sic] сын Мортары Эрколе, студент-медик». Это новое обстоятельство дела открылось из показаний соседа Андреа Казаленьо, который уверял, что видел Эрколе в окне квартиры Мортары, выходившем на улицу, сразу же после падения Розы, а вскоре после этого он будто бы выбежал из парадной двери дома, не сказав никому ни слова. Почему все члены семьи пытались скрыть от следствия, что Эрколе тоже был дома в тот момент, когда Роза выпала из окна?
В тот день судья выписал третий ордер на арест, связанный с данным делом, постановив взять под стражу Эрколе.
Глава 26Суд над Момоло
Следователь решил не арестовывать Эрколе сразу, а вместо этого отправил ему с полицейскими вызов, предписывая явиться в участок 23 апреля и выслушать обвинения. Но Эрколе, как только получил вызов, сразу же отправился к прокурору, чтобы оправдать себя.
Когда Роза выпрыгнула из окна в комнате его старших братьев, рассказывал Эрколе, его не было дома. «Я вернулся после пяти часов, наверное в пять двадцать. Мой друг Витторио Боас, студент Технического университета, может вам это подтвердить. Я знаю, что пришел домой точно в пять двадцать, потому что церковный колокол неподалеку от нашего дома звонит в это время, а еще я запомнил, какое время показывали часы у аптекаря на виа Альфани».
Следователь провел Эрколе в другую комнату — для процедуры опознания. Андреа Казаленьо пригласили в соседнее помещение, и оттуда через отверстие он мог видеть троих мужчин, стоявших у стены напротив. Он указал на мужчину слева. Вот он — тот самый, сказал он, которого он видел тогда в окне квартиры на верхнем этаже, выходившем на виа Пинти, когда впервые шел к месту, куда упала Роза. Молодой человек с темными жидковатыми усиками и длинными вьющимися волосами, на которого указал Казаленьо, был Эрколе Мортара.
На следующий день, 22 апреля, 17-летний Витторио Боас, еврей, уроженец Турина, был вызван на допрос. Он подтвердил, что Эрколе Мортара — его друг. Витторио припомнил, что в тот день, о котором его спрашивали, он заходил домой к Эрколе Мортаре, который живет неподалеку от него. «Мы побыли там, а потом он проводил меня до дома, — рассказывал он. — Когда Мортара ушел от меня, была половина пятого или пять часов. Помню только, что пять еще не пробило».
К тому времени (а прошло меньше трех недель со дня гибели Розы) Маработти и команда его помощников собрали уже гору свидетельств. Маработти был убежден в том, что девушку убили. Пора было предъявлять официальные обвинения, но вначале следователю хотелось еще раз поговорить с Болаффи. «Расколоть» кого-нибудь из Мортара было бы трудно, но, быть может, получится с другом семьи: как-никак он уже две недели просидел в тюрьме, вдруг теперь в чем-нибудь сознается?
Болаффи был неприветлив и не настроен помогать следствию. «Я уже рассказал вам всю правду, — возмутился он, — и больше тут не о чем говорить». Отвечая на вопрос следователя об Эрколе, Болаффи твердо придерживался прежней версии: юноши не было дома, когда Роза выпрыгнула из окна. Маработти решил, что пора оказать некоторое давление:
Я прошу вас: говорите правду, потому что наше расследование показало, что Розу Тоньяцци тяжело ранили в голову еще до того, как она упала из окна… Таким образом, увечье она получила еще дома. Есть основания полагать, что сделал это кто-то в квартире Мортары, а именно — сам Мортара, который отличается непредсказуемым и буйным характером. Поэтому вы наверняка видели случившееся. Совершенно очевидно, что удар девушке нанес Мортара, а потом было решено выбросить Тоньяцци из окна […] Ваше молчание об этом [предупредил следователь] наводит на предположение, что и вы тоже помогали выталкивать женщину во двор.
«Мы все находились в спальне, когда женщина выпала из окна, — настаивал на своем Болаффи, — и никто из нас ни в чем не виновен».
24 апреля, нисколько не поверив этим заявлениям о невиновности, Маработти переслал свои официальные обвинения в Гражданский и уголовный суд Флоренции. Момоло Мортара обвинялся в том, что «3 апреля 1871 года, между половиной пятого и пятью часами пополудни, он смертельно ранил свою домашнюю работницу Розу Тоньяцци ударом в голову, нанеся его каким-то тяжелым ранящим предметом, а потом… чтобы скрыть преступление, выбросил ее из окна с помощью и при прямом пособничестве Фламинио Болаффи и своего сына Эрколе Мортары».
В поддержку этого обвинения следователь приводил целое множество свидетельств. Эксперты-медики «признали, что рана в левой теменной области появилась еще до падения». Все указывало на то, что именно Момоло нанес этот удар. Он был известен своей раздражительностью и дурным нравом и, находясь в дурном настроении, часто совершал «насильственные действия».
