– Если докажут, – невозмутимо сказал Блоха. – И если доживем, – добавил он.
– Типун тебе на язык! – махнул рукой суеверный старлей. – Все, договорились. Хоп!
Война – штука быстрая. Не прошло и четырех часов, как ушел Князь, а по авиабазе уже вовсю ползали параши – дурные слухи. В соответствии с ними, в двенадцати километрах отсюда шел настоящий бой. В том месте, где все с военной точки зрения казалось стерильно чистым и душманов не видали чуть ли не с начала кампании.
Агуреев, узнав о бое от дежурного, принялся разнюхивать ситуацию. Выяснил немного: получалось, что враги зажали какую-то тыловую автоколонну в «Чертовых тисках» – единственном пригодном для засады месте в этом районе. Но именно потому, что оно – единственное, «тиски» всегда были окружены плотным заслоном из целой роты десантуры. Правда, неделю назад спокойное место сдали местным частям.
Вот они и поработали, надо думать. Если не сами, то пропустили кого-то из полевых командиров. Может, за деньги, а может – по-родственному. Или готовя почву под дальнейшее существование без русских – все к тому и шло.
Старлей принялся названивать по полевому телефону начальству: двенадцать километров для его «шилок» – это двенадцать минут, дорога была хорошая, с твердым покрытием, что для Афгана явление нечастое.
Телефонная связь не работала. Связался по рации. Несмотря на плохую слышимость, сумел понять, что работу не по специальности ему категорически запретили. Не потому, что «шилки» бы не справились. А потому, что начальство у Агуреева и у попавшей в беду автоколонны было совершенно разное. И агуреевское вовсе не хотело отвечать за весьма возможные боевые потери. Тем более что по боевому уставу зенитчикам отнюдь не предписано гоняться за наземными моджахедами.
Сцепив зубы, Агуреев подчинился: он никогда не был революционером или бунтовщиком.
А еще через пять минут к нему вбежал солдатик, посланный за новыми слухами, и сказал, что в «Чертовых тисках» зажали колонну с их же авиабазы: пустые наливники шли за керосином. Авиаподдержка ввиду полной безопасности маршрута предусмотрена не была. Значит, охраняла колонну только их же, базовская, десантура. То есть – с высокой вероятностью – его лучший друг Саня Болховитинов был сейчас там.
Старлей до хруста сжал пудовые кулаки. Он отлично представлял себе «Чертовы тиски» – проезжал их раз сто, а то и больше. По непонятной игре природы ровная в общем-то окрестность – настоящие горы начинались гораздо дальше – имела лишь одно рельефное место. Дорога по-прежнему шла горизонтально, но с обеих сторон, почти отвесно, над ней нависало несколько скальных гор – каких-то странных выходов твердых пород. Зажатый горами участок был недлинным – не более полутора километров, – однако имел на своем протяжении два крутых поворота и был просто идеален для скрытых засад.
Это понимали обе стороны, из-за чего серьезные потери шурави понесли здесь лишь однажды, в самом начале войны: моджахеды, дав длинной, тоже тыловой, колонне втянуться во внутренний участок, сожгли из гранатометов головной и замыкающий танки конвоя, после чего уничтожили почти всех.
Солдаты в том конвое были не слишком опытными – большая война только начиналась. Впрочем, здесь и опыт не особо бы помог: «духи» практически сидели в природных каменных дотах – они пробивали сзади, из защищенного скальной стенкой места, амбразуру и стреляли оттуда, как из-под брони. Индивидуальные пещерки-бронеячейки не всегда становились могилкой для их обитателей даже при прямом попадании снаряда. Правда, не ушедшие вовремя душманы погибали стопроцентно – скрыться незамеченными по равнине нельзя. Но в Афганистане цена жизни никогда не была очень высокой.
После того разгрома «Чертовы тиски» были под жесточайшим контролем, и подобного более не повторялось. «До сегодняшнего дня», – вздохнул старлей, мучимый самыми страшными предчувствиями.
– Есть связь! – выкрикнул оператор за его спиной. Он уже минут десять лазил по всем диапазонам, ловя хоть что-то о свершавшейся на их глазах трагедии.
– Давай сюда! – крикнул старлей. Солдатик сорвал с головы наушники и передал их командиру.
Это был радиотелефон. Сквозь треск помех доносился чей-то повторяющийся крик.
– На помощь! – звал его неведомый обладатель. – Помогите! Мы все погибнем! – И непонятно у кого спрашивал: – Где же вертолеты?
Агуреев вдруг понял, что треск в наушниках – не от эфирных помех. Это сливались в одну симфонию боя автоматные и пулеметные очереди.
Голос на мгновение замолчал. Но потом прорезался с новой силой:
– Все, кто нас слышит! Мы не сдались! Седьмой взвод не сдается! Отомстите за нас!
– Все, – поднимаясь, спокойно сказал старлей. – По машинам!
Команды ждали: у палатки стояли командиры экипажей. Надев шлемофон, уже на бегу, Агуреев уточнил приказ:
– Первой, второй, третьей и пятой – за мной. Остальные охраняют базу.
