Операцию разыграли как по нотам. Ефим подошел к офицерше и по-английски сообщил ей, что та необычайно красива и ему, Ефиму, чертовски нравится.
Дама только усмехнулась – пьяных через ее КПП проходило гораздо больше, чем трезвых, – и здраво заметила, что ему надо было побеспокоиться лет тридцать пять назад. «Если бы, конечно, вас тогда отпустили из детсада», – ехидно добавила пограничница. Под разговор опасный рубеж пересекла и наша розовая старушка с Хусейном в хозяйственной сумке.
Поскольку песик и впрямь замер, через минуту мы уже чапали по Темзе на катерке.
На катере, кроме нас, никого не было. Тихонько стучал его маленький дизелек, на той стороне, красиво расцвеченный – уже давно стемнело, – навечно ошвартовался какой-то их знаменитый парусник, а мы молча стояли на носу, вглядываясь в оживленную фонариками темноту и думая каждый о своем.
Ух, кажется, неплохо словесно изобразила! Еще посмотрим, кто из нас бездарь: я или Кефир! Если он пишет быстро, это не значит, что – лучше.
Перечитала и осталась довольна. По-моему, я заслужила свой обед.
И еще – что-то меня волнует их странная поездка в Ла-Корунью. Скорей бы они уже вернулись».
17. Семь лет десять месяцев и шесть дней до отхода теплохода «Океанская звезда»
Окрестности поселка Сенги-Чу, Чечня
В то, что Семен и в самом деле сумеет завалить Баллона-Панярина, всерьез не верил никто. Кроме, разумеется, самого Мильштейна. Но в то, что удастся разобраться с чеченами и вернуть Ольгерту похищенную дочку, не очень верил даже сам Мильштейн.
Взялся не потому, что план его был хорош. А потому, что другого плана не было.
И еще была одна причина, в которую бывший бухгалтер «Четверки» не желал вникать, но подспудно постоянно ее чувствовал. И причина эта не была уникальна.
Волк, однажды попробовавший вкус крови, не может стать домашним песиком. Даже если гарантировать ему ежедневную мясную похлебку. А бывший мамин сын Сема, грубо вырванный из устоявшегося, тихого, благостного даже мирка и безжалостно провернутый сквозь афганскую мясорубку, уже никогда не сможет спокойно прожить свои дни в уютной квартирке с фортепьянными гаммами из-под пальчиков дочки и с любовно взращенной геранью на подоконниках…
Сейчас же он находился почти в двух тысячах километров от Москвы, в ужасного вида «жигуленке»-пикапчике, когда-то покрашенном в красно-кирпичный цвет. Мильштейн сидел на заднем сиденье, маленький, черненький, теперь больше похожий на моджахеда, чем на московского еврея с двумя высшими образованиями: его очень сильно меняли борода и очки. Да и одежда была соответствующей.
Два его спутника тоже нормально вписывались в представления о правильно экипированном человеке в молодой Чеченской республике. Алеха был в камуфляже. Между коленей – старый «калаш» калибра 7,62: в лесу не очень популяешь из нового, малокалиберного – пули со смещенным центром тяжести, задевая ветки, меняют направление полета и летят в любую сторону, кроме нужной. На поясе – «ТТ» и две гранаты РГД-5. У Мусы, сидевшего за рулем, автомат лежал между сидений, а кроме гранат, на поясе еще висел серьезный кинжал. Им Муса виртуозно открывал консервы, но достаточно было одного взгляда на его умелые руки, чтобы понять, что возможности применения этого инструмента гораздо шире.
Рядом с маленьким Мильштейном на заднем сиденье лежал его легендарный «карл-густав».
Кое-что имелось и в багажнике. Например, больше килограмма пластита, взрыватели, часовые механизмы, батарейки «Крона» – короче, полный набор взрывотехника под названием «Сделай сам». Сделать мог любой из присутствующих в «жигуленке», но если Муса и Семен просто умели с этим обращаться, то самый молодой из них, Алеха, был настоящим профессором огнедельных наук. Если нужно было отправить кого-то на тот свет не банальным способом, то вряд ли кто-нибудь мог сработать лучше этого юноши. Хорошее знание химии (взрывчатыми веществами являются отнюдь не только пластит или тринитротолуол, именуемый в просторечии тротилом; ее можно сделать из чего угодно: от набора «Юный химик» до содержимого склада сельскохозяйственных удобрений) плюс удивительная интуиция взрывника – там, где другому нужен был килограмм тола, Лехе хватало одной шашки – делали молодого человека очень неприятным для тех, кто сильно не нравился Мильштейну.
И наконец, в багажнике лежал симпатичный импортный чемоданчик с кодовым замочком, точно такой же, какие во множестве носят туристы в аэропортах. Носят или катят. Потому что, кроме ручки, чемоданчик был снабжен и двумя колесиками.
Если бы Нисаметдинов узнал, на что пошли двадцать тонн баксов, запрошенные службой безопасности, долго бы кряхтел и ругался. Потому что ни одна винтовка не должна столько стоить.
