– Все в порядке, – тихо отрапортовал ему подбежавший боец.
– Почему так долго?
– Товарищ задержался, – объяснил тот.
– А позвонить?
– Мы в лимите, – сказал прибывший подчиненный. – Звонок необязателен.
Боец был прав. Просто ожидание всегда тягостно.
– Хорошо, – сказал Мильштейн. – Что-нибудь сообщил?
– Не-а, – легкомысленно ответил тот. – Только ругается и пугает.
– Хорошо, – повторил Мильштейн. – Высаживай его, и уезжайте.
– Как же так? – не понял боец.
– Я сам с ним разберусь.
– Хорошо. – Парень вернулся к машине. Из нее вытолкали человека, руки которого были скручены за спиной, а рот залеплен пластырем. «Десятка» взвыла мотором, ловко, в один прием, развернулась на узкой дороге и умчалась в темную даль. Через мгновение она уже скрылась за поворотом.
Мильштейн выждал пару минут и подошел к пленнику. Тот обрадовался, замычал что-то из-под пластыря: в своем полушоковом состоянии он решил, что его выбросили в пустом лесу, и было просто счастьем натолкнуться здесь на человека.
Семен взял пленника под локоть и повел в лес. Тот не сопротивлялся, не до конца понимая, что с ним происходит. Отойдя от дороги метров на пятьдесят – он идеально точно чувствовал направление движения, – Мильштейн остановился и резким движением сдернул с лица связанного пластырь. Тот ойкнул от боли и громко заговорил:
– Что вы себе позволяете? Почему меня задержали? Милиция не имеет права…
– Мы не милиция, – спокойно перебил его Семен. – Вы ведь Анатолий Щелчков?
– Так точно, – прорвалось офицерское прошлое собеседника Мильштейна.
– Финансовый консультант, – то ли спросил, то ли утвердительно сказал Семен.
– Да, финансовый консультант, – подтвердил задержанный, не заметив иронической интонации в вопросе. – Что вы от меня хотите?
– Да вот боюсь, что ничего, – с искренней печалью сказал шеф службы безопасности «Четверки». – Так, отрабатываем на всякий случай. За неимением лучшего.
– О чем вы? – снова заволновался мужчина со связанными руками. – Я вас не знаю.
– И я вас, – согласился Мильштейн. И тут же, без перерыва: – Кто заказал Агуреева?
– Я не знаю! – выкрикнул Щелчков.
– У нас – три минуты, – как-то завял Семен и тут же поправился: – У вас три минуты. Кто заказал Агуреева? Кто заказал Болховитинова?
– Я не знаю! – еще громче крикнул Щелчков.
– Это плохо. И полминуты прошло. Осталось две с половиной. Кто заказал Болховитинова и Агуреева? Кто работает против «Четверки»?
– Честное слово, клянусь детьми! – простонал Щелчков, уже понявший, что никто никуда его не отпускал и самое страшное – впереди. – Я действительно не знаю!
– Осталось две минуты шесть секунд, – бесстрастно сообщил Мильштейн, бросив взгляд на светящийся циферблат «брейтлинга». – Не дурите. Мы не зря на вас вышли. Придурок с ядом был от вас. Кто заказчик? Нисаметдинов? Лерка Сергеева? Скажете – будете жить. Но мне нужны доказательства.
– Я действительно не знаю, – всхлипнув, повторил Щелчков. – Заказчик – иностранец. Мужчина. Деньги переводом, через Багамы. Я всего лишь менеджер. Это просто бизнес!
– Что, прямо так и позвонил? Без рекомендаций?
– С рекомендациями, – сознался консультант. – Но того тоже не найти. Он не въезжал в страну, и концов нет.
– Хоть что-то по иностранцу есть?
– Ноль. Мэйлы и телефонный разговор через демодулятор. Даже голоса нет, – торопливо говорил Щелчков. – Я бы все сказал, если б знал.
– Плохо, – печально вздохнув, сказал Мильштейн. – И нам, и вам. Всем плохо. Осталась одна минута.
– Не надо, пожалуйста! – взмолился Щелчков. – У меня дети. Маша и Таня. Больше к вашим никто не придет! Клянусь детьми! Отпустите меня, и я сдам вам его! Он ведь еще позвонит! Ведь с первого раза не вышло!
– Со второго, – машинально поправил Мильштейн. – Что еще знаете?
– Пока ничего. Но он позвонит!
– Вряд ли, – подумав, сказал Семен. – Вряд ли позвонит. Будет искать других… финансовых консультантов. – И он быстро залепил Щелчкову рот.
Тот взвыл и попытался бежать, но был мгновенно остановлен: у тщедушного Мильштейна оказались стальные руки. Щелчков сжался, ожидая выстрела, но его не последовало.
Они вышли из леса. Семен, оглядевшись, посадил своего пленника в машину. Закрыл двери, включил мотор и, не зажигая света, опираясь только на слабую луну и свое звериное чутье, проехал еще более полукилометра по заброшенной дороге.
Если б Леха с Мусой были с ним, можно было бы этого не делать. А так – предосторожность лишней не бывает.