Его выбор был прост и ни для кого не обиден: в бой пойдут первые по номерам машины. «Четверка» останется на базе, потому что у нее от рождения неважный дизель, а им придется двигаться быстро.
Экипажи мгновенно заняли свои места. Взревели мощные барнаульские дизеля, и машины выползли задним ходом из специально отрытых неглубоких окопов-капониров. Первая батарея, почти в полном составе – за исключением медленной «четверки», – рванула по шоссе к месту боя.
А в ущелье хозяйкой была смерть. Все происходило по сценарию многолетней давности. Точно так же колонне дали зайти внутрь огневого мешка, точно так же на головы не подготовленных к отпору солдат после уничтожения переднего танка обрушился свинцовый град. Только танк разбили не с помощью древнего «РПГ» – новые боевые машины уже давно имели динамическую защиту и многослойную броню, – а радиоуправляемым мощным фугасом. Замыкающий «Т-80» уцелел, но уханье его орудия оказывало, скорее, психологическую поддержку: даже максимальный угол возвышения не позволял стрелять прицельно по амбразурам. Гораздо более полезен был его крупнокалиберный зенитный пулемет, управляемый из башни. Однако и его огневых возможностей не хватало для достойного отпора.
На дороге был сущий ад. Горели черным дымом – Агуреев чуть позже увидит эти столбы за несколько километров – порожние наливники, взрывались топливные баки разбитых машин. Обезумевшие солдатики батальона аэродромного обеспечения, никогда ранее не бывавшие в боях, метались вдоль отвесных скальных стен, ища укрытие. Но находили только смерть.
Бойцы разведвзвода пытались оказать сопротивление, и от их пуль несколько душманов нашли-таки свою погибель. Мойша своими глазами видел – сам Семен так бы никогда не сумел, – как его командир, выпустив короткую, в три патрона, очередь из своего «калаша», подавил одну из огневых точек на склоне горы. Правда, ненадолго. Двадцати секунд хватило второму «духу», чтоб оттащить убитого или тяжелораненого от амбразуры и самому начать поливать пулями беззащитных, чуявших смертную тоску людей.
Даже в этой каше не потерявший спокойствия Болховитинов нашел-таки более безопасное место: с левой по ходу движения стороны дороги горная стенка поднималась с отрицательным углом, образуя маленькое естественное укрытие. Туда немедленно оттащили трех раненых. К несчастью, полупещерка была небольшой и не могла вместить всех нуждавшихся в укрытии.
Сам Блоха распластался неподалеку, прямо на земле, плотно прижавшись спиной к скале. Он высматривал, откуда стреляли душманы, и выпускал туда короткую очередь. Это была игра со смертью: в кромешном хаосе, который происходил внизу, его жизнь длилась только до того момента, пока «духи» не засекут его «голос».
Правда, сержант делал все, чтобы это произошло как можно позже. В частности, были задействованы все имеющиеся в наличии дымовые шашки. Но все равно их гибель была только вопросом времени: его бойцы не могли уничтожить атакующих, вырваться из ущелья – тоже. А патронов у нападавших, видимо, было более чем достаточно: огневой шквал не ослабевал. И уходить от наверняка предстоявшей погони моджахеды тоже, похоже, не торопились.
То, что произошло дальше, Мойша видел своими глазами и запомнил на всю жизнь. Сквозь прорехи в рассеивающемся химическом дыму они увидели огромную фигуру в национальном халате. Мужик стоял почти на гребне, примерно на сорокаметровой высоте, и поливал сверху вниз из устаревшего, но не переставшего быть смертоносным «РПД» – ручного пулемета конструкции Дегтярева. Его во множестве производили в Китае, откуда он поступал в Афган. Пулемет весом более семи килограммов казался игрушкой в руках этого азиатского богатыря, стрелявшего очень прицельно.
Пули скосили бежавшего с безумным лицом солдатика из хозвзвода, потом девчонку из баннопрачки. А потом Блоха вскочил на ноги, отбежал на несколько шагов в сторону – чтоб дым не заслонял цель, – поднял свой «калаш» и нажал на спуск.
Гигант видел перемещения комвзвода и тоже выцелил его. Пули понеслись на встречных курсах, выпущенные практически одновременно. И все нашли свою цель. Тело Болховитинова – от левого плеча до правого колена – прошила кровавая строчка. Он вскрикнул и упал, неестественно подогнув правую ногу: сквозь порванную штанину была видна белая кость.
Афганский батыр тоже получил свое: пули сержанта пробили могучее тело, и оно, потеряв опору, сначала медленно, а потом все быстрее заскользило вниз, на последнем участке сорвавшись в отвесное падение.
Мильштейн бросился к другу, уже понимая, что это – конец. Сашка еще дышал, но на него было больно смотреть. Мойша пытался оттащить его ближе к относительному укрытию, но командир бессильно махнул рукой – чтоб зря не мучил себя и его. Тогда он сел на землю рядом с Болховитиновым и отключился от всей этой какофонии. Мойша сжимал свой «карл-густав», бесполезный на серьезной дистанции, и ожидал момента, когда моджахеды спустятся за трофеями и пленными. Вот здесь он еще успеет сказать свое слово.