Она столько и не стоила. Цену взвинтили накладные расходы плюс куча криминальных посредников. Зато теперь в симпатичном черном чемоданчике, наполненном мягким пенополиуретаном с вырезанными под размер гнездами, аккуратно покоилось изделие с заводской маркировкой «L96А1». Еще она называлась «Covert», и все, кому это было надо, знали, что в чемоданчике находится разборная снайперская бесшумная винтовка. Чтобы изготовить ее к бою, требовалась буквально минута: на ствол устанавливался и закреплялся глушитель, двумя движениями «приторачивалась» опорная сошка, выдвигался в нормальное положение сложенный слева от ствола приклад, вставлялись затвор и десятизарядный магазин. Пристрелка необязательна, так как при транспортировке прицел со ствольной коробки не снимался.
Все, можно убивать людей. Благо стандартный натовский патрон 7,62×51 осечек не дает.
Причем убивать можно практически безнаказанно, так как звук от выстрела даже стандартным патроном очень ослабленный. Если же надо выступить в роли ночного татя, когда вообще никакие звуки недопустимы, то на такой случай в чемоданчике лежит упаковка совершенно специальных патронов с уменьшенным количеством пороха. Пуля полетит с дозвуковой скоростью и абсолютно бесшумно, так как не будет «толкать» перед собой звуковую волну. Конечно, дальность эффективной стрельбы будет пониже, но бесшумные винтовки и не применяются при окопных перестрелках, большей частью киллеры работают с близких расстояний или вообще в упор. А эта винтовка, конечно, предназначена для киллера.
В общем, вместе с боеприпасами вся их амуниция тянула не меньше чем на полцентнера. А то и поболе. Тяжеловато, однако в свободной Ичкерии такая ноша не тянет. Люди ленивые или, не дай Бог, гуманистически воспитанные в молодой республике, как правило, долго не живут. Здесь все пропитано воинственным духом, недаром на гербе народившегося полугосударственного образования – хищная морда волка, а самый популярный народный танец – зирк, когда стар и млад, ритмично подергиваясь, ходят по кругу, настраивая себя на победу над подлыми врагами.
Правда, экономика вместе с пришедшей свободой отнюдь не расцвела: в республике производили только кустарные пистолеты-пулеметы «борз» (тоже, кстати, в переводе – волк) да перегоняли на тысячах самодельных заводиков – насмерть убивающих окрестную экологию – сырую нефть в поганое машинное топливо.
Впрочем, все эти факты вовсе не демонстрируют хищную сущность чеченского народа. Во-первых, «злые разбойники-чечены» существовали не сами по себе, а в окружении бывших братских народов. И именно их представители скупали у чеченских бандитов награбленное добро, обслуживали их финансовые интересы, заказывали своих врагов, продавали оружие и планы военных антитеррористических операций. А во-вторых, главным пострадавшим от рук чеченских выродков, безусловно, стал сам чеченский народ. Ибо выродков в процентном отношении немного, а бомбы сыплются на всех сразу.
И не только бомбы!
Ведь прежде чем ехать грабить в далекую и все же небезопасную Россию, тати орудуют у себя дома. В первые же годы национальной власти – а точнее, безвластия – криминал полностью подмял Ичкерию под себя. И немногочисленных не успевших убежать русских. И гораздо более многочисленных чеченцев, единственный дефект которых состоял в том, что, воспитанные в нормальных человеческих ориентирах, они не могли дать отпор шакалью, ни в грош не ставящему человеческие жизни!
Мильштейн в салонное зеркальце заднего обзора хорошо видел лицо Мусы. Глаза, правда, прикрыты темными очками, но Семен видел их и без очков. И вместе с Мусой содрогался от его муки, когда тот – еще с языком – рассказывал о своем знании жизни в освободившейся от имперского гнета республике.
Всего десять лет назад Муса был другим – Мильштейн видел фотографии. Красивый молодой парень с институтским «ромбиком» на лацкане модного пиджака. Окончил Грозненский политех, здесь же работал на заводе, производящем нефтедобывающее оборудование, – из чеченской среды вышло огромное количество толковых специалистов, работавших в этой области, благо нефть в их краях нашли очень давно. Точнее, работал он в отраслевом НИИ при заводе. И даже собирался – в двадцать пять лет! – защищать диссертацию. Стал бы самым молодым кандидатом в институте.
Планы нарушила вовсе не революция, а удачная женитьба: Таня была городской девушкой, красивой, доброй и по уши влюбленной в Мусу. Дети родились сразу, один за другим, девочка и мальчик.
Счастье пришло в дом. Разве что аспирантуру пришлось отложить на потом: молодой семье нужны были деньги. И собрался Муса на промыслы, за Полярный круг. Работали вахтовым методом, к реактивному самолету привык, как к автобусу. Еще успел застать сладкое время, когда нефтяник-вахтовик был в стране самым приближенным по количеству зарабатываемых денег к мифическим зарубежным миллионерам. Не в том смысле, что догонял их по тоннажу баксов, а в том, что настолько же далеко в материальном плане оторвался от средней советской массы.