О идре. Был зверь или чудо некое идра, жила на некоем холму в дубраве, телом б<е>ла, имела девять глав: восемь смертных, девята<я> безсмертная — и две ноги зверины, и хобот превеличайшаго дракона. И сходила на поле, и раззоряла страну ону: ела скот и люди. На сию послан от Ергисрея-царя сын Диев, непреодоленны<й> воин. Он же обрет ея в берлоге, метая в ню разженными стрелами, и понудил ея из берлога вытти — и она вышла, и за ноги ухватилась, и он дубиной збивал главы, и одну збил, и вместо ея выросли две. К тому ж и рак некий помогал ей превеликий, кусая Геркулеса. И тако по многом времени убил, и тело растерзал, и желчию помазал своя оружия — и аще кого тем уязвит, никоим лекарством не исцелится, но умирает.
В «Книге естествословной» Гидра совершенно затмевает Геракла, с именем которого обычно связана ее история. Автор подробно описывает белую телом девятиглавую драйкану, опустошавшую окрестности. Белизна этого монстра, которая подходит скорее знатной даме, — красноречивая деталь, в основе который лежит искажение текста источника. В «Мифологической библиотеке» сказано: «телом зело велика», но многие переписчики настаивают на белизне. Две звериные ноги отсутствуют у Псевдо-Аполлодора и могут расти из какого-нибудь другого античного описания гидры, поскольку ее лапы действительно иногда назывались собачьими. Но, скорее всего, и лапы, и хвост добавлены по аналогии с девками змеиными. Ни Лерна, ни помощник прославленного героя Иолай не упоминаются, а сам Геркулес удостоен чести быть представленным читателю личным именем лишь после безымянного (в этом случае) рака, который участвовал в схватке и, кстати, впоследствии стал зодиакальным созвездием. Зато о самой гидре сообщается больше. В частности, автор считает необходимым сделать пояснение о том, что она пожирала скот и людей, а не просто разоряла страну, — наверное, чтобы мы не вообразили ее каким-нибудь заурядным уничтожителем посевов и скота. Стрелы, которые Геракл «тем ядом напитал», упомянуты не для того, чтобы изложить грустную историю роковой смерти героя, а для того, чтобы подчеркнуть смертоносность желчи удивительного чудовища, которое пало от палицы непревзойденного воина лишь после долгой битвы.
Многоголовые змеи Апокалипсиса. Лубок, XVIII в.; миниатюра, XVII в.
В XVIII в., во времена «Книги естествословной», гидра становится чрезвычайно популярным монстром. Причина ее славы состоит в родстве с драконами: очень быстро она начинает ассоциироваться с многоголовыми змеями, интерес к которым не угасал на протяжении всего русского Средневековья. Но по ранним попыткам культивировать гидру на русской почве видно, с какой неуверенностью она делала первые шаги.
Например, в польской литературе XVII в. гидра была достаточно известна и уже перешла в разряд эмблем — то есть стала иносказанием, формой для выражения нового смысла. Многие пришедшие на Русь польские тексты, в свою очередь, адаптировали средневековую литературу Западной Европы. А при переводе на русский с польского авторы не всегда понимали, как поступить с незнакомым чудовищем и каково оно в своем исходном, мифологическим виде. В поэме Андрея Белобоцкого «Пентатеугум» (это переводное произведение 1690-х гг., в основе которого лежат латинский и польский источники) гидра двоится — входит в состав двух разных эмблем. Одна помещена автором в пространство преисподней, другая — на небеса. Адские гидры (по-русски получились хитри) примыкают к группе античных персонажей, символизирующих демонов, ужасы и муки ада. Некоторые члены этой группы скомпонованы словно по созвучию — например, Мегера и химера (кимера).
Мегери страшне проказы
с кимерами поскакуют,
Казни божия указы
осужденным показуют
<…>
У порога хитри стали
о двух телах, седми главах,
Зубы на нас заострили,
страшне проказы в составах.
Палачове страсти муки,
смерть лютую повещают,
Жгут огнем, рвут тело в штуки,
мучат, кричат, убивают.
Страшные проказы, сопутствующие призракам преисподней, — это ужасы и страдания, грозящие грешникам. Андрей Белобоцкий вслед за своими предшественниками вполне отдает себе отчет в том, что заимствует образы из «басней греков и римлян древних» как художественные средства выразительности, чтобы передать несказанные и невообразимые кошмары ада. На самом деле древние «басни» об этих существах не только не интересуют автора, но отвергаются как ненужные средневековой литературе. Но почему в русском переводе гидры не только умножены, но и наделены двумя телами? Значит ли это, что у каждой из них по два тела и по семь голов? Как бы ни представлял этот казус читатель XVII в., два тела — ошибочный перевод слова bicorporesque, указывавшего на гибридность монстров.
