Быстро собрался и покинул зал, не сомневаясь, что эффектная Елена Феликсовна через некоторое – обусловленное приличиями – время последует в его сторону.
Выйдя из зала, Ефим поднялся на свою палубу и по левому борту – хотелось поглазеть на приближающийся Лиссабон – пошел к своей каюте. На полдороге встретил мисс Марпл.
– Привет, Ефимчик! – радостно поздоровалась она. – В Лиссабон собираешься?
– Здравствуйте, Людмила Петровна! – благожелательно, но кратко ответил тот. – Собираюсь. – Вступать в обстоятельный разговор Береславский не намеревался: с минуты на минуту в каюту должна была зайти Елена, и, при всей приязни к прикольной старухе Евстигнеевой, визит прелестной дамы интересовал его куда больше.
– А чтой-то лекция у тебя рановато кончилась? – хитро поинтересовалась розовокудрая провидица.
«Вот ведь КГБ! – диву дался Ефим. – Откуда ей знать, когда у меня должна кончиться лекция?»
А вслух сказал:
– Да вот одну тему завершил, а вторую не стал начинать.
– Ага, – согласилась Людмила Петровна и характерно тряхнула розовыми кудельками. – А сейчас, стало быть, зачет примешь?
Ее глазки хитро блеснули: Ефим уже и сам боковым зрением отметил появление идущей в ту же сторону Елены Феликсовны.
– Не смею больше задерживать, – галантно расшаркалась старуха, едва не сотворив полноценный книксен. – Как говорит народная пословица, большому кораблю – веселого плавания!
«Нет ни хрена такой народной пословицы!» – уходя, про себя возмутился Береславский. С другой стороны, хорошо хоть средний палец принародно не показала.
А сам уже быстро шел к своему коридору: надо было до подхода Елены Феликсовны успеть отпереть дверь каюты.
Черт побери, нравилась ему такая жизнь!
20. Двенадцатый день плавания теплохода «Океанская звезда»
Тель-Авив, Израиль
Назвать хромую девочку именем грациозной антилопы – Джейран – вовсе не было садистски-изощренным издевательством. Она родилась совершенно здоровеньким ребенком в хорошей арабской семье. Ее родители в отличие от многих других, проживающих на территории Израиля, арабов имели настоящие израильские паспорта и жили в пригороде Тель-Авива – Яффе, – в доме, уже лет двести принадлежавшем родственникам отца.
Когда-то он был маленьким и одноэтажным. Теперь – солидным и в три этажа. Так уж у арабов принято: когда мальчик становится юношей, родители надстраивают или расширяют свой дом, чтобы сыну было куда привести невесту. Поэтому нередко в дружном арабском доме живут представители сразу трех, а то и четырех поколений.
К сожалению, в доме Джейран уже восемь лет не было мужчины.
Отец погиб в тот же миг, когда стройные ноги девчонки-подростка превратились в кровавую кашу из порванных мышц, сухожилий и костей.
Джейран и сейчас помнит истошный крик матери, когда их маленькая «тойота», потеряв управление, покатилась прямо под колеса израильского военного грузовика. Надвигающаяся высоченная громада с огромными черными колесами – последнее, что увидела сидящая на переднем сиденье девочка.
Следующая картинка возникла только через неделю. Склоненное над ней лицо пожилого еврея-травматолога из тель-авивского госпиталя.
– Ну вот, детка, – облегченно сказал тот, увидев открывшиеся глаза. – Напугала ты нас изрядно. Но теперь все позади.
За доктором стояла мама, закутанная по брови в темный платок. Их семья никогда не была слишком религиозной, но без платка мама на улицу не выходила.
– Слава Аллаху! – тихо прошептала женщина, только сейчас начиная верить в то, что Всевышний – на пару с этим носатым доктором, да простит Аллах дерзкую мысль, – только что вернул ей дитя.
– А где папа? – слабым голосом спросила Джейран.
– Папы больше нет, – отводя взгляд, ответила мама. – Мы остались втроем, дочка.
Девочка на миг окунулась в чудовищную каверну неизбывного горя, но, странное дело, ее собственные физические страдания уменьшили душевную боль.
– Где мои ноги? – вскрикнула она, вдруг поняв, что не чувствует их.
– Успокойся, – улыбнулся доктор. – С тобой твои ноги.
Он явно гордился собой, этот доктор, и впрямь принявший на себя некие функции Всевышнего: когда «скорая» привезла ребенка, по всем показателям ампутация казалась неизбежной. И лишь профессиональное упрямство – и мужество! – бывшего военного хирурга позволило сначала ампутацию оттянуть, а потом и вовсе от нее отказаться.
«Мастерство, техника и я, Аарон Шпигель», – мысленно похвалил тщеславный старик себя и свой действительно классно оснащенный госпиталь – это, кстати, относится ко всей израильской медицине. – И везение», – после секундной паузы смиренно добавил он. Тщеславие – тщеславием, но жуликом старый хирург не был никогда.
– Покажите мне их, – прошептала девочка.
– Пожалуйста, – понимающе улыбнулся доктор и приподнял легкую простынку.