Вновь встал на обочине. Вывел Щелчкова, совсем потерявшего способность к сопротивлению. И повел в лес. Легко ориентируясь в почти полной темноте, прошел еще метров триста вглубь. Остановился и рукой остановил машинально бредущего Щелчкова. Не снимая пластыря с губ и ни о чем больше не спрашивая, ввел ему прямо через одежду изрядную дозу промедола. Пленник, и без того не очень ориентировавшийся в ситуации, откровенно начал засыпать. Мильштейн уложил его, уже безвольного, на краю глубокой ямы, которую сам же вырыл вчера ночью – даже заступ оставил. И тем же шприцем сделал еще один укол – в вену. Без каких-либо препаратов. Воздухом.
Убедившись, что Щелчков мертв, столкнул его в яму и очень быстро засыпал землей. Сверху аккуратно обложил дерном.
Он даже не слишком спешил: в хорошо подготовленных акциях главное не скорость, а аккуратность исполнения. Здесь все было исполнено аккуратно. Только вот результатов безобразно мало. Щелчкова ему было не жаль: бывший штабной офицер мог бы выбрать себе и другую работу. Гораздо хуже было то, что отсутствовала новая информация.
А это значит, что его последнему другу в любую минуту может грозить новая смертельная опасность…
13. Девятый день плавания теплохода «Океанская звезда»
Кантабрийское море, три мили от северного побережья Испании
Ночь
Ветер с Атлантики нагнал приличную волну. Теплоход шел в нескольких километрах от берега – в иллюминатор каюты-люкс Агуреева, несмотря на предутреннюю темь, была видна темная полоска испанской суши. Точнее, не сама суша, а фонари, обозначавшие прибрежные деревеньки, и часто набросанные маяки.
Поздно вечером они прошли Бильбао, столицу Страны Басков, будь те неладны: снова вспомнился веселый и спокойный Князь, никак не предчувствовавший скорой смерти. Ночью за бортом остался Сантандер. Впереди – Ла-Корунья, единственный порт из круизного буклета, который капитан настоятельно не советовал обходить стороной: здесь были самые лучшие условия бункеровки. Да и пассажиры уже начали роптать, несмотря на все бесплатные удовольствия, которыми устроители пытались компенсировать смену обещанных мест стоянок. Количество остановок почти не сократилось, а экскурсий так и вовсе было предложено больше, чем в плане (и все – бесплатные!), но туристам стало сложно объяснять, почему их теплоход так упорно не желает следовать по ранее объявленному маршруту.
«А может, сказать? – вяло подумал Агуреев, лежа на прогнувшейся под ним кровати и затягиваясь сигаретным дымом. – Так, мол, и так: ввиду охоты, открытой на директора «Четверки», объявляем наш круиз полностью конспиративным».
Даже интересно стало: кто-нибудь испугается перспективы изобразить из себя случайную мишень? Навряд ли. Скорее попросят еще скидок и льгот. Хотя у нас и забесплатно народ риска не боится: когда танки палили по Белому дому, какая толпа зевак стояла! Один шизик рассекал по мосту на роликовых коньках. Получив осколок в бедро, перевязался – и снова раскатывать! Нет, ничего не боятся советские люди…
Агуреев тяжело вздохнул. Он тоже мало чего боится. Но, как оказалось, этого недостаточно для ощущения счастья. Или даже скромнее – удовлетворенности жизнью.
А ведь ему не раз случалось испытывать подобные чувства!
Теплоход начало ощутимо качать: чувствовалась близость постоянно штормящего Бискайского залива. Приподнявшийся Николай чуть с койки не свалился, когда «Океанская звезда» въехала своим острым носом в очередную волну.
Хотя про койку – несправедливо: Агуреев еще раз оглядел свою люкс-каюту, слабо освещенную синеватым ночником: две шикарные кровати с туалетными столиками, у большого окна – стол побольше. А еще есть вторая комната – гостиная, с письменным столом, мягкой мебелью и сервантом. Да и ванная настоящая, не то что у пассажиров на нижних палубах, которые входят под душ бочком.
С другой стороны, кому, как не хозяину судна, жить на нем в лучших условиях! Хотя, по совести, настоящим хозяином «Океанской звезды» был Блоха. Равиль с Леркой не хотели тратить деньги на столь сомнительное приобретение. Николай с трудом их уговорил. Не уговорил даже, а придавил, пригрозив поставить вопрос на формальное голосование – до этого в «Четверке» так дела не решались, только полюбовно. Он видел, как хочет Сашка эту продаваемую по случаю старую посудину, и ему было плевать на миллион баксов. Миллионом больше, миллионом меньше – все равно столько не выпить. А детей, которым можно было бы передать наследство, он, несмотря на свой зрелый – перезрелый даже – возраст, не нарожал.
На соседней кровати что-то тихо произнесла во сне Ева. Тихо, но жестко, на чужом, неизвестном Агурееву языке. Николай задумчиво посмотрел на жену. Даже в слабом свете ночника тело Евы, презирающей одеяла и укрытой лишь тончайшей, ничего не скрывающей батистовой простыночкой – заказывала только в одном конкретном парижском салоне, – было, как всегда, прекрасно. Безупречно прекрасно.
Николаю захотелось пересечь разделяющий их метр и обнять точеные формы своей спящей законной супруги. Но – захотелось и расхотелось. Она по-прежнему привлекала его и как человека, и как мужика. Даже очень привлекала: редкая совместная ночь проходила без любви. Да и утром продолжали. Только вот совместных ночей за год супружества было немного. Очень уж деловая у него жена, всегда в раз