Ефим даже потратил некоторое количество тогда еще песет – теперь-то у них везде евро – и с огромным трудом овладел техникой заезда задним ходом. Во время тренировок инструктор печально качал головой и не отказался от ученика, видимо, только из присущего всем испанцам гипертрофированного чувства гордости.
Отблагодарил же его за науку Береславский очень своеобразно. Ефим повез учителя в дорогой ресторанчик «На скале». Там, конечно, тоже скопилось большое количество дорогих авто, зато был свой парковщик, которому отдаешь ключи – и голова не болит.
Разумеется, по закону подлости, парковщика в этот вечер не оказалось.
«Оно и к лучшему», – подумал Ефим, потому что заметил непривычно большой разрыв между машинами. Заметил, правда, поздно – в зеркальце заднего вида, – уже почему-то его проскочив.
Но это – ерунда: его ведь научили парковаться задом! А поскольку промежуток действительно был большим – Ефим еще раз пристально посмотрел в заднее зеркало, – он решил показать класс своему учителю.
И под жалобный стон бедного парня, хорошенечко газанув, лихо въехал в запланированное место, эффектно затормозив в конце. Испанец аж взвыл от испуга.
Зато второй испанец, наблюдавший парковку с улицы, в восхищении показал знак «Окей!».
Береславский, самодовольно усмехнувшись, вылез из авто и… похолодел от ужаса! Задок взятого им на один вечер у друга – и соответственно незастрахованного – новенького «пассата» остановился в двух сантиметрах от невысокого бетонного вазона с цветами! Конечно, его не было видно в зеркальце, зато хорошо было видно инструктору в заднее стекло…
К счастью, парковка в захваченном фестивалем городке оказалась несложной. Место нашли почти сразу, дырка была не самой крошечной, а главное – «атос» не «пассат» и тем более не «А-6».
Дальше пошли пешком, на звуки оркестра. Ефим сначала подозрительно оглядывался, но потом и он успокоился, неожиданно захваченный атмосферой всеобщего праздника.
Все же молодцы эти испанцы! Народ сам, абсолютно добровольно – в отличие от советских демонстраций – собирался до кучи, шил или заказывал себе карнавальные костюмы, усердно тренировался в самодеятельных духовых оркестрах – их здесь оказался не один, а минимум двадцать! Как объяснил местный доброхот – по числу кондоминиумов, этаких крошечных микрорайонов местного розлива.
Толпа веселилась уже с вечера. Но кульминация начиналась у местного собора. Там выстраивалась стройными рядами очередная колонна, каждая – с собственной музыкой. Первобытных и мавров Ефим с Николаем уже не застали, а вот на великолепных крестоносцев успели посмотреть. Мужчины сверкали латами, мечами и стальными шлемами с развевающимися поверху плюмажами. Женщины были в изысканных средневековых нарядах, фасон которых создавался в годы, когда Испания правила половиной мира.
Несмотря на тяжелые платья, дамы умудрялись – строго в такт громкоголосой музыке – исключительно сексуально пританцовывать и покачивать всеми наиболее для этого приспособленными частями тела.
Общее настроение можно было определить как легкую эйфорию, хотя никаких следов присутствия химических стимуляторов Ефим не наблюдал.
От собора отошла очередная колонна, не менее колоритная, чем прежде. Трубачи дудели, барабанщики барабанили, женщины пританцовывали. Вокруг бегали пацаны и девчонки, собирая во множестве разбрасываемые конфеты в разноцветных фантиках.
– Молодцы, – сказал Агуреев, как-то сразу повеселевший.
– Молодцы, – совершенно искренне согласился Береславский.
Даже воздух, напоенный южными запахами и сочной волнующей музыкой, казался особенно вкусным.
Но все хорошее кончается быстро. Примерно через полчаса прошла последняя колонна, аборигены толпами отправились догуливать по бесчисленным ресторациям, а туристы с «Океанской звезды» осторожно загрузились в сразу осевший под их весом автомобильчик.
Полицейские уже убрали свои сверкающие преграды, музыка затихала вдалеке, и от фиесты остались лишь конфетти на асфальте да чувство легкой щемящей печали в душе.
Еще через двадцать минут они осторожно заезжали на абсолютно пустынный пляж. Кроме них, здесь не было никого. Даже фонарей не видно, потому что ближайшая вилла скрывалась за последними поворотами вертлявой горной дороги.
Они захлопнули дверцы машинки, отошли, пробираясь – пока глаза не привыкли – буквально на ощупь, метров за пятьдесят и сели прямо на не успевший остыть песок. Осторожный Ефим, правда, все-таки подложил под зад вынутый из кармана свежий носовой платок. Он – имеется в виду платок – был такой величины, что места хватило не только немалому заду заслуженного рекламиста, но и его с толстыми стеклами очкам: все равно в почти полной темноте они помогали мало, а сливаться с природой как-то лучше без них.
Николай молчал, сочувствующий Ефим – сам он Болховитинова знал плохо, хотя и всегда относился к нему с симпатией – не хотел мешать ощущениям друга.
