– Потому что – шесть! – заорал Огурец. – Давайте быстрее!
По заранее обговоренным кодам они должны были оценить масштаб добычи. Ноль – «шерпа» не прилетела. Один – прилетела и улетела. Два – они ее повредили. Три – они ее сильно повредили, и есть смысл поискать взлетно-посадочную полосу или место аварийной посадки. Четыре – «шерпа» упала. Пять – на сбитом аэроплане оказалось что-то очень важное.
Агуреев решил подстраховаться и назвал «шесть». Ну, теперь-то они прилетят обязательно! Только сумасшедший откажется от лишней звездочки на погоны и ордена на грудь!
– Ждите авиаподдержку, – сказал голос и отключился, соблюдая тоже заранее обговоренный режим радиомолчания.
Агуреев резво припустил к ребятам в расчете на забавные трофеи. И кое-что действительно нашлось, из неразбившегося. Даже шестьсот долларов, которые старлей счел их законной добычей.
А еще они нашли два трупа. Кроме летчиков. Те, что в летных комбезах, явно азиаты. А эти – нет. Один был негр лет сорока, второй – совсем молодой белый парнишка с кобурой на поясе.
– Что это за пушка? – спросил Агуреев про невиданный ранее пистолет.
– Не знаю, – сказал Блоха. Он зачем-то вглядывался в улыбающееся лицо мертвого паренька.
– «ЗИГ», – сказал Мойша, покрутив ствол в руках. – Швейцарский.
– Это америкосы, – обрадовался Агуреев. – Точно уровень шесть. Теперь орден дадут.
– Посмотри туда, – усмехнулся Болховитинов. Со стороны долины к горе неслись два автомобиля.
– Вряд ли наши, – со вздохом сказал Огурец и рванул к «зушке». Мойша с Болховитиновым тоже заняли оборону. Только пуштуны метались из стороны в сторону, не зная, что предпринять.
Неизвестно, чем бы все кончилось – наверное, ничем хорошим: «духов» было достаточно, – если бы с просветлевшего неба, выведенные радиомаячком чуть не на головы наступавшим, не вывалились две «двадцать пятые» «сушки», «грачи». Эти страшные двухмоторные машины изначально предназначались для убийств тех, кто на земле. И свое предназначение они выполняли четко.
Практически с первой атаки были разбиты два первых джипа и посечены осколками их экипажи.
Однако с разных направлений пылило еще несколько. Видно, по душманскому коду ситуация тоже оценивалась уровнем шесть.
Уже через несколько минут, несмотря на прохладное утро, всем стало жарко. В ход пошла и «зушка», и – когда, израсходовав боекомплект, ушли «грачи», – даже «карл-густав». Агурееву пулей оцарапало щеку, Самума зацепило осколком в ногу.
Наверняка этим бы не отделались – стены полуразрушенного каменного строения, где закрепились обороняющиеся, были изрядно покоцаны пулями и осколками душманских безоткаток, – но тут подоспели гораздо более медленные «крокодилы». Правда, и база у них была поближе, чем у «сушек». Ударили НУРСы и бортовые пушки. Не выдержав второго огневого натиска, уцелевшие душманы откатились назад.
А с неба уже спускался «Ми-8» с представителями спецслужб и две «вертушки» с десантурой.
– Как все серьезно, – гордо сказал Агуреев. – И это все мы натворили!
– Жалко того паренька, – сказал Болховитинов. – Сидел бы в своей Оклахоме, любил бы свою американку.
– А негра тебе не жалко? – заржал Агуреев. – Да ты расист!
Мойша в разговоре участия не принимал. Он деловито осмотрел трофейный новенький «ЗИГ-зауэр» П-226 – по слухам, один из лучших пистолетов мира, – быстро разобрался в его устройстве и, подойдя к Рашиду и раненому Самуму, двумя выстрелами их прикончил.
– Ты что ж делаешь? – заорал Агуреев. Он в первый раз в жизни видел, как убивают людей. И не из зенитки – в бою, или НУРСом, опять-таки в бою, – а в упор и хладнокровно.
– Все равно у меня нет килограмма героина, – усмехнулся Мойша…
15. Девятый день плавания теплохода «Океанская звезда»
Кантабрийское море
Утро. День
Ефим сладко потянулся, окончательно выбираясь из затянувшихся объятий Морфея – после утренней встречи с Агуреевым и фотосъемки действительно роскошного восхода солнца он еще успел часик с лишним вздремнуть.
– Итак, что у нас на сегодня? – сам у себя вслух спросил Береславский. И сам же себе ответил: – Чертова школа – раз…
Преподавать рекламу сегодня не хотелось, хотя занятие это обычно доставляло ему удовольствие. Однако теплоход добрался до почти теплого моря, и Ефиму мечталось понежить себя на уже ощутимом, но еще не сжигающем солнышке.
– Поснимать – два, – продолжил рекламист: на пленке осталось пять кадров, а Береславский собирался в Ла-Корунье отдать ее в проявку. – Поближе познакомиться с Еленой Феликсовной – три, – удовлетворенно подвел итоги утреннего планирования рекламист.
