– У вас же наверняка есть волыны, – с легкостью произнесла устарелое жаргонное словцо бывшая учительница.
– На борту много чего может быть, – задумчиво сказал Ефим. – Но вряд ли гости придут на борт.
– А я вынесу вам стволы, – просто сказала Людмила Петровна.
– Что-о? – взвыл Береславский. – Вы хоть соображаете, что говорите? И чем рискуете?
– Да ничем я уже не рискую, – печально начала бывшая зэчка и осеклась: как будто собиралась что-то рассказать, да передумала. – Я свое уже отрисковала, сынок. И не посадят меня: схватила старуха случайно не ту сумку – я ж не в ридикюле своем понесу. Там ни одной вещи моей не будет, только мужские.
– Нет, – сказал Ефим. – И высуньте свой нос из этой ситуации. Она не… – Береславский замялся, подыскивая слово помягче.
– Не для старух? – усмехнувшись, закончила за него Людмила Петровна. – Ефимчик, милый! У меня целую жизнь украли! Неужели ты думаешь, что страх возьмет за куцый остаток? Да и не рискую я ничем, – еще раз повторила она, убедительно аргументируя свои слова. – Нас на выходе ни в одном порту не шмонали. Да и на входе не часто. В Лондоне собаку туда-сюда носили – и ничего.
– Ствол – не собака, – угрюмо сказал Ефим. – За него не в карантин сажают.
– Во-первых, не факт, что посадят, – упорствовала Евстигнеева. – Во-вторых, я не слишком боюсь испанской посадки. И в-третьих, меня никто не остановит, вы это сами прекрасно понимаете. Я не представляю интереса для пограничников и таможенников. К сожалению, – огорченно добавила она.
Ефим и сам прекрасно понимал, что Людмила Петровна права: риск – минимален. Но не мог переступить некую черту, за которой он будет вынужден взять на себя ответственность за ее дальнейшую судьбу.
– Послушай, Ефимчик! – взывала к логике Евстигнеева. – Ну ничего мне не будет! Даже если ты меня заложишь, – не удержалась от укола она. – Смотри, полпарохода ходит с пакетами «Кодак»! – Это было правдой, все туристы активно фотографировали и носили пленки на обработку. – И у меня такой же! Ну схватила старуха на палубе чужой пакет! Подержат и отпустят. Умысла-то – нет.
Действительно, в ее словах логика присутствовала. Риск, конечно, был. Но не столь уж и значительный, даже в самом скверном раскладе.
– Нет, – все же сказал он, взвесив все «за» и «против».
– Гад ты, Ефимчик, – спокойно заметила Людмила Петровна. – Иногда нужно уметь не только помогать людям, но и пользоваться их помощью. Тебе этого пока не понять. В силу детского возраста, – едко добавила она.
– Нет, – окончательно ответил Ефим. Хотя отлично понимал, что ощущение нужности другому человеку может сильно скрашивать жизнь в любом возрасте, особенно – в не юном.
Позже, беседуя с Агуреевым, Береславский узнал, что старуха не успокоилась – атаковала самого Николая и тоже поначалу получила отказ. Но – не столь решительный, поскольку Агуреев, имевший больший оперативный опыт, нежели рекламист, отчетливее понимал, что риска действительно не много. И еще: он не видел иных путей такого же безопасного проноса оружия на берег. А изображать из себя живца без оружия – работа неблагодарная: можно лишь облегчить труд киллера.
Кстати, и «браунинг» не вполне удовлетворял офицера запаса с боевым опытом. Его бы больше устроила – он ведь не знал, с чем пожалуют гости, – штурмовая винтовка, которая, к сожалению, уже никак не влезала в бабкин пакет. Но даже с двадцатисантиметровым «браунингом» лучше, чем с голыми руками…
Короче, после долгого обсуждения ситуации и, главное, совета с юристами «Четверки» решили, что Евстигнеева действительно не пострадает, даже при худшем раскладе. На этот – худший – случай было предусмотрено освобождение ее под залог и либо отсуживание у местного правосудия (за старушкину «слепоту» здесь сильно не наказывают), либо даже вывоз Людмилы Петровны из страны не совсем законным, но вполне надежным методом. На самом деле нет ничего невозможного, если на стороне заказчика – ясная воля и большие деньги.
– Ты по телефону советовался с юристами? – хмуро спросил Ефим, выслушав соображения своего «подельника».
– Не боись, – ухмыльнулся тот. – У меня своя связь, с шифратором. Замучаются разбираться, большие специалисты работали.
– Ладно, посмотрим, – хмыкнул Ефим.
И посмотрел. В его трубу было замечательно видно, как Людмила Петровна, помахивая пакетом «Кодак», пошла к открытой всем взорам летней проходной. Перед ней в очереди уже было несколько человек – у причалов стояло много круизных пароходов: Ла-Корунья была обязательным пунктом захода почти для всех лайнеров, огибающих Европу. Люди терпеливо ожидали, пока офицер поставит в паспорт штампик либо отметит фамилию туриста в групповой визе.
После пограничника все шли в «зеленый» коридор, ибо «таможить» нормальному туристу, как правило, нечего. Проходили не задерживаясь. Осмотрели сумку только одного парня явно азиатской внешности, и то – мельком.
