез. Да, как курьез.
— И в Аллахабад повезете? — спросил Сашок, который за прошедший день стал куда лучше, чем раньше, разбираться в людях. — За границу такие бумажки не пропускают.
— Ничего, — сказал доцент. — Пускай здесь полежит.
— Ну уж нет! — рассердился Сашок. — Сами говорите, что не подписывали, значит, другой подписывал. А раз другой подписывал, эта бумажка для вас чужая. Давайте ее обратно!
И не нужна была расписка Сашку, но хотелось позлить вспотевшего доцента. Тот буквально разрывался между желанием сохранить расписку и страхом признаться. Рука его непроизвольно протянула расписку ко рту, и Сашок вдруг понял: сейчас будет жевать ее, как попавшийся шпион.
— Не подавитесь, — сказал он.
— Я не могу! — воскликнул доцент. — Я пробивал эту поездку много лет. Я не могу от нее отказаться.
— А душу дьяволу продавал?
— Души нет!
— Души нет — отдай расписку!
— Души нет, — повторил обреченно доцент.
Сашок вытащил из его скрюченных пальцев расписку, не спеша сунул в карман, но был настороже, потому что понимал: раздираемый противоречивыми чувствами доцент может кинуться на него.
Но доцент не кинулся. Он потянулся к телефону.
— В милицию будем звонить? — спросил Сашок.
— Вы с ума сошли!
— Тогда привет, — сказал Сашок. — Счастливо побывать в солнечной Индии. Мойте руки перед едой, там, говорят, дизентерия свирепствует.
Доцент догнал Сашка у двери.
— Что угодно, — шептал он нервно, — только не передавайте в органы. Я стеснен в средствах. Но я готов…
— Сеня, ты скоро? — спросила его бездушная жена, которая, как монумент самой себе, выплыла в коридор.
— Сейчас, только помогу товарищу дверь открыть.
И в самом деле Сашку без посторонней помощи из дверей бы не выйти, замки были хитрее и многочисленнее, чем у Спикухина.
— Подумайте, — шепнул доцент вслед Сашку.
Тот только отмахнулся. «Что же получается, — думал он, спускаясь по лестнице с тринадцатого этажа. — Некоторые хорошие специалисты хотели бы поехать в Индию, да не могут. А вот такие, готовые душу продать за импортное барахло, собирают вещи. Это надо пресечь».
Сашок так глубоко задумался, что не заметил, как оказался на улице.
Уже вечерело. Стало прохладнее. По четвертому адресу ехать было далеко, через пол-Москвы. Сашок вспомнил, что проголодался. А тут рядом с троллейбусной остановкой оказалась шашлычная.
Сашок зашел. Народу практически никого.
Сашок подошел к стойке. Изможденный очкарик в белом переднике, сильно засаленном на животе, выдал ему две порции шашлыка на картонной тарелочке, побрызгал на порции томатным соусом из узкой болгарской бутылки, сыпанул нарезанного лука, положил кусок хлеба. Налил стакан фирменного напитка.