Но самое интересное здесь даже не сама дискуссия и позиции сторон, а совсем другое. Каждая сторона имела право распространить перед Съездом Движения те материалы по дискутировавшимся вопросам, которые считала нужным. Но уже на Съезде (в закрытый от прессы первый день его работы 1 сентября 1995 года) выяснилось, что из представленных мною материалов все касавшееся вопроса о механизме финансирования избирательных кампаний движения было просто ... изъято неизвестным цензором. Возник скандал. Но не симптоматично ли совпадение решительного прекращения на съезде дискуссий по двум темам: первая — лоббирование, мягко говоря, странного (с точки зрения интересов России) закона, вторая — механизм финансирования избирательных кампаний движения?
Дальнейшее развитие событий, связанных с законом «О соглашениях о разделе продукции», к сожалению, лишь подтвердило для меня обоснованность разрыва с этим движением и его лидером. И дело не в различии политических взглядов или, тем более, несходстве характеров амбициозных политиков, как во время думской избирательной кампании осенью 1995 года и позднее это пытались представить, особенно в Петербурге.
Помните знаменитые «счета Руцкого» на миллионы долларов, которые он, якобы, открывал в зарубежных банках? Президентская команда инкриминировала ему это в 1992-93 гг. для «нейтрализации», так как тогдашний вице-президент стал для нее опасен. Но прошло время и выяснилось, что счета были фальшивками. Это не говорит о Руцком ни плохо, ни хорошо. Это говорит о том, что подобные «доказательства» ничего не стоят.
А что стоит? Никаких счетов Явлинского или его соратников — «разработчиков» закона «О соглашениях о разделе продукции» я, разумеется, не видел и ничего не знаю о том, есть ли они. Не было бы историй с Центробанком (см. предыдущую книгу этой же серии «О бочках меда и ложках дегтя»), а затем и с законом «О соглашениях о разделе продукции», увидел бы — не поверил. Считал бы это такой же липой, какой оказались «счета Руцкого». Но эти истории были, причем с большим количеством подробностей и нюансов, не описанных здесь, но весьма и весьма для меня убедительных. И даже без них, лишь на основе того, что изложено здесь, мне не нужно видеть никаких счетов. Я не верил тому, что подобное можно делать бескорыстно, пусть даже в силу самого густого идеологического тумана в голове. Мы ведь, все-таки, говорим не о полных идиотах. Поэтому — не верил тогда и, разумеется, уж тем более не верю теперь...
Пользуясь случаем, хотел бы затронуть здесь и другой немаловажный вопрос — о компромиссах и ответственности за них.
Мне неоднократно приходилось сталкиваться с тем, что когда хотят дискредитировать человека, который настойчиво и последовательно чего-либо добивается, используется и такой метод — обвинения в ... бескомпромиссности. И как следствие — вывод: с таким человеком невозможно «делать дело».
С другой стороны, такие обвинения часто призваны служить еще и оправданием противоположной стороны, ее явно неблаговидных действий. Весьма кстати оказывается запас «народной мудрости» типа: «одни критикуют, а другие — работают»; «тот не ошибается, кто ничего не делает» и т.п. И получается, что под эту сурдинку, не позволяя публике вникать в существо и детали происходящего, необходимостью «делать дело» («привлекать инвестиции» и т.п.) можно оправдать практически все что угодно. Наше общество, похоже, на эту удочку клюет и, так или иначе, с такой постановкой вопроса соглашается... Ведь если бы подобный метод был неэффективен — его бы не использовали?
Но есть и обратная сторона вопроса — об ответственности за те компромиссы, на которые нам приходится идти.
Выше я говорил о том, чего нам удалось добиться. И коснулся одного компромисса, на который пришлось пойти. Но он был, разумеется, далеко не единственным. Было бы, наверное, неправильно умолчать и о его цене, и об остальных компромиссах.
Итак, чего нам добиться не удалось?
Прежде всего, нам не удалось полностью перекрыть каналы внеконкурсного предоставления Правительством месторождений для разработки. Перечень исключений из конкурсности нами был сокращен, но ряд лазеек сохранился.
В частности, сохранилось право Правительства не проводить конкурс, если «интересы обороны и безопасности государства требуют заключения соглашения с конкретным инвестором» (правда, нам удалось вставить оговорку, что это возможно только в случае, если соответствующее положение предусмотрено законом, устанавливающим перечни участков недр, на которые распространяется режим СРП). Тем не менее, понятно, что это — просто типичная лазейка. Ведь если применительно к какому-то объекту всерьез стоит вопрос об интересах обороны и безопасности государства, то ни о каком СРП — вообще не должно быть речи.
Сохранилось и право Правительства не проводить конкурс в случае, если переговоры с инвестором по подготовке проектов соглашений были начаты до вступления закона о СРП в силу.
И ничего не удалось сделать уже с просто полнейшим абсурдом — возможностью перевода на режим СРП тех участков недр, которые уже разрабатываются на иных условиях. Таким образом, в России узаконен невиданный в цивилизованном мире вариант соглашений о разделе продукции, так как нигде больше СРП не применяются к уже разрабатываемым участкам недр. И понятно: если месторождение уже разрабатывается и есть недропользователь, обязавшийся работать на условиях лицензии, то государству нет никакого смысла заключать с ним гражданско-правовое соглашение, тем более без конкурса. Не получается, нерентабельно — верни лицензию и иди вместе со всеми на конкурс. Суть цивилизованного режима СРП — на конкурсных началах привлечь инвестора, предлагающего лучшие условия для государства. Наш же российский вариант, как нетрудно понять, дополнительно открывает необъятный простор для коррупции — возможность делать бесценные подарки тем или иным действующим недропользователям...
Освобождение недропользователей от таможенных пошлин при ввозе в страну оборудования мы из закона исключили. Но, тем не менее, определенная протекция зарубежному производителю сохранилась — освобождение инвестора от взимания НДС и акцизов при ввозе товаров и услуг зарубежного производства (нам удалось лишь более четко описать, о каком именно оборудовании идет речь — не о любом вообще «необходимом», а только строго в соответствии с технической документацией проекта). При этом нормы об обязанности Правительства предусматривать в соглашениях определенную протекцию российскому производителю остались недостаточно четкими и обязывающими.
И один из оставшихся ключевых дефектов закона — отсутствие жесткого регулирования расходов недропользователя, полностью компенсируемых российским сырьем. Все самые главные «детали» в этом вопросе — остались на усмотрение Правительства. А право исполнительной власти на произвол в самом ключевом вопросе, естественно, стимулирует инвестора: а) к коррумпированию Правительства при подготовке соответствующих положений о порядке списания затрат; б) к затратному экономическому подходу, в том числе к закупкам максимально дорогого зарубежного оборудования.
Таким образом, несмотря на то, что основные, наиболее опасные дефекты закона нам в согласительной комиссии удалось исключить, тем не менее, и в скорректированном варианте сохранился ряд лазеек, стимулирующих недропользователей к коррумпированию власти и получению от нее персональных преимуществ, и, соответственно, позволяющих исполнительной власти, хорошо мотивируемой такими «инвесторами», действовать в ущерб интересам страны.
В значительной степени эти дефекты компенсируются двумя введенными нами положениями закона.
Во-первых, о возможности перевода на режим СРП лишь тех месторождений, которые разрешены к переводу на этот режим специальными законами (см. Приложение 1, ст.2 п.3). Это позволяет обществу и его Парламенту еще на этапе принятия решения о разрешении перевода месторождения на режим СРП проводить необходимые экспертизы для оценки целесообразности таких действий и оговаривать все необходимые требования к будущему соглашению.
Во-вторых, о необходимости утверждения специальными законами самих соглашений, если они заключаются для разработки месторождений на континентальном шельфе, в исключительной экономической зоне и на участках, связанных со стратегическими интересами государства, а также соглашений, заключенных без проведения конкурса или аукциона (см. Приложение 1, ст.б п.1 абз.2).
Важно отметить, что эти нормы являются компенсирующими дефекты закона лишь при понимании обществом масштаба вопроса и степени необратимости принимаемых решении, а также при наличии представляющего общество ответственного Парламента.
И наконец, повторю, пришлось согласиться на введение в действие тех соглашений о разделе продукции, которые к тому времени были уже подписаны. Подписаны явно незаконно и даже провокационно. Так, одно из соглашений по Сахалину было подписано нашим Правительством летом 1995 года — в период, когда закон о СРП «завис» между Думой и Советом Федерации. Куда так спешили, что не могли дождаться окончательного решения по закону? Понятно куда: это был и метод давления на Совет Федерации («Бросай багаж — поезд уходит!»), и отражение явного стремления быстрее «сделать дело» — не допустить введения в соглашение механизмов, действительно надежно защищающих интересы нашей страны[24].
Подробнее о том, насколько дефекты указанных соглашений опасны и уже сегодня ущемляют наши интересы, мы будем говорить ниже — в главе, посвященной результатам проверок Счетной палатой реализации этих соглашений. Сейчас же обращу внимание лишь на цену вопроса и, соответственно, цену компромисса: стоимость запасов нефти и газа в месторождениях, на которые распространяется действие соглашений «Сахалин-1» и «Сахалин-2», оценивается, в зависимости от мировых цен, примерно в пятьдесят — сто миллиардов долларов по каждому соглашению! Отсюда нетрудно сделать вывод о масштабах ущерба, вытекающего из любой, даже самой малой недоработки в текстах соглашений...