Мантикора со страшным хвостом. Книга Э. Топселла «История четвероногих зверей», XVII в.
Мантикора в кармане
Если вы уже задумались, не завести ли себе карманную мантикору, то в русских рукописях XVII–XVIII вв. есть подробные рекомендации на этот счет. Индийские туземцы, оказывается, давно практикуют укрощение маленьких мантикор. Они ловят щеночка, обламывают камнем (видимо, за неимением других инструментов) край его хвоста — и смертоносное оружие больше никогда не будет действовать. Зная это, уже подросший хищник не попытается съесть своих хозяев.
Егда же поимают индиане малого щенка его, ломают каменем краи хвоста его, и егда воспитаетца, не имат деиства, аще и диви есть, но стрел не имат метати, наипаче ведая, яко оружия не имат братися, бывает кроткии.
В одной из рукописей произошло невольное смягчение этого рассказа. После «поймают малого щенка его» переписчик пропустил «ломают камнем край хвоста его», потому что эти фразы оканчиваются одним и тем же местоимением и, видимо, располагались на соседних строках. Наши современники при списывании текста тоже запросто перескакивают через строчку из-за повтора слова, на котором они прервали чтение. Благодаря пропуску про камень у читателя рукописи могло создаться впечатление, что выращенный туземцами щеночек по каким-то личным причинам остается безоружен перед своими «воспитателями». И все-таки, зачем нужен рассказ о ловле маленькой мантикоры?
В Средневековье таких историй возникало очень много. Замысловатая охота с применением изощренных ловушек: заманивание слонов в специальную яму при помощи катящихся по склону арбузов, поимка горлиц-отшельниц собственным пением, похищение у разъяренных хищников маленьких зверят — была очень занимательна для читателей с давних пор. Даже без практического смысла такие рассказы оставались увлекательными, ведь они динамичны и повествуют о хитрых капканах и невиданных чудовищах. В качестве душеполезного чтения эти истории тоже подходили, потому что символизировали борьбу разумного начала с диким, порочным и страстным, победу добра над злом. История о щенке мантикоры появилась по аналогии с античными описаниями укрощения диких животных и закрепилась в средневековых текстах Западной Европы. Похожий рассказ о ручной мантикоре есть в книге Эдварда Топселла «История четвероногих зверей» (1607).
Балансирование мантикоры между диким и человеческим мирами, видимо, связано с тем, что от зверя ей досталась наименее важная часть. Хотя она сохраняет великолепную гриву, хотя не счесть зубов в пещере ее рта, но эти признаки вписываются в человеческое лицо. Поведение мантикоры, даже самой чудовищной, по количеству ухищрений не уступает уловкам ее охотников. Наличие человеческих черт в сочетании с людоедскими наклонностями одновременно возвышает и устрашает. По устройству мантикора — это один из самых простых и органичных львовидных монстров, не в пример замысловатой химере.
Бесхребетная химера
Химера попадает в древнерусскую культуру через ранние поучительные произведения, переведенные с греческого. Это чудовище, взятое из «еллинской» мифологии, у христианских авторов превратилось в символ зла, лукавства. Правда, именитые богословы использовали чудесные свойства мифологических зверей не только в обличительных аллегориях. Григорий Богослов (IV в.) сравнивает талант «витийства», вдохновенных речей Василия Великого со свойством химеры: «Кто сравнится с ним в риторстве, дышащем силою огня» [74: 78]. По крайней мере, именно химеру увидел в этом вдохновляющем образе комментатор Никита Ираклийский (XI в.), чьи толкования переводились и широко распространялись на Руси вместе со Словами Григория Богослова. Никита видит в этом выражении ссылку на Гомера и объясняет связь трехчастной химеры с тремя частями риторики. Действительно, Гомер в «Илиаде» описывал химеру с головой льва, средней частью от козы и задом дракона.
Омир убо, еже душющю огнем опарийским, рек о Хымере, трисложеному звери: перед его львов, зад же змиев, середа же хымерова. Богословець же се в риторикии покладает, яко и то в три разделяемо: в советьное, в судьное, в торжественое — и рек то бе, так в ветийскых, иже дышет огнем силы, обаче не срамеете ли не се ритор по ветиям, но ни глаголят нечиста скверна, ни ложьна, но ритор бе по обычаю свершен, тако честен и не посрамлен, но в словесех радостен и силен.
Интересно, что сам Григорий Богослов представляет химеру иначе (это видно по другим его произведениям). Дело в том, что уже в Античности никто толком не знал, как должна выглядеть «каноническая» химера: как сочетаются ее части и сколько у нее голов. Гесиод в «Теогонии» четко говорит о трех головах, распределенных по телу: это головы льва, козы и дракона. Возможно, никакой химеры Григорий в описании Василия Великого даже не подразумевал, ведь это чудовище омерзительно и опасно, но именно благодаря этому неоднозначному сравнению и убедительному комментарию Никиты химера заинтересовала русских книжников.
