Однако – не сказал. Потому что моджахеды не спустились. Потому что из-за поворота с ужасным рычанием, усиленным скальными стенками, выползли одна за другой четыре «шилки». Эти чудища могли стрелять под любым углом. А их экипажи просто жаждали команды открыть огонь. И настал миг, когда она поступила.
Каждая «шилка» нашла себе цель и изрыгнула четыре струи раскаленного железа. Эффект был устрашающим: снаряды, шедшие вплотную, один за другим, буквально прогрызали горную породу, находя за ней теплые человеческие тела, ставшие вмиг такими же беззащитными, как и те, что лежали, сидели или бегали внизу.
«Тт-рррр-ррр-шшш!» – грохотала очередь, и одна огневая точка мгновенно переставала существовать. А один, два или даже пять человек навсегда вычеркивались из списка живых. На месте природного дота оставалась лишь дыра с неровными оплавленными краями. И куча слегка орошенного кровью битого камня – вперемешку с человечьим мясом, обломками костей да обрывками одежды… Если бы родственники решили похоронить убитых, это были бы очень условные похороны.
– Сашка, наши пришли! – вытирая с глаз слезы, тормошил Болховитинова Мойша. – Слышишь? Наши пришли!
Но тому уже все было безразлично…
За тот бой Агурееву ордена не дали. Ограничились медалью, припомнив самоуправство. Орден получил его начальник.
Счастливчик Мойша не поимел в этом эпизоде даже царапины, а еще через три месяца, выслужив срок, демобилизовался.
Расстрелянный душманом Блоха попал в госпиталь, где над ним колдовали действительно талантливые хирурги, лечили его действительно эффективными лекарствами, а ухаживали – действительно заботливые медсестры. Если б хоть один компонент отсутствовал – прилетел бы Блоха к маме в цинковом гробу. А так – приехал в инвалидном кресле.
Понадобилось еще несколько лет – и безумных усилий мамы с Леркой, и серьезных денег Равиля, и полных боли ночей, которые надо было во что бы то ни стало пережить, – чтобы Александр Болховитинов снова встал на ноги – во всех смыслах.
И понадобилось еще две с половиной секунды – на три выстрела, – которые свели на нет усилия всех, кто поднимал Сашку. И разбили души тех, кто его любил.
25. Четырнадцатый день плавания теплохода «Океанская звезда»
Средиземное море, широта Ларнаки, Кипр
Международные воды, 27 морских миль от берега
Облака с темным низом и белесыми, подсвеченными луной, боками быстро скользили по ночному небосклону. А черную, совершенно спокойную и тоже чуть отсвечивающую в лунных отблесках водную гладь неспешно, но уверенно раздвигало небольшое транспортное судно.
Широкий, внешне коротковатый корпус и характерные обводы сразу указывали опытному глазу, что этот кораблик – несмотря на невпечатляющие размеры – добротно построенный океанский «ходок». Хотя, конечно, полторы тысячи тонн дейдвейта – маловато только на море, где встречаются мастодонты-танкеры с водоизмещением более миллиона тонн! Если же переходить на абсолютные величины, то груза, лежащего в трюмах и палубных контейнерах, тоже было в общем-то немало. Особенно с учетом характера товара перевозимого старенькой, но вполне еще крепкой «Луизой».
Кстати, имя это сухогруз получил недавно, ранее судно ходило под японским флагом. Прежний владелец продал его в порту Нагасаки всего за сто семьдесят тысяч американских долларов. Цена вполне пристойная с учетом непенсионного возраста корабля и высокой степени автоматизации механизмов: собственно судовая команда состояла всего из семи моряков. Касательно нынешнего флага много говорить не стоило: флаг теперь был таков, что все понимали бессмысленность поиска следов корабля в порту приписки – речь могла идти только о налоговых интересах судовладельца.
Конечно, это не криминал – тысячи судов, суденышек и даже упомянутых выше мастодонтов-нефтевозов плавают под флагами стран, образующих так называемый интернациональный налоговый рай.
И вовсе не поэтому нервничали капитан «Луизы» и – в еще большей степени – человек, не занимавший никакой морской должности и записанный в судовой роли как «пассажир, бизнесмен».
Абдул Раззак и в самом деле был в какой-то степени бизнесменом, ибо достаточно ответственная должность в палестинской администрации – а он был одним из руководителей Управления морских перевозок – всегда влечет за собой некий бизнес. И до тех пор, пока эту администрацию возглавляет лауреат Нобелевский премии мира Ясир Арафат, данный бизнес будет всегда завязан с очень серьезными вещами.
Имеются в виду вовсе не детские забавы типа организованных краж автомобилей на территории Израиля или контрабанды сигарет в автономию – эти «мелочи» могли стать опасными для жизни, если только какой-нибудь отмороженный придурок забудет поделиться с руководством или его многочисленной родней.
Речь идет о совершенно другом бизнесе, гораздо более прибыльном, но и несравнимо более чреватом – терроре. Ибо именно в этой отрасли крутятся настоящие миллионы. И здесь же – максимальна вероятность получить в виде невыгодного коммерческого результата свою собственную безвременную кончину.
Раззак никогда не относился к числу людей, получавших кайф от игры в «русскую рулетку». Даже в юности, когда каждый бывает немножко революционером, его не тянуло на приключения. Скорее наоборот: он хотел лишь достатка и покоя для своей многочисленной фамилии, с незапамятных времен проживающей в Газа. Семеро детей не рекорд для палестинской семьи, но не всякий плодовитый араб может похвастать семью сыновьями! И для Абдула Раззака любой из них был единственным и самым любимым.
Любящий отец жестко следил за тем, чтобы эмиссары многочисленных джихадов не сумели сделать из его подраставших детей очередных зомби: пока, хвала Аллаху, несмотря на все перипетии бесконечно-кровавого конфликта, ни один из его деток не погиб.
Как же удалось прожить годы противостояния и даже рук кровью не замарать? Рецепт Раззака был прост: сначала он прилежно учился, потом – не соблазнившись войной и политикой – тяжело работал, став, безусловно, одним из наиболее грамотных специалистов по морскому транспорту в нарождающейся государственной единице.
Конечно, ему не удалось бы прожить двадцать рабочих лет в белых перчатках: приходилось и морскую переброску контрабанды прикрывать, и возить помаленьку наркотики для Европы – впрочем, не в таких количествах, чтобы в случае провала испортить с ней отношения.
Бывало, спускались с его судов – прямо в воду – молчаливые серьезные люди в гидрокостюмах. Далеко не все из них возвращались домой: израильтянам по понятным причинам не нравилось, когда ночные гости минировали их дома и детские сады. (Здесь Раззак должен был признать, что, по его сведениям, невернувшихся диверсантов было гораздо больше, чем вернувшихся. Разведка врага была весьма коварной, активно используя тот же инструмент убеждения, что и их противники, – деньги. В итоге гостей часто – слишком часто для того, чтобы быть простым совпадением, – прямо на месте высадки уже ждали специалисты, стреляющие из своих малокалиберных «беретт» так, что, как правило, хватало всего одного выстрела…)
Да, по большому счету жизнь Раззака совсем безрисковой не назовешь. Но риск, как правило, был все же относительным: сам Абдул, будучи талантливым менеджером и администратором, моряком не являлся и на борту своих судов жизнью и свободой не рисковал.
И, откровенно говоря, так и рассчитывал прожить свою трудовую жизнь на хорошей должности. Здесь его знания и навыки ценили, легко прощая некоторую аполитичность, или, другими словами, некоторый недостаток ненависти к проклятому Израилю вообще и евреям в частности.
Ан не удалось. Он помнил, как предательски дрогнули колени, когда его вызвали к всесильному шефу исламской контрразведки. Как по-настоящему называлась его должность, не знал никто. Зато не было ни одного жителя Газа, достигшего приличного общественного положения, который бы не знал о полномочиях этого человека. