– Ладно, брат, – на прощание хлопнул маленький Семен рослого сержанта по плечу. – Сейчас подъедет Михаил Григорьевич, наш специалист, поговори с ним. И не ссы. Тебя скорее наградят, чем посадят.
– Вы думаете? – преданно глядя ему в глаза, спросил парнишка, полностью убитый собственным геройством.
– Уверен, – улыбнулся Мильштейн. – Если что – звони.
И, не обращая внимания на окрик второго патрульного, двинулся, бросив ментам на разбор своего ослабевшего телохранителя, к дороге, ловить попутку.
Вдруг – остановился. Посмотрел на свое окно.
В окне стояла мама. Правую руку держала у лица.
Семен чуть постоял, потом резко развернулся и быстрым шагом пошел прочь.
В кабинете заказал себе кофе с коньяком. Ни с кем из растревоженных сослуживцев общаться не стал. И звонок Николаю тоже отложил. Хотя было о чем сказать.
Ему вдруг захотелось посидеть в одиночестве и немного подумать.
А если честно, он просто не был готов сказать своему другу и начальнику, что его подставляют те, кто давно стал частью его жизни.
Итак, Вилька ведет переговоры с «Глобал», на которых конкретно обсуждает цену своей части акций. Зафиксированы и его неоднократные звонки княжне, которая сейчас реально решает самые напряженные проблемы «Четверки». (Мильштейн, кстати, был приятно удивлен ее хваткой и настойчивостью. Если бы не она, в отсутствие Агуреева все могло бы стать гораздо хуже.) Во время этих разговоров Нисаметдинов трижды пытался объяснить ей бесперспективность столь опасного бизнеса – у Семена «все ходы записаны».
Княжна каждый раз слушала внимательно, но, к счастью, давить на Николая насчет продажи акций категорически отказалась. Хотя Равиль ставил вопрос очень грамотно: что лучше, действительно хорошие деньги за акции – компания «Глобал» и в самом деле делала довольно щедрое предложение – или очередные стрельбы с очередными трупами? (Нисаметдинов уже успел кое-что вынюхать про инцидент в аэропорту.)
Это – насчет агуреевского друга детства Равиля.
Насчет боевой подруги Валерии – еще хуже. Хотя, казалось бы, куда уж хуже-то?
Боевая подруга Валерия тоже вела переговоры с «Глобал». Более того, она обсуждала проблемы компании со своим партийным боссом, который, разумеется, радея о партийной – а может, и собственной – мошне, всячески советовал ей соскочить с тонущего корабля, пока это еще возможно.
Лерка, наверное, опасаясь прослушки, делала всякие сочувственные заявления типа как же она бросит товарищей. Но переговоры с исполнительным директором «Глобал кэпитал» тем не менее не прекращала. И Еву дважды в гости к себе зазывала, тоже ведя при этом подрывные беседы.
И все это – Мильштейн тяжко вздохнул – были еще цветочки.
Настоящие ягодки шли дальше.
Вот она, эта чертова кассета! Семен, так и не привыкший к новым терминам, угрюмо посмотрел на мини-диск с записями слухачей, но ставить не стал. Сто раз уже слышал, в мозг въелось.
Два странных звонка. Один – перед взлетом злополучного рейса, на который этот толстяк рекламист едва не прихватил смертоносную посылочку. Звонил товарищ с ярко выраженным чеченским акцентом.
Второй – перед эпизодом в Ла-Корунье, о котором у Мильштейна имелась полнейшая информация. И – странное дело! – звонивший обратился к даме на русском, хотя звонок был оттуда – из Коруньи!
В обоих случаях милейшая Валерия объяснила звонившим, что они не туда попали и тех, кого звонившие спрашивали, по данному телефону нет и не было.
Может, совпадения? Вряд ли. Скорее, если Лерка не замешана, это подстава. Но кто будет подставлять безмозглую куклу? И зачем?
И еще один момент. Может быть, самый неприятный.
О том, что он едет к маме, он предупредил только Валерию Ивановну. Потому и в «галант» бронированный сел, и ствол взял, который, как правило, с собой не таскал.
Вот такие дела…
«Нет, так нельзя! – вдруг сжал виски сразу постаревший Семен. – Не может быть такого, потому что не может быть никогда!»
У нее для этого просто не хватило бы мозгов! В конце концов, установить, где он сегодня ночует, можно тысячью методами, безо всякой Леркиной помощи! Скорее подобное коварство ожидаемо от хитрожопого Вильки, но никак не от любвеобильной Валерии Ивановны.
А может, он так себя уговаривает, потому что член совета директоров Валерия Ивановна Сергеева ему все же не совсем безразлична? И тогда, в Афгане, да и сейчас, изредка. Когда становится уж слишком одиноко.
Становилось… Сейчас он бы к ней в постель не пошел. Не класть же под подушку «Иж-71», если она ночью вдруг решит его замочить…
– Ах как все плохо… – вслух простонал Мильштейн.