Все же Елена Феликсовна, волоокая красавица средних лет, несмотря на ехидные замечания розовокудрой старушки Евстигнеевой, того стоила. Кстати, три утренних часа семинара – может, не так и плохо: ведь в борьбе за женское внимание все средства хороши, тем более такие, как впечатляющий интеллектуальный багаж г-на Береславского.
И в этот момент в чреве корабля – совсем близко – что-то заскрежетало, загудело и застучало. А потом раздался взрыв!
Ефим мгновенно катапультировался с койки, быстро – в жизни так не одевался – засунул себя в основные предметы одежды и, схватив самое дорогое – кофр с фотоаппаратом, – рванул на выход. Но, не успев закрыть дверь, вернулся.
Еще через минуту выскочил вновь, уже облаченный в пробковый ярко-оранжевый спасжилет. Одной рукой он поддерживал болтающийся на плече кофр, второй – держал огромную швейцарскую шоколадку, купленную им еще в Амстердаме: по книгам и фильмам Береславский точно знал, что при кораблекрушениях и прочих ужасных катаклизмах герои долго – вплоть до самого спасения – жевали последнюю плитку.
С грохотом пронесшись по железному трапу, Береславский коленом открыл незапирающуюся палубную дверь и выскочил на палубу.
– Ефимчик, вы очаровательны! – обернувшись на шум, радостно встретила его бывшая зэчка Евстигнеева. – Ваше отношение к условностям – умиляет! – хихикнула она.
А Лесная Даша даже не хихикнула. Потому что отчаянный хохот, вырвавшийся из девушки, на хихиканье был непохож абсолютно.
Береславский, не ответив, осмотрел себя в затемненном салонном стекле. Отраженное зрелище того стоило: ботинки в отличие от носков были разного цвета и фасона. С носками подобной катавасии не произошло, потому что вторая нога была вообще без носка. Рубашка была недозастегнута и надета наизнанку.
И это не самое страшное, потому что недозастегнутая рубашка куда лучше, чем вовсе не застегнутые брюки. Довершал внешний вид заслуженного очкастого рекламиста большой, кислотного цвета спасательный жилет, делавший его похожим на сильно разъевшегося инопланетянина из знаменитого фильма Спилберга.
– Ефимчик, я поняла, на кого вы похожи! – веселилась Людмила Петровна, аж розовые кудельки тряслись. – На Дени де Вито! Просто вылитый! Только чуток повыше, – смягчилась она в конце фразы.
– Ладно, Ефим, ты выиграл! – Помощь пришла, откуда не ждали: вылезший на общий хохот Агуреев сразу вник в ситуацию и решил отмазать приятеля. – Мы с ним поспорили, – объяснил он зрителям, которых как-то враз стало больше, – хватит ему тридцати секунд на сборы или нет? С меня ящик пива, – великодушно сказал Николай.
– Надо, чтоб все хотя бы раз потренировались, – поддержал их подошедший боцман, в отличие от расхожих представлений – щупленький мужчина лет сорока. Но команду держал как надо. – А то когда учебную тревогу играли, к шлюпкам вышли двенадцать человек. Это из сотни! – укоризненно добавил он. – А вы – молодец, – одобрил боцман подвиг рекламиста.
Ефим потихоньку, незаметно из разряда придурков перешел в разряд героев. Уверенности добавило и то, что на его штанах наконец застегнулась упрямая молния. Благодарно кивнув Агурееву – тот только подмигнул: мол, свои люди, сочтемся, – Береславский пошел к каюте, перед уходом все же спросив боцмана о природе столь паскудных звуков.
Все оказалось проще простого: взрыв – от петарды, сынок одного из пассажиров развлекся, ему уже сделано внушение. А скрежет – стравили якорную цепь: предназначенная «Океанской звезде» причальная стенка пока занята, и придется поболтаться здесь, на подходе к порту.
Через двадцать минут умытый и по-человечески одетый Ефим уже сидел в столовой. Надо сказать, каждый прием пищи был здесь для Береславского огромным удовольствием.
Во-первых, он сидел у окна. Настоящего окна, а не небольшого круглого иллюминатора, который был в его халявной каюте. И в этом окне имелись постоянно сменяющиеся, но никогда не надоедающие ему картинки.
Он откинул легкую белую занавеску. Сейчас вода была спокойная, с синеватым оттенком – в отличие от ранее наблюдаемых зеленых, – с совсем маленькими пенными белыми гребешками. Их уже предупредили, что штиль здесь – гость нечастый, а впереди, в Бискайском заливе, почти наверняка будет штормить. Но то, что впереди, никогда особо не волновало Ефима, и он вернулся к приятному, хоть и безмолвному, обсуждению прелестей местной гастрономии.
Итак, во-вторых, на судне замечательно кормили. Например, на сегодняшний завтрак Бог послал путешественникам на выбор три вида каш, замечательную телячью отбивную – особо нежную из-за того, что ее предварительно долго вымачивали в пиве, – множество видов чая или кофе и неограниченное количество фруктов. Кроме того, был также «шведский стол», с которого любой желающий мог почерпнуть еще немало вкусных и питательных закусок, напитков, салатиков и овощей.
Ефим каждый раз давал себе слово ограничиваться в еде, но при виде такого изобилия вынужден был переносить реализацию этого решения на завтра. Евстигнеева, попросившаяся за их стол вместо изгнанного Кефира, лишь ехидн