Агуреев закурил сигарету: ее алый тлеющий – и совсем размытый, если смотреть без очков – контур стал самым ярким пятном на всем видимом побережье.
Николай еще пару раз глубоко затянулся – алый отсвет мгновенно становился ярче, уменьшая интенсивность свечения уже через пару секунд после затяжки, – но в разговор не вступал, видно – не хотелось.
«Докурит – и поедем», – решил про себя Ефим. Сидеть на песке было неудобно – мешал живот, а спину не на что было облокотить.
Но все получилось по-другому. Внезапно из-за поворота сверкнули два острых электрических луча, и послышался рык мощного дизеля.
Ефим подскочил как ужаленный. Агуреев тоже поднялся, хотя сразу пробормотал, что вряд ли это по их душу.
Однако колесный трактор – а это был именно трактор – резво спускался к пляжу, прямо в их сторону. Агуреев схватил «безглазого» Ефима за руку и потащил в край, противоположный их машине.
– Давай за камни! – на ходу шепнул он. Береславского в таких ситуациях не было нужды упрашивать. Когда надо, он умел бегать быстро.
– Может, наверх рванем? – на ходу спросил он. – Наверняка есть тропки.
– Может, и рванем, – согласился не особенно взволнованный Николай, когда они спрятались за большим – высотой в пару метров – валуном, наверняка когда-то скатившимся к берегу с горы. – Сначала надо понять, чего им надо.
Ефим печально вздохнул. В его представлении ничего хорошего от ночных гостей ждать не приходилось.
А трактор тем временем выполз на пляж и остановился «мордой» к морю, прямо перед тем местом, на котором они только что сидели. В мощном свете его фар высунувшийся из-за валуна Ефим даже без очков разглядел свой отсверкивавший белым пятном платок.
Тракторист, наверное, тоже его разглядел, потому на пару секунд и остановился. Затем, сочтя предмет недостойным внимания, он опустил вниз специальное навесное приспособление и…
– Стой, черт! – изо всех сил заорал Береславский. Он уже все понял и, поскольку терпеть не мог, когда трактористы зарывали в землю его очки – уж черт с ним, с платком! – пулей рванул вперед. – Стой, гнида! – орал он. Но трактор уже неспешно пошел вперед. Его рабочий орган делал свое дело, рыхля слежавшийся песок и переворачивая песчаные пласты, чтобы на завтрашнее утро купальщикам не досаждали сигаретные «бычки», бумажки и косточки от персиков.
Ефим догнал-таки железный аппарат, тракторист остановился, тем более что его фары высветили стоявшую в углу пляжа машинку. Он тут же понял проблему и, доброжелательный, как большинство испанцев, кинулся исправлять ситуацию: развернул трактор фарами к месту происшествия и достал большой фонарик для облегчения более детального исследования.
Последующие четверть часа прошли в совместных поисках, которые в итоге увенчались успехом. Точнее – увенчались бы, если бы цель состояла только в том, чтобы предмет найти. Однако в найденном платке оказалось не менее трех огромных дыр. А в найденных очках присутствовало не менее десяти переломов оправы и – что для очков немаловажно – напрочь отсутствовали стекла.
Ефим пару минут в неплохом темпе произносил слова, совершенно непонятные трактористу, но сильно заинтересовавшие Агуреева.
– Литератор! – одобрил он выданный связный текст.
Печальный и, в общем, совершенно не виноватый тракторист молча стоял рядом.
– Ладно, – наконец хлопнул его по плечу Береславский. – Чего уж тут! Все в порядке, не расстраивайся.
Но чувствительный испанец все равно расстроился, даже не стал дочищать пляж: развернулся и уехал.
– Кстати, ключ от машины, видно, тоже закопан, – вдруг сказал, хлопая себя по карманам, Береславский.
– Ты серьезно? – аж подскочил Агуреев.
– Куда уж серьезнее, – ответил Ефим, выворачивая пустые карманы брюк. – Наверное, выпал, когда я платок вынимал.
– Вот жопа, – прокомментировал Николай.
– Это ты мне? – осведомился Береславский.
– А ты еще кого-нибудь здесь видишь? – спросил Агуреев. И неожиданно заржал.
Ефиму тоже стало почему-то смешно. Потом, отсмеявшись, понял почему: вроде серьезная неприятность – оказаться ночью, в чужой стране, на пустынном пляже, без машины.
Но – только на первый взгляд. Потому что это, как и огромное количество иного, столь же серьезно нами воспринимаемого, на самом деле мелочи.
Ни от кого не убудет. Через час рассосется. А через неделю будет веселить воспоминаниями.
Этим и отличаются ненастоящие неприятности от настоящих бед. Последние никогда уже никого не развеселят, даже тогда, когда все давно будет позади.
Вдвоем они перерыли еще пару кубометров пляжного песка. Сдались не сразу, а лишь поняв, что проще пешком допереть в гору до шоссе.
– Слушай, а может, ты ее без ключа заведешь? – вдруг спросил Ефим. – Инженер как-никак!