Вся защита Момоло, отмечал следователь, строится на утверждении, будто в тот день он вовсе не вставал с кровати из-за боли в опухшем колене. Но это заявление опровергают соседи, видевшие Момоло на ногах, — особенно Вьоланте Беллуччи, который в самый вечер трагедии видел, как тот выходит из дома вместе с маленьким сыном. А еще на вину Момоло указывает то, что никто долго не отпирал дверь квартиры стучавшему полицейскому, «потому что в те самые минуты семье необходимо было замыть следы крови и придумать какое-нибудь алиби».
Однако, рассуждал следователь, когда Момоло смертельно ранил Розу и понял, что ее нужно вытолкнуть в окно, «он не мог справиться с этим в одиночку. Ему помогали другие — а именно Фламинио Болаффи и Эрколе Мортара». Имелись данные, указывавшие на то, что Болаффи лжет. Здесь следователь вновь приводил якобы непосредственный вопрос, который задал Болаффи во дворе: «Что случилось?» — и его заверения, будто бы он не знал об обстоятельствах падения Розы, когда рассказывал о происшествии полиции.
Судя по всему, еще одним сообщником преступников был Эрколе Мортара, заявлял Маработти, так как он тоже лгал, говоря, будто его не было дома во время происшествия. А зачем ему было лгать? Разумеется, чтобы скрыть свою вину.
Это было не самоубийство, а убийство, заключал следователь. Роза была жизнерадостной девушкой, у нее не было никакой несчастной любви, она находилась в добром здравии и не бедствовала. «Ей бы никогда даже в голову не пришло кончать с собой — да еще так внезапно, без всяких видимых причин». Что касается предположения, будто к самоубийству ее подтолкнул спор с бывшим хозяином, то «направленное на нее обвинение в воровстве — просто смехотворная причина, никак не объясняющая столь несоизмеримые последствия».
На следующий день совет из трех судей Гражданского и уголовного суда, отвечавший за предварительное разбирательство дел об убийстве, высказал свое суждение. В эту тройку судей входил и сам следователь Клодовео Маработти. В своем решении, во многом повторявшем сформулированные Маработти обвинения, суд постановил, что имеются серьезные основания считать, что Момоло Мортара виновен в намеренном непредумышленном убийстве, а Фламинио Болаффи и Эрколе Мортара виновны в пособничестве убийству. Дела всех трех обвиняемых было решено передать в следующий вышестоящий суд — кассационный. Таким образом, ответственность за следующий этап расследования переходила в руки прокурора, прикрепленного к этому суду.
Через несколько дней procuratore generale написал предварительный отзыв на множество переданных ему документов. Главная задача сводилась к тому, чтобы «установить, что именно произошло — самоубийство или убийство». Прокурор был не вполне доволен работой, проделанной до сих пор следователями. В частности, данные, относившиеся к важнейшему вопросу о том, появилась ли рана на лбу Розы еще до ее падения, представлялись ему далеко не такими ясными, какими они казались следователю. Он хотел, чтобы медицинские эксперты заново изучили вопрос: не могла ли все-таки Роза приземлиться вначале головой и лишь потом ногами, что могло бы объяснить появление трещин в ее черепе. Оставался непроясненным и еще один важнейший вопрос — с платком. Следователь докладывал, что платок принадлежал не жертве, а кому-то из семьи Мортара. Объяснял ли ответчик, как он оказался на голове служанки? И как быть с утверждением Момоло о том, что он был слишком слаб из-за болезни, чтобы вставать с постели — не то что нападать на кого-то? Следует распорядиться, чтобы врачи обследовали состояние здоровья подсудимого. И наконец, повис в воздухе вопрос о загадочной окровавленной бритве, найденной в кармане у Розы. Чья это бритва и была ли кровь на ней свежей?
Момоло и Болаффи по-прежнему сидели в тюрьме, а Эрколе пока что позволили оставаться на свободе.
По просьбе адвоката Болаффи, который стремился доказать, что в тот день Роза действительно могла помышлять о самоубийстве, следователи опросили 22-летнюю служанку Аделе Реали, работавшую у Болаффи. Она рассказала, что 3 апреля, около четырех часов дня, в их квартиру явилась Имельда, «вся перепуганная, и рассказала, что там внизу вместе с ее служанкой стоят двое неизвестных мужчин, и что они как-то сердито с ней разговаривают, и что они довольно долго шли по улице по пятам за служанкой. Потом она сказала, что не хочет возвращаться домой без нее. А немного погодя, — продолжала Аделе, — пришла и сама служанка, вместе с ихней собачкой, и я увидела, что лицо у нее все красное и она плачет. Она просила меня не открывать дверь тем двум мужчинам, которые поднимаются по лестнице. А через некоторое время зазвонил дверной звонок. Я пошла поглядеть, кто там, и увидела на площадке двух незнакомых мне мужчин». В конце концов незнакомцев уговорили уйти.
Потом Аделе пошла на кухню и увидела, что Роза стоит у окна, выходящего во двор, смотрит туда и плачет. «Я спросила ее, что случилось, и она ответила, что те двое уверяют, будто она должна им десять лир, но это неправда. Она пробыла у нас почти до пяти часов, пока не вернулся домой мой хозяин, Болаффи». Когда Роза уходила вместе с Имельдой и Болаффи, «лицо у нее было красное, она плакала и выглядела очень расстроенной». Белого платка на ней не было.