ъездах.
Старенькая мама Агуреева, посмотрев на долгожданную суженую сына, так и сказала: «Не по Сеньке шапка». Николай сначала только рассмеялся: ну разве может мама понять, что сынок ее уже несколько лет как миллионер? Вон батя покойный всю жизнь горбатился за квартиру. И умер спокойным: жила-таки его семья в выкорчеванной им в жизненном лесу квартирке! А сынок, если захочет, вполне может прикупить таких квартирок с сотню…
Жаль, что батя не увидит его нынешнего. С «Ролексом» на запястье и «мерсом» S500 в гараже. Вот бы порадовался старик! А может, и не порадовался бы, а сказал, насупив мохнатые брови: «Какого хрена жизнь свою просаживаешь? Я работал для вас. А ты для кого?»
И в самом деле – для кого? Для друзей? Но лучший его друг Блоха лежит в земле. На почетном дорогом кладбище, что вряд ли ему теперь важно. Есть еще двое друзей, слава Богу. Но занозой сидят в мозгу ядовитые слова Мойши! Николай отдал бы еще миллион, лишь бы сдвинутый Мойша ошибся. А если он не ошибся?
«Ладно, проводим инвентаризацию дальше», – усмехнулся про себя Агуреев.
Еще есть приятели. Тот же Ефим Береславский. Пожалуй, даже больше, чем приятель. Разные ситуации это «больше» проверили. И общаться с ним интересно. Но ведь не для Ефима Аркадьевича он, Агуреев, живет? Конечно, нет. У Ефима Аркадьевича своя собственная, не слишком перекрещивающаяся с агуреевской, жизнь.
И кто остается? Мама? Безусловно. Ей к восьмидесяти – Колян был поздним ребенком. И ей слишком мало надо. Агуреев так хочет, чтобы она испытала максимальный кайф от жизни! А маме ничего не надо, кроме внуков.
Николай вздохнул, приподнялся на локте и дотянулся до лежавшей на столике пачки. Сверкнула золотая зажигалка, по каюте поплыл вкусный дымок дорогого курева. Ева, наверное, учуяв приятный запах – она сама много курила, – зашевелилась, перевернулась на другой бок, но не проснулась.
Да, вот с внуками как раз напряженка. Даже если бы захотел – не вышло бы. Лет семь назад он чуть было не собрался жениться на спокойной, уравновешенной даме – нестерпимо захотелось семьи и чтоб было о ком заботиться. Долго выбирал, наконец – выбрал. Дама была действительно очень разумной: перед свадьбой заставила пройти полное медицинское обследование. Агуреев только хмыкнул: да на нем мешки можно возить! А что касается секса, то он лет с пятнадцати не представлял, как это вообще может быть: женщина хочет, а мужик – нет? Неестественно, однако.
Но анализы, сделанные в Центре акушерства и гинекологии – очень правильная была кандидатка в жены! – ошеломили обоих. Оказалось, что эрекция плюс способность к эякуляции – вовсе не то же самое, что возможность зачать ребенка! Агуреев и слов-то таких раньше не слышал!
Он долго не мог поверить в сказанное, но повторные анализы показали, что это – факт. То, что из него в радостные моменты извергалось, не было способно зародить жизнь. Точнее, как сказал профессор, это было не исключено, хотя очень маловероятно: что-то приключилось с подвижностью его – доктор выражался старомодно – «живчиков».
Потом профессор, получив зеленую сотку, еще долго распространялся о возможных причинах: детских паротитах, травмах, экзотических и венерических болезнях. Только ответ на вопрос, можно ли исправить ситуацию, был коротким: «Вряд ли».
А тогда какой смысл в выяснении причин? Как будто Агуреев сам не знал, что болел и свинкой, и экзотическими – для Афгана нормальными – лихорадками, и венерическими болезнями. Сифилиса, правда, избежал, но трепак настигал его трижды. Первый раз – совсем был дурак молодой, еще в училище, после веселой самоволки. Постеснялся сказать врачихе, лечился по совету приятелей парным молоком: засадили ему умники в зад здоровенный шприц. Тогда казалось – и в самом деле умно: жжение прекратилось, в туалет ходить стало не мучительно. А теперь вот думай: не в тот ли раз Агуреев потерял способность к продолжению рода?
Потом-то лечился антибиотиками, профессионально. Лерка Сергеева и лечила. Метод назывался – «с гарантией». В том смысле, что после инъекций и положенного промежутка воздержания Лерка давала счастливому исцеленному возможность проверить результаты лечения на себе. В прямом смысле слова. Этим она, безусловно, продолжила благородные традиции эскулапов прошлого, тоже, прежде чем выйти с новым методом лечения в массы, прививавших себе и оспу, и холеру, и другие нехорошие болезни.
Николай уже докуривал, когда княжна все-таки проснулась.
– Доброе утро, – хрипловато сказала она.
– Еще почти ночь, – ответил Агуреев.
– Дай курнуть, – попросила Ева. Николай потянулся за пачкой, но жена остановила: – Только разик!
Он протянул ей сигарету, приложил фильтр к губам. Ева сделала жадную затяжку.
– Все. Буду бросать, – сказала она.
– Ну и молодец, – одобрил супруг.
– А то ты меня разлюбишь, – улыбнулась Ева, руками натягивая края облегающей фигуру простынки.
