– А что тут смешного? – спросил педагог. – Я, кстати, просил Агуреева в связи со сложностью темы простимулировать учащихся.
– Он и простимулировал, – откровенно захохотала та.
– Давайте без тайн! – разозлился Ефим.
– Хорошо, – согласилась Елена. – Только вы меня никому не заложите?
– Чтоб я сдох! – поклялся рекламист.
Дама взяла Ефима нежной ладонью за кисть его правой руки – «Очень приятные пальчики», – подумал, переключаясь, рекламист – и объяснила механизм агуреевского стимулирования.
Бывший зенитчик сформулировал проблему предельно четко: все, кого Ефим не сочтет лентяем, получают либо ящик пива, либо дорогие французские духи – по выбору. Остальных – то есть вызвавших его преподавательский гнев – по-разному накажут, в зависимости от степени гнева: минимум – высылка из ближайшего аэропорта на Родину, максимум – увольнение с хорошо оплачиваемых должностей; «Четверка» никогда не была жмотской компанией.
– А я-то думал… – разочарованно начал Ефим.
– Да вы нормально рассказывали, – утешила его Елена Феликсовна. – Но, знаете, мне как-то проще отличать ямб от хорея, чем CMYK от RGB. Я ничего не перепутала? – кокетливо улыбнулась она.
– Нет, – подтвердил Ефим. – Вы просто умница. – И краем глаза убедившись, что в пределах видимости никого нет, деликатно приложился губами к теплой щечке Елены Феликсовны. «И кожа такая нежная», – удовлетворенно отметил Береславский, чувствовавший себя сейчас настоящим естествоиспытателем. Он, кстати, и реакцию дамы на поцелуй проанализировал: не отшатнулась, хотя и не активизировалась. А значит – вариант три, то есть деликатно, без спешки, но настойчиво.
Ефим считал себя большим специалистом по женщинам, однако, как любой нормальный ученый, понимал высокую вероятность ошибок в своих оценках. У него уже однажды было, когда субтильная «тургеневская» девушка, с которой отношения развивались по варианту пять – то есть максимально нежно и мельчайшими шагами, – оставшись с ним на пару минут наедине – в соседней комнате гуляла остальная компания, – изнасиловала его резко, умело и недвусмысленно, даже раздеться толком не успел.
А бывало наоборот: казалось бы – легкомысленная вертушка, а такая «динама»…
В общем, он отдавал себе отчет в необъяснимости женского поведения и в его непредсказуемости. Но тем интереснее было с ними общаться.
– Леночка, а не пора ли нам на ты? – спросил он у собеседницы, осторожно приобнимая ее за упругую талию. Они как раз дошли до кормы и спустились по лесенке в одно из укромных Ефимовых мест, где их никто не должен был засечь. Здесь, правда, солнышко тень не пробивало, но синь волн и неба была видна, а легкий шумок маленьких волн навевал самые романтические ощущения.
– Надо подумать, – сказала девушка. «Нет, ей никак не может быть к сорока, – закончил наконец осмотр Ефим, аккуратно, по сантиметрам опуская вниз обнимающую руку. – Глаза такие яркие, морщинок нет». А с другой стороны, какая ему разница – есть морщинки или нет, если ветерок так весело шевелит длинный подол ее льняного платья и под этим полупрозрачным подолом просвечивают стройные ноги и красивые бедра в темном белье?
– А чего думать? – ухмыльнулся Ефим.
– И в самом деле… – задумчиво протянула дама. – «Вы – привлекательна, я – чертовски привлекателен. Жду в полночь возле амбара».
– Помню, помню, – разочарованно произнес Береславский. – И еще у нее муж волшебник, который умеет превращать в крысу.
– Ну, мужа у меня нет, – усмехнулась Елена Феликсовна. – А в остальном – верно.
«Вариант пять, – печально подумал Ефим. – И то в лучшем случае».
– К тому же вы – мой педагог, – добавила она.
– Ну и что? – спросил Береславский. И тут же догадался. – Вот черт! – выругался он. – Я типа служебное положение использую?
– Я так не сказала, – мягко заметила женщина, но Ефим уже серьезно расстроился. Подлостей он себе никогда не позволял, и даже мысль о подобном раскладе его серьезно задевала. Это даже не вариант пять. А похоже – вообще не вариант.
– Жалко, – искренне сказал он. – Я как-то не сообразил, что от меня что-то может зависеть. – Он даже засопел от расстройства – Елена Феликсовна была ему очень симпатична.
– Да не думаю я так вовсе, – взяла его за руку женщина. – На вас достаточно денек посмотреть, чтобы исключить такие мысли. А мы с вами девятый день плаваем.
«Вариант три», – подумал Ефим, но теперь уже никуда не спешил.
– Меня другое смущает, – вдруг серьезно сказала она. – А что, если я в вас влюблюсь? Оно мне надо?
– Не уверен, – честно сказал Ефим. Менять свою Наталью на даже самую раскрасавицу он никак не собирался: красавиц – много, а Наталья – одна.
– Вот и я не уверена, – со вздохом сказала Елена Феликсовна, выпуская его руку из своей теплой ладони.
– Ну ладно, – тоже вздыхая, сказал Береславский. («Вариант сто, – подумал он. – Зато перед Наташкой совесть мучить не будет».) – А все равно вы очень красивая. Я долго разглядывал.