Джейран с ужасом смотрела на сложное инженерное сооружение из алюминия, нейлоновых тросов, трубочек, прогипсованной марли и бинтов.
– Что это? – вырвалось у нее.
– Твои ноги! – гордо сказал доктор. – Ты будешь ходить сама!
– Разве это ноги? – заплакала Джейран. Она воспитывалась, как и большинство арабских девочек, в целомудренной атмосфере, но была уже достаточно взрослой, чтобы по утрам в ванной комнате любоваться своими стройными ножками и мечтать о будущем любимом.
– Ноги, милая, – серьезно ответил врач. – Еще какие замечательные ноги! Просто тебе нужно будет к ним привыкнуть.
– Не гневи Аллаха, дочка, – сказала мама, беря Джейран за тонкую прозрачную руку. – Все у нас будет хорошо. И твой папа там, – показала она вверх, – будет счастлив, что ты живая и ходишь своими ножками.
Джейран понимала, что мама права, но не могла унять слез обиды. Неизвестно на кого. Но известно – на что. Вчера – веселая девчонка-отличница из состоятельной – по местным меркам – семьи. Сегодня – полуинвалид. И папина ладонь никогда уже ласково не проведет по ее длинным шелковистым волосам.
С деньгами резкого ухудшения не произошло. Папа, всегда ставящий интересы семьи очень высоко, был застрахован на крупную сумму. Его бизнес – магазинчик на первом этаже их дома – умело и четко повела мама. Сестренка, закончив университет, пошла работать в больницу, а хороший доктор в Израиле не бедствует никогда.
Наконец, армия, которой принадлежал грузовик, несмотря на доказанную и никем не оспариваемую ошибку водителя «тойоты», тоже раскошелилась на кругленькую сумму.
Не из доброты душевной, а из высоких политических соображений: начиналось очередное противостояние между Израилем и автономиями, и факт гибели араба под колесами израильского грузовика шел одним из пунктов преступных деяний израильской военщины.
К маме даже приходили некие эмиссары с видеокамерой, заснять ужасные ноги жертвы еврейской медицины – девочка долечивалась уже в домашних условиях. Но мама и подоспевшая на помощь старшая дочь выгнали прочь непрошеных визитеров.
Те, злобно выругавшись, удалились – они никак не могли привыкнуть к неоправданной, по их мнению, свободе нравов, царившей среди израильских арабов. Попробуй на Территориях кто-нибудь пикни – мигом поднимут на ножи. Недаром не любимая палестинской администрацией статистика относит на каждого араба, погибшего от израильской пули, десятки – а то и сотни – погибших от ножа или веревки соплеменников. Основания, как правило, предельно просты – коллаборационизм, пособничество израильским оккупантам. А приговоры подобных «судов» всегда быстры, окончательны и обжалованию не подлежат…
Так и жила маленькая семья Малик из Яффы.
Мама каждый день крутилась по бизнесу, о новом замужестве даже не помышляя. Старшая дочь, проскочив из-за университетской учебы обычный брачный возраст, так и не смогла устроить свою личную жизнь. Те, кто был согласен на образованную старую деву, – это не в каждых мужских глазах плюс, – абсолютно не привлекали Гюзель. А те, кто в свое время нравился ей, уже давно обзавелись собственными семьями.
Хуже того, по очень достоверным слухам, Гюзель закрутила любовь с доктором-евреем! И это тяжело угнетало даже не слишком правоверную маму.
– Ну и кто будут ваши дети? – со вздохом спрашивала она дочку. Мама ничего не имела против Лейба Зивертмана, молодого талантливого ортопеда. Еще бы иметь что-то против Лейба Зивертмана, который фактически и поставил Джейран на собственные ноги! Именно он принял медицинскую эстафету после того, как хирурги пробежали свой участок.
– Я не собираюсь иметь детей! – нервно отвечала старшая дочь, не хуже мамы понимавшая всю нелепость складывающихся отношений. Но с Лейбом, похоже, не порывала. Впрочем, как и он, тоже выдержавший немалые битвы в своей семье.
С поляризацией и ожесточением, пришедшими со второй «интифадой», жизнь еще более усложнилась. Лейб и ранее старался не показываться в арабской части Яффы. Теперь же это стало просто опасно.
А доктор Гюзель, вылечившая уже не один десяток пациентов – в том числе и из своего микрорайона, – вдруг начала получать послания, в которых ей объясняли всю неправильность ее поведения и всю тяжесть возможных последствий. Послания приходили в виде позорной надписи, сделанной из баллончика прямо на двери их магазина, с бумагами, брошенными в почтовый ящик, и даже вполне современно – по Интернету.
Мама ходила все более печальная, уже и не пытаясь воздействовать на своенравную дочку.
Она опечалилась бы еще больше, если бы узнала, что письма в ящик подкладывает ее младшая дочь Джейран.
С отличием окончив среднюю школу, девочка не нажила себе ни друзей, ни кавалеров: видно, их распугала ее глубокая хромота. В университет Джейран не пошла: в еврейский – не хотела, а в арабский – с длительным отъездом из дома – не пускала мама.