– Ну, это вряд ли, – улыбнулся Николай, с удовольствием отвлекаясь от своих печальных дум и мощной лапой подтягивая к себе жену. Ева не сопротивлялась, наоборот, раскрылась навстречу, обняла плечи Николая мягкими прохладными ладошками. Широкое раскачивание теплохода делало ощущения еще более острыми.
Оба молчали, слышалось только пыхтение Николая и легкое дыхание Евы. Наконец она тихонько застонала и провела язычком по сухим губам.
После чего потеряла всякий интерес к происходящему.
Николай посидел на кровати, отдышался пару минут, потом повернулся к жене:
– Может, тебе кофе принести?
Но Ева уже вновь спала – на боку, по-детски посапывая и отбросив одну руку на кровать Агуреева.
Агуреев вздохнул, оделся и вышел на палубу теплохода.
Звезд уже видно не было. Но и солнце еще не взошло. Корабль окутывал полумрак, разорванный прожектором и подсвеченный многочисленными лампами и фонарями. Под ногами приятно подрагивала палуба, передавая ступням Николая вибрацию, дошедшую снизу, от мощных дизелей. Шум машин слышен не был, только посвистывали вентиляторы да ритмично ухали, набегая на острый нос лайнера – и с шелестом об него разбиваясь, – нагулявшие на просторах Атлантики океанскую мощь волны.
Хорошо! Только прохладно немного.
Чуть впереди, ближе к носу, замаячила чья-то фигура. Агуреев не взволновался: один из его телохранителей уже наверняка проверил утреннего «пришельца».
Так и есть, свой: из полумрака прорисовалась характерная фигура Береславского. Он был в теплой куртке, весь увешанный своими фотоаппаратами.
– Что тебе не спится, Ефим? – спросил Агуреев.
– Решил снять восход на фоне мачт, – буркнул рекламист. Агуреев хмыкнул: он уже знал, что Береславский терпеть не мог вставать рано. Года два назад поехали вместе на рыбалку, так тот просыпался, когда рыбаки уже успевали уху сварить.
– Чего вдруг на подвиги потянуло? – полюбопытствовал Николай. – Спал бы еще.
– Дашке обещал фоторепортаж сделать, – объяснил Ефим. – Пристала как банный лист.
– Это она может, – улыбнулся Агуреев.
При упоминании Дашки на сердце стало теплее. Хорошая девочка, чистая. Будь Агуреев лет на пятнадцать моложе да не виси над ним проклятие высокооплачиваемого профессора, может быть, в его каюте сейчас спала бы не Ева, а эта трогательная дурочка. Но – что есть, то есть.
– Ты не знаешь, что у Дашки с этим придурком? – спросил он у постоянно осведомленного рекламиста.
– По-моему, ничего, – ответил Ефим. – Мелкая девичья блажь. А после истории с Хусейном – вообще ничего.
– Вот ведь сучок, – нахмурился Агуреев. – Надо же быть таким! Старушка-то оклемалась?
– Старушка нас с тобой переживет! – заржал Береславский. – Такая классная бабка! Будь она на пятьдесят лет моложе, я бы ей отдался!
«И здесь возрастные несовпадения», – машинально отметил Агуреев.
– В Ла-Корунье-то остановимся? – спросил рекламист.
– Да, – ответил Николай.
– Вот там тебя и будут коцать, – спокойно сказал Ефим.
– Что? – не поверил своим ушам Агуреев.
– Будто сам не знаешь, – усмехнулся Береславский. – Петляем, как зайцы. Два твоих придурка по пароходу бродят. У них же на морде написана профессия.
– Муса, между прочим, был инженером. Говорят – талантливым.
– Пока ему язык не отрезали, – согласился Ефим.
– Откуда ты все знаешь? – разозлился Агуреев. – Остальные туристы тоже в курсе?
– Я не остальной турист, – даже обиделся слегка рекламист. – Я наблюдательный и умный.
– А раз умный – придумал бы чего.
– Уже придумал, – ответил Ефим.
– Ну и что ты придумал? Только не предлагай мне запереться на всю стоянку в каюте. Тошно уже бояться. Да и не боюсь я никого.
– Запираться не надо, – задумчиво сказал рекламист. – Наоборот, надо себя показать. Причем безо всяких твоих сейфгардов. Пусть клюнут на живца.
– Есть реальные идеи? – сразу заинтересовался Агуреев. Он-то хорошо знал, что в некоторых вопросах к мнению этого сибаритствующего мужичка есть полный смысл прислушаться. К тому же ему чертовски надоело прятаться за чужими спинами.
– Пожалуй, есть. Болховитинова ведь баски замочили? – поинтересовался тот.
– Откуда ты знаешь? – снова удивился Агуреев.
– Я поздно узнал, но потом постарался слегка разнюхать ситуацию, раз уж плыву с вами. Точно баски?
– Точнее не бывает.
– Ну, считай, что мы почти в Стране Басков и находимся. А здесь найти стрелка не проблема. Сейчас у них вообще ажиотаж – их партию злобную, «Батасуну», официально запретили. Так что горячих голов много. Скажут, что ты друг Аснара, так тебя бесплатно грохнут.
– Спасибо, успокоил, – усмехнулся Николай. – А кто такой Аснар?
– Один усатый чувак, премьером в Мадриде трудится. Большой антитеррорист.
– Так что ты предлагаешь?
Ефим оперся толстой спиной о стенку надстройки и неторопливо поведал о своих планах.