Но никто еще не называл гидры кроткою за то, что она вместо одной головы, если верить басне, имеет девять, или Патарской химеры — за тo, что у ней три головы, непохожия одна на другую, от чего она кажется еще страшнее; или адскаго цербера — кротким за то, что у него три же головы, похожия одна на другую; или морскаго чудовища Сциллы за тο, что вокруг нея шесть отвратительных голов, и хотя, как говорят, верхняя половина ея показывала нечто благообразное, кроткое, и не неприятное для глаз (ибо Сцилла была девица, имевшая нечто сродное с нами); но ниже были головы собачьи, звериныя, не имевшия ничего благовиднаго, губившия множество кораблей, и столько же опасныя, как и головы противулежащей Харибды.
Раз уж химера освящена авторитетом почтенных богословов, место ей — в рукописных толковых словарях. Статья Химера в них выглядит примерно одинаково: «Химерас есть зверь: спреди лев, созади же змия, средина же его химерас» («Азбуковник»). Но не дико ли пояснять незнакомый термин через то же иностранное слово? Как понять химеру посередине в составе химеры? Ясно, откуда ноги растут: именно так сформулировал определение химеры Никита Ираклийский, но получается, что и русским авторам оно пришлось по вкусу. А все потому, что по-гречески Χίμαιρα — коза, и определение рассчитано на знание греческого слова хотя бы в качестве заимствования (например, химары упоминаются в русских текстах как жертвенные животные). Впрочем, в некоторых вариантах козья часть все-таки поясняется, а заодно поясняется и дракон: «Хемера или хемерас зверь: спреди лев, а созади дракон или змий, средина же хемирас или коза» (Физиолог Дамаскина Студита). Но очевидно, что этот монстр постоянно смущает авторов и читателей. Один из писцов в характеристике химеры пишет: «Химерас — зепор» (вместо зверь или зверок), что, кажется, не имеет совсем никакого смысла.
Химера как попираемое зло. «Символы и эмблемата», 1705 г.
Даже после появления подробных описаний (в конце XVII — начале XVIII в.) по поводу облика химеры появлялись вопросы: как, например, изобразить эту козью середину? Интерпретаторы приходят к выводу, что от козы химере достались хребет, обильный волосяной покров или внушительное вымя — этим руководствовались авторы иллюстраций. Западноевропейские граверы изображали и одноголовую, и трехглавую химеру, но в эмблематику Петровской Руси проник именно гомеровский вариант. В книге «Символы и эмблемата» (1705) античный герой Беллерофонт побеждает химеру (эмблема обозначает торжество добродетели и мужества над злом и опасностью), у которой хорошо видны львиный оскал и острый драконий хвост, но от козы едва намечена шерстка сбоку и на груди.
Химера в лицевой русской рукописи Физиолога Дамаскина Студита и вовсе оказывается двухголовой. Узнав о драконьей части, художник не смог удержаться от изображения целой змеиной головы вместо драконьего хвоста. Может быть, он ориентировался на гесиодовскую модель. А скорее, на это решение повлияли представления о других составных монстрах со змеиными частями или знание о том, что химера дышит огнем (логично, что этим должен заниматься змей, а вовсе не лев!). Но в любом случае от козы не осталось ни ножек, ни рожек.
Химера с драконом на хвосте. Физиолог Дамаскина Студита, XVIII
В 1722 г. на русском языке издаются «Овидиевы фигуры», и на одной из гравюр (XVI в.) видно, что козья часть химеры снова перенесена. Она проявляется в волосяном покрове и задних ногах с копытами. Автор подписи удостоверяет: химера имеет столь странный вид, что ее трудно представить в виде реального животного, она скорее умозрительна (идея «химеричности», невозможности химеры идет из Античности [45]). Впрочем, комментарий к более понятному Пегасу в этой книге тоже довольно осторожный: имя персонажа появляется лишь после объяснений о «крыластой лошади», возникшей из крови Медузы.
Пречюдный зверь Химера, таковым необычайным видом изобразуется, что болше мозговому порождению, нежели натуралному подобен бысть видится. Беллерофон употреблял крылатую лошадь, зовомую Пегаз, чтоб Химеру преодолети, которую и преодоле — того ради оная лошадь причтена к звездам.
В конце XVII–XVIII в. на Русь приходят рационалистические трактовки (например, в Космографии 1670 г.), согласно которым Химера уже никакой не монстр, а просто вулкан. Беллерофонт же — то ли путешественник-исследователь, то ли первый поселенец на этой странной огнедышащей горе. Одновременно с модой на эти наукообразные толкования у русской химеры из груди начинают расти львиные головы (существуют соответствующие западноевропейские гравюры — больше символичные, чем чудовищные).