Созвездие Гидры. Западноевропейский атлас, кон. XVII
Подобно Данте, после описания наказаний и страданий Андрей Белобоцкий отправляется в райские кущи, чтобы воспеть их великолепие и радости. Начать разговор о небесном блаженстве помогают образы созвездий: обращение взгляда вверх, к горнему, должно вызывать возвышенные мысли.
Здесь Еркулес побеждает
хитру Скорпия лютаго.
Волна злата ту яснеет,
взята с царства Колхицкаго.
Достижения легендарных героев становятся эмблемами добродетельных деяний, будь то добыча золотого руна или победа над скорпией-гидрой (имеется в виду змея, а не созвездие Скорпиона, хотя в древнерусской литературе все эти образы, конечно, соотносились). Автор не определяет Ясона или Геракла в рай, но, как и многие другие астрологические-астрономические образы, они становятся литературными украшениями текста, придающими ему парадность, торжественность.
В XVIII в. Геракл-змееборец уже входил в состав многих русских эмблем, став одним из любимых символов победы добродетели над злом. Благодаря такой популярности максимально расширился спектр интерпретаций сценки сражения с гидрой. На гравюре Андрея Тихомирова с иллюстрациями к 103-му псалму, созданными, видимо, по западноевропейскому образцу, можно увидеть Геракла, поднимающего свою знаменитую дубину на семиглавого змея. Эта картинка соответствует подписи: «Змий сей, его же создал еси ругатися ему».
Геракл и гидра вместо Левиафана. Гравюра, XVIII в.
Традиционно этот стих (Пс. 103:26) понимают в смысле посрамления Левиафана (кита, морского змея). В основном Левиафана интерпретировали как представителя темных сил, над которым не грех надругаться, посмеяться, которого должны победить некие симпатичные персонажи. В стихотворении Симеона Полоцкого «Змий ругаемый» (сборник «Вертоград многоцветный») этот стих обыгрывался в сюжете о противоборстве хитрых мелких рыб с хищным китом, которого они заманивают на мелководье. Но на этой картинке Левиафана явно замещает гидра, над которой нависла Гераклова дубина.
Амур убегает от гидры, спасая любовь. «Символы и эмблемата», 1705 г.
Гидра становится разновидностью зловредного змея и в первых русских театральных постановках. Она даже входит в необходимый актерам реквизит, поскольку на гидре триумфально выезжают нехорошие персонажи: Сластолюбие, Хищение неправедное, Прелюбодеяние, Злоба и другие антагонисты. Наездники нарочно вызывают своим видом в памяти зрителей еще один образ, хорошо знакомый на Руси по старинным иллюстрированным Апокалипсисам: образ вавилонской блудницы, которая восседает на «седмоглавном» звере с чашей в руках (о ней речь пойдет в следующем разделе). Новый смысл, если он заключен в знакомой форме, воспринимается в массовом искусстве с большей благосклонностью и тиражируется шире, чем полностью новые формы.
Демонический Екатерин
В сборниках XVII в. со ссылкой на Григория Богослова описывается явление некоего Екатерина. Он показался ночью и разъезжал в колеснице, запряженной львами, да еще и весь обложенный змеями. Кроме того, Екатерин создавал и демонстрировал страшные призраки, например, змееголовых великанов. Видевшие это люди были настолько потрясены, что приходили в исступление вплоть до помешательства.
Екатерин — вид в нощи ходящ, на колеснице лвове ездящ и змеями облежащ, и страшныи мечты показующ: человеки некия, великия главы имущи змиевы. Видевшим же многим неистовом быти, сиречь ума изступити.
В другом, более раннем варианте описания Екатерин назван Екати и Екатерий. Поскольку рассказ об этом явлении включен в словарную статью XVII в., он содержит ценное уточнение: мол, некоторые говорят, что этот Екати — наименование луны, но они заблуждаются. Не столь важна критика такого подхода, сколь упоминание о нем. В словари XVII в. действительно вносилось слово Екати в качестве синонима луны, которую тогда на Руси еще считали планетой.
Аллегория Луны. Календарь. XVIII в.
Женское имя Екатерина на Руси XVII–XVIII вв. было достаточно популярно, изготавливались даже наборные пряничные формы с надписью «КАТЯ» по четыре пряника, чтобы кавалеры могли одарить многих девушек. Но сближение мистического Екатерина с привычной Катей наверняка вторично. В тех же сборниках при толковании имени Екатерина его разбивали на два слова, Екати + Ирина, и «расшифровывали» как мирную, смиренную луну, что, конечно, позволительно авторам Средневековья, не знавшим современных достижений науки о языке.
Сменивший пол Екатий — это след древнегреческой богини Гекаты, рассказ о которой попал на Русь через сочинение Григория Богослова, критиковавшего поклонение античным божествам. В XI в. Никита Ираклийский пишет свои толкования на этот текст, где кратко пересказывает некоторые мифологические сюжеты, реалии из которых упомянуты Григорием Богословом [14]. Древнерусские рукописи, называемые «Словами Григория Богослова», содержали параллельные тексты источников и толкований — именно пояснение Никиты Ираклийского на риторическое вопрошание: