Ответ Ватикана на обстоятельный документ, подготовленный римскими евреями — со ссылками на церковные авторитеты и с латинским текстом, — завершался доводом, ссылавшимся даже не на закон, а на волю самого Бога, заговорившего устами мальчика: «Эти слова, слетевшие с невинных и освященных губ юного Эдгардо силою высшего света, силою таинства крещения и божественной благодати, отнюдь не пусты и не бесплодны… Этот маленький мальчик преисполнился истинной веры, пролившейся на его чело и возгоревшейся по милосердию Иисуса Христа, кое проникло в его сердце. Теперь он полностью сознает то духовное благо, что снизошло на него благодаря крещению и обновлению». Перешагнув порог семилетия (через два месяца после отъезда из родительского дома), Эдгардо считался теперь вполне разумным, отвечающим за свои желания человеком, так как каноническое право уже давно установило, что дитя обретает эти качества по достижении семи лет. И, вступив в сознательный возраст, он вполне способен «подтвердить, что божественная благодать уже подействовала на него через таинство обновления. Он объявляет, что желает быть и оставаться христианином».
Церковные власти приходили к очевидному заключению. «Вернуть сего сына благодати во власть родителей-нехристей и тем самым вновь обречь его упрямому неверию и погибели значило бы поступить вопреки всем понятиям о законности и человеческой справедливости, вопреки всем естественным правам и праву божественному. Поистине, таковые неправедные и жестокие чувства могут обретаться только в сердцах людей, лишенных веры и милосердия!»[216]
В документе, поданном от имени Мортары, говорилось о разных случаях насильственного крещения, два из которых побудили Ватикан выступить с яростными опровержениями. Первый случай произошел в Ферраре в 1785 году. Вторая история случилась с французской девочкой, родившейся под Римом в 1840 году. Оба случая наглядно демонстрировали отношение церковных властей к крещению еврейских детей.
В ноябре 1785 года архиепископ Феррарский получил донесение о том, что одна жительница городского гетто, Реджина Бьянкини, была тайно крещена много лет назад. Для архиепископа это оказалось довольно щекотливым делом, так как Реджина была женой одного из самых богатых и влиятельных евреев Феррары, славившейся своим многочисленным и процветающим гетто. Крещение будто бы состоялось более двадцати лет назад, когда Реджине было всего три года. Предполагаемой крестительнице в ту пору самой было всего шесть лет.
Франческа Ванделли, чей рассказ об этом детском поступке дошел до сведения архиепископа, была вызвана к его двору для дачи показаний и поведала следующую историю: когда ей было шесть лет, она случайно оказалась в доме соседей, где лежал при смерти младенец. Врач, видя, что ребенку осталось жить совсем недолго, побрызгал над ним водой и произнес слова, которые всегда положено говорить при крещении. Маленькой Франческе он объяснил, что, крестив малыша, он отправил его в рай, на небо. Вскоре после того случая Франческа играла на улице со своей трехлетней подругой Реджиной. Она знала, что Реджина — еврейка, а евреи некрещеные, и сказала девочке, что, раз ее не крестили, она не сможет попасть на небо. Реджина расстроилась и ответила, что тоже хочет на небо. Франческа ответила, что сначала ей нужно узнать кое-что, что знают все христиане, а потом, как могла, научила свою маленькую подружку читать «Таинство Святой Троицы». Когда Реджина запомнила все слова и научилась хорошо повторять их, Франческа побрызгала водой у нее над головой и повторила ту формулу, которую произнес врач над умирающим мальчиком.
Когда Франческу спросили, почему она решилась рассказать обо всем спустя столько лет, та ответила, что воспоминания о совершенном в тот день мучили ее уже много лет. Чтобы очистить совесть, она решила выполнить свой христианский долг и во всем признаться. Рассказ женщины впечатлил, но в то же время и встревожил кардинала Алессандро Маттеи, архиепископа Феррарского: он не знал, в какой степени заслуживают доверия эти воспоминания двадцатилетней давности о действии, будто бы совершенном в шесть лет. Он решил посоветоваться с местными экспертами-богословами, а заодно и начать собственное расследование. Собрав все сведения, какие удастся раздобыть, он намеревался обратиться в Рим, в Священную канцелярию.
24 ноября кардинал отправил своего канцлера в гетто, чтобы вызвать Реджину и ее мужа Леоне. Когда супруги Бьянкини явились в его дворец, кардинал Маттеи сообщил Леоне, что его жене придется остаться там на несколько дней — до прояснения кое-каких вопросов. Леоне пытался возражать — Реджина ждала ребенка, и время родов уже приближалось. Архиепископ заверил Леоне, что здесь о его жене хорошо позаботятся, и отослал его домой.
Затем кардинал Маттеи объяснил Реджине, почему ее сюда вызвали. Выслушав все до конца, она с тревогой и негодованием ответила, что не желает оставаться во дворце и хочет уйти домой. Еще она сказала, что родилась иудейкой и не собирается переходить ни в какую другую веру. Архиепископ, ничуть не удивленный ее реакцией, возразил, что пока что ничего нельзя поделать, и распорядился приготовить для женщины отдельные удобные покои[217].
Пока Реджина оставалась во дворце, ее свидетельство, как и показания ее предполагаемой крестительницы, отослали в Рим, в Священную канцелярию инквизиции. С точки зрения архиепископа, дело было довольно сомнительным, потому что сразу вставали два вопроса. Во-первых, соблюла ли шестилетняя Франческа обряд крещения надлежащим образом? Церковь не допускала отклонений от одобренной формы церемонии. Во-вторых, были ли у нее надлежащие намерения? И вообще, можно ли всерьез говорить о каких-либо намерениях в случае шестилетнего ребенка?
Имелся внушительный корпус церковных трудов, где рубежом, по дстижении которого ребенок может считаться разумным, называлось семилетие. Однако свидетельства, собранные архиепископом, заставили его задуматься: не слишком ли произволен такой критерий? Все-таки в ту пору, когда произошло крещение, Франческа уже приближалась к семилетию, а судя по рассказам очевидцев, она была тогда очень смышленой и проворной девочкой. Кроме того, общеизвестно, что девочки обычно серьезнее и послушнее мальчиков. Они более склонны к добродетели, и у них раньше развивается способность думать и выносить суждения. Не потому ли и церковь, и гражданское право позволяют девушкам выходить замуж уже в 12 лет, тогда как для мальчиков нижний возрастной порог начинается только с 14 лет? Иными словами, если установлено, что мальчики обретают способность разумно мыслить к семи годам, то так ли невероятно, что девочка может достичь того же уровня рассудительности на несколько месяцев раньше? А кроме того, раз в данном случае разумность рассматривается прежде всего как способность совершить обряд крещения с надлежащими намерениями, то разве показания Франчески не свидетельствовали достаточно ясно о том, что ее намерения полностью совпадали с присущими церкви? Ведь она хотела, чтобы ее подружка-еврейка спаслась, став христианкой, и тогда ее душа тоже сподобилась бы вечного благословения Божьего.
6 декабря 1785 года в Риме дело было рассмотрено на заседании Священной канцелярии. Веских оснований для того, чтобы признать крещение Реджины не имевшим места, не нашлось. Если же она была крещена и вернется к иудейским обычаям, то тем самым она совершит вероотступничество, что является опасной формой ереси, влекущей за собой страшные последствия.
Кардиналы постановили: свидетельство неубедительно. Они не были готовы признать, что шестилетний ребенок неспособен совершить крещение, которое будет считаться действительным. С другой стороны, оставались некоторые сомнения в том, выполнила ли девочка обряд как должно, точно по форме. Следовательно, синьоре Бьянкини позволялось вернуться домой[218].
Дело Бьянкини упоминалось в адресованном папе документе Мортары, так как оно ясно показывало: не всегда следует верить заявлениям о крещении еврейских детей, если речь идет о давнем событии. Ватикан же в своем ответе возражал, что в данном случае факты искажены: решение по делу Бьянкини попросту основывалось на том, что в этом конкретном случае имелись большие сомнения в точности рассказа предполагаемой крестительницы. В Brevi cenni сообщалось, что в архивах Священной канцелярии обнаружились сведения, о которых евреи явно ничего не знали: незадолго до того, как Франческа Ванделли рассказала о том событии, у нее случилось умопомешательство, причем одним из его симптомов являлись частые галлюцинации. Если бы женщина находилась в здравом уме и ее рассказ можно было бы счесть достоверным, тогда церковь вынесла бы совсем иное решение[219].
Однако самая важная история из всех, что приводились в качестве прецедентов в документе Мортары, произошла с семьей из Франции, которая оказалась неподалеку от Рима, когда у них родилась дочь. Дело Монтелей использовалось как пример, доказывавший, что возвращение крещеных детей родителям-евреям отнюдь не противоречит церковному праву. Этот случай выглядел в глазах евреев особенно веским не только потому, что все произошло относительно недавно, но еще и потому, что решение по данному делу выносил непосредственный предшественник Пия IX, Григорий XVI — папа, известный своей религиозной ортодоксальностью и не замеченный в особой симпатии к евреям.
Однако, если верить Brevi cenni, евреи и дело Монтелей истолковали совсем неправильно. Ватикан совершенно иначе рассказывал эту историю, в которую оказались замешаны еврейский младенец, горничная, решившая сунуть нос в чужие дела, французский граф, государственный секретарь и сам папа римский.
В июне 1840 года супруги-евреи из Нима, Даниэль Монтель и его жена Миетта Кремьё, высадились в гавани Фьюмичино. Как только они сошли с корабля, Миетта ощутила первые схватки. Это стало неприятным сюрпризом, потому что женщина рассчитывала, что ребенок родится не раньше, чем они доедут до Мальты, которая и являлась конечным пунктом их поездки. Супруги поселились в гостинице, нашли повитуху, и вскоре Миетта родила дочь. Горничная гостиницы, испугавшись, что младенец умрет (так, во всяком случае, рассказывала она сама, потому что иных свидетелей, которые подтвердили бы правдивость ее слов, не нашлось), вошла в комнату и, пока никто не видел, крестила девочку. Не зная о случившемся, супруги Монтель решили пока не плыть дальше (что оказалось роковой ошибкой) и вместе с дочерью поехали в Рим. Вскоре о крещении стало известно фьюмичинскому священнику, и тот дал ход церковному следствию. «Был отдан приказ установить наблюдение за родителями крещеной девочки». Как пояснялось в