Зато на Людмилу Петровну накинулись, как орлы на кролика.
У Ефима похолодело сердце, хотя он точно знал, что бояться нечего: в пакете Людмилы Петровны были только нехитрые старушкины принадлежности. В пробный рейс «браунинг» тащить не стали.
Что это, совпадение? Но Ефим своими глазами видел, как чуть позже из потока туристов выдернули для обыска и Мусу с Алехой, вышедших с судна после Людмилы Петровны. А таких совпадений уже не бывает. Значит – даже выговаривать такое не хотелось – предательство? Иначе как они могли узнать, кого тормозить?
И осмотр был серьезный, настоящий. Пакет Евстигнеевой вывернули наизнанку, буквально обнюхав его банальное содержимое. А саму бабулю препроводили в другое, невидимое с судна помещение, где провели сквозь магнитную раму металлоискателя, такую же, какие стоят в аэропортах.
Разумеется, все прошло без эксцессов: слава Богу, что Ефим настоял на проверочном, незаряженном проходе.
Всерьез смутившиеся таможенники галантно извинились перед бабушкой за причиненное беспокойство и разрешили ей следовать дальше. После чего Людмила Петровна сыграла не по плану: обнаружив во время обыска отсутствие в пакете кошелька с деньгами – а свой старомодный ридикюль она специально оставила в каюте, Евстигнеева, в свою очередь извинившись, прошла сквозь контроль обратно на судно.
– Однако кто-то нас заложил, – спокойно сказала она встречавшему ее Ефиму.
– Не может быть, – неуверенно возразил тот. Если в это поверить, то, значит, либо на судне стояла вражеская прослушка, либо хреново работал агуреевский шифратор. Но в любом случае это значит, что сегодняшнюю операцию придется отменить: враг, похоже, знает их поименно. Таких совпадений действительно не бывает.
«Поименно», – задумался Ефим. Но его-то имени в списке подозреваемых не было наверняка! По секретному телефону говорили только о Евстигнеевой. А прослушки на «Океанской звезде» все-таки не оказалось: пару минут назад специалисты Агуреева закончили срочную проверку его каюты, о чем сообщил сам Николай.
– Давай я протащу «браунинг», – наконец решился он. – Нельзя отменять задуманное.
– А вдруг и ты у них на заметке? – засомневался Агуреев.
– С какой стати? – резонно заметил Береславский. – У нас с тобой нет ни общего бизнеса, ни общих связей. Да и тебя не станут закладывать: ты им нужен на той стороне КПП.
– Вот именно, – улыбнулся Николай. – Может, мне его и взять?
– Не нужно. Я потащу, – окончательно решился Ефим. – Проскочим. В случае чего – твои юристы вытащат. Я ведь тоже возьму ствол по ошибке.
– В «Кодаке»? – серьезно спросил тот.
– Можно и в «Кодаке», – подумав, ответил Береславский.
Через полчаса Ефим, снова переодетый в пляжный вариант, шел по направлению к пропускному пункту. На левом его плече был тяжелый кофр с фотоаппаратами, а в правой руке болтался пластиковый пакет с «браунингом» и еще какой-то – не его – мелочью.
Собственный аналогичный пакет Береславского – только набитый пляжными вещами и без «браунинга» – остался лежать у выхода с судна. В любой момент два матросика – люди Агуреева – могли под присягой подтвердить, что Ефим перепутал пакеты. Кто оставил пакет с оружием, они бы точно не сказали: хоть и вахтенные, но за всем не уследишь.
Конечно, отмазка на случай провала не бог весть какая. Но, как утверждал юротдел «Четверки», серьезно наказать несуна даже при его провале будет трудно. Особенно если за его спиной стоят лучшие адвокаты страны, в которой случилось такое досадное происшествие…
И все равно сердце Береславского трепыхалось как птица, когда он подходил к месту контроля. Протянув паспорт, с трудом дождался, когда офицер сделал отметку в групповой визе.
– Can I go? – на своем корявом английском спросил Ефим, едва сдерживая громогласный стук сердечной мышцы.
– Si, senor, – спокойно ответил офицер. Но не успел Береславский сделать и трех шагов, как ему наперерез вышел еще один.
– Can I see your bag? – спросил тот.
– Of course, – безнадежно ответил Ефим, очень хорошо представляя себе дальнейшее.
Но офицера заинтересовал вовсе не пластиковый пакет, а объемистый фотокофр. Он с интересом и уважением пересмотрел всю технику Береславского, особо – и совершенно правильно – остановившись на неприметной с виду маленькой «лейке».
– I am а camera-men too, – пояснил он свое любопытство. И, показав пальцем на фотобогатства Ефима, добавил: – Fine!
«Срань ты тропическая! – вежливо улыбаясь, подумал Береславский. – Пять лет жизни как минимум! Камера-мен хренов!» А вслух произнес:
– Thank you!
И вышел на припортовую площадь.
Далее он действовал строго по плану, согласованному еще на борту. Зашел в припортовый бар и передал пакет подошедшему через минуту – тому понадобилось время на контроль «хвоста» – Мусе.