– Я заметила, – печально улыбаясь, сказала Елена Феликсовна. – Я тоже вас разглядывала.
– Ну и на кого я похож? – подначил Береславский.
– На большого и доброго Карлсона, – честно ответила та.
«Ну вот, – подумал Ефим. – Вчера – Дени де Вито, сегодня – Карлсон. Хорошо хоть не Винни-Пух».
– Что, пойдем к людям? – спросил он.
– Сейчас, – ответила дама. – Мне надо решить один вопрос. – И даже глаза прикрыла от какого-то внутреннего напряжения.
– Какой? – спросил Береславский.
– Уже решила, – вместо ответа, через несколько секунд паузы, сказала она и, тесно прижавшись, обеими руками обняла своего собеседника.
– О Господи! – только и успел прошептать Ефим, потому что очень скоро ему стало не до разговоров. Если бы не одежда, то все бы уже свершилось.
Первой опомнилась Елена Феликсовна.
– Все же – не здесь, – сказала она. – Пойдемте в каюту.
– У вас – одноместная? – спросил Ефим.
– Уже можно на ты, – как-то невесело улыбнулась Лена. – И лучше – в твою каюту. Я могу прийти через несколько минут, чтоб не слишком все было заметно. Только номер скажи.
Ефим на секунду замешкался, припоминая номер. Лена восприняла заминку по-своему:
– Я не нарушаю твоих планов?
– Нет, конечно! – выпалил он. – Еще как не нарушаешь! – Но для очистки совести все же спросил: – А жалеть не будешь? А то ты так серьезно ко всему подошла.
– Буду, конечно, – держа в зубах заколку и очень женственно поправляя волосы, ответила Лена. Потом освободила рот и мягко, уже без страсти, поцеловала Ефима в губы. – Просто я подумала, что для того, чтобы потерять, сначала надо иметь. Я пошла, – выскальзывая из его рук, сказала она. – Приду через десять минут. Если передумаешь, можешь просто подольше погулять по палубе. – И, не дожидаясь ответа, легкой походкой пошла к трапу, ведущему на прогулочную палубу. Она уже шла по солнышку, и ее классная фигура хорошо просматривалась сквозь тонкий некрашеный лен.
– Попробуй тут передумай, – тихо пробурчал Ефим. Совесть все-таки заковырялась в нем. Но долго грустить рекламист не умел, искренне считая, что сильная половина человечества не очень-то вольна в своем поведении, руководимая не столько лидерами и идеями, сколько – причем гораздо более жестко – еще одним, небольшим, однако иногда довольно твердым предметом.
Поэтому он честно отстоял в своем закутке еще три минуты, глядя на море и думая о том, чем осчастливит Наташку после своего возвращения. В качестве подарка – кроме него самого – сначала фигурировал «рено-меган», на который супруга уже давно заглядывалась. Потом, вспомнив про цену «мегана», не жадный, но экономный рекламист решил порадовать ее симпатичной и гораздо менее дорогой «нексией». «Но она мечтала о «мегане», – витиевато развивалась мысль Береславского. – Поэтому «нексии» в полной мере не обрадуется. Может, купить советскую? Или вообще не покупать тачку? – разумно подумал он. И сам себе устыдился: – Вот ведь гад!»
В конце концов успокоился на посудомоечной машине, которую жена тоже давно просила.
Он глянул на часы – пора было идти – и двинулся к трапу, как вдруг сзади раздался негромкий свист. Ефим обернулся и увидел метрах в десяти розовокудрую Евстигнееву. Старушка еще даже пальцы изо рта вынуть не успела. Но улыбалась широко.
«Вот же мисс Марпл!» – вздохнул Ефим. Конечно, она все видела! И винить некого: сам же, идиот, показал ей это укрытие! Но ведь могла же выйти или, скажем, покашлять! Нет, конкретно неделикатная старуха.
– Ефимчик, вы молодец! – зашипела она таким шепотом, что, если б не шум волн, на верхней палубе бы услышали. – Я горжусь вами, Ефимчик! Эх, мне бы лет тридцать скинуть!
– Мы просто беседовали о рекламе, – сделал хорошую мину Ефим и снова развернулся к выходу. Однако сзади вновь раздался свист.
Береславский повернул голову и не поверил глазам: старушка, светясь от счастья и тряся кудрями, показывала ему высоко поднятый средний палец, в среде молодежи именуемый – в такой демонстрации – только конкретным английским термином!
– Ну, мисс Марпл! – заржал потрясенный Ефим и прыжками поскакал по трапу: до назначенного времени оставалось три минуты, и Береславский был жестко намерен успеть.
16. Десятый день плавания теплохода «Океанская звезда»
Порт Ла-Корунья, Испания
Из дневника Даши Лесной
«Как ни пыталась себя заставить, однако вернулась к дневнику лишь сегодня. И то только потому, что меня не взяли в город. Просто-таки выставили вон. И сделал это тот самый единственный человек, которого я люблю.
Вместо меня на экскурсию по Ла-Корунье с Агуреевым поехал Береславский. А мне соответственно – отказ. Причем в самой безобразной, я бы даже сказала – извращенной форме: слова о том, что Даше Лесной надлежит остаться на судне, были произнесены по судовому радио. Не смог меня якобы быстро найти и обратился, можно сказать, всенародно.