– А ты уже в курсе? – удивился неслышно вошедший Игорь Диваков, в отсутствие Мусы и Алехи – его правая рука. «О черт! Эти бывшие грушники ходят как кошки!» – встрепенулся Семен.
– В курсе – чего? – стараясь подавить сердцебиение, спросил он.
– Включи тэвэ, – не вдаваясь в детали, ответил тот. – Московский канал. Я потому и зашел.
– Что, мой сюжет уже в эфире? – усмехнулся Мильштейн и щелкнул пультом.
– Нет, – ответил Диваков.
Холодея от дурных предчувствий, маленький Мильштейн совсем вжался в мягкое кресло.
– …именно поэтому… – с полуфразы начал корреспондент криминальной программы – …и не удалось сразу опознать труп.
Мильштейн не слышал начала, но все и так было понятно. Труп не удалось опознать сразу, потому что его не было. Точнее, он был – но в очень разобранном состоянии.
На шикарном цветном экране престижного телевизора «Леве» тихо дымились останки некогда роскошного «мерседеса», деловито сновали люди в куртках с крупной надписью «ФСБ». Иногда в кадр попадали милиционеры и толпившиеся за лентой ограждения зеваки.
– Это и сейчас не вполне достоверные сведения, – продолжал рассказ корреспондент. – Предварительное опознание произведено лишь по сохранившимся в одежде убитого обрывкам документов и по регистрационной карте взорванного «мерседеса». Точный ответ дадут только судмедэксперты.
Последнее было неправдой. Точный ответ мог дать и Мильштейн. Причем – немедленно.
Похоже, Равиль Нисаметдинов не был предателем. Он просто был добрым и слабым человеком, не прошедшим в отличие от своих друзей суровую школу жизни. И он так не хотел рисковать, что для уменьшения риска готов был сыграть против этих самых друзей.
Умный был Вилька и хитрый. Может, самый умный и хитрый из всех них. Но, видно, чего-то все-таки недодумал…
– Прости меня, Вилька, – тихо прошептал Мильштейн.
Ему вдруг нестерпимо захотелось обратно, в свой утренний сон. Туда, где летают бабочки, утешает мама, а друзей сначала не подозревают в предательстве, а потом, терзаясь совестью, не провожают на элитарное кладбище в дорогом закрытом гробу…
22. Семнадцатый день плавания теплохода «Океанская звезда»
Порт Аликанте, Испания
Из дневника Даши Лесной
«… Итак, начнем очередное писательское упражнение – кстати, литературный босс Береславский называет это мое занятие фонетически созвучно, но гораздо более неприлично. Впрочем, если бы не он, я бы писала гораздо меньше. Или вообще не писала. А так, когда есть преданные читатели – пусть даже один и очень ехидный, – писать значительно интереснее.
Показываю ему, конечно, не все. Любовную лирику застенчиво прикрываю узкой девичьей ладошкой (черт, насчет узкой – это я конкретно преувеличиваю. Точнее – преуменьшаю). Зато строчки, посвященные лично литературному вождю и учителю, подчеркиваю и демонстрирую полностью, он только крякает в самых едреных местах. И грозится в отместку сделать меня лирической героиней нравоучительной басни. Или – когда особо зол – мультсериала из жизни блондинок. Намекает, что я типа безмозглая, если кто не понял.
А еще он отрывается, критикуя мной написанное. Язвит прямо в душу. Но за одно я ему уже благодарна: он (а не журфак, который закончила на «отлично») подвигнул меня на плетение словес, и очень похоже, что это занятие я уже никогда не брошу.
Ну ладно. Начнем с Лиссабона. Лиссабон – это столица Португалии, ежели кто не в курсе. Ефим ее не любит, так как в прошлый приезд его здесь дважды – и по-крупному – штрафовали дорожные менты. Я считаю эту реакцию неадекватной, потому что, насколько мне известно, нет такой страны в Европе, где дорожные менты его бы не штрафовали.
О Португалии.
Эта страна прилеплена к левому боку Европы, и от нее до России сильно далеко. Реактивный лайнер летит почти шесть часов. Мы обходим Европу вокруг – откуда и название круиза, – и получается довольно забавно: Франция, потом Испания, потом Португалия, а потом – опять Испания и Франция. Но это уже будут их теплые берега, чего я, вкупе с прочими теплолюбивыми туристами, с нетерпением ожидаю.
Лиссабон – город забавный. Он стоит на берегу реки с ужасным названием – то ли Тежа, то ли Тужа. А может, Жута. Рекой ее называют только люди, никогда эту «реку» не видевшие. Здоровенная, как море, и, как океан, дышащая приливами и отливами. Отличает ее от указанных водоемов только то, что над морями и океанами, как правило, не строят мостов. Здесь же их – целых два, и когда Ефим Аркадьевич провез нас по одному из них, я чуть не описалась, с ударением на втором слоге. Потому как боюсь высоты и глубины, а здесь оба моих страха были преподнесены мне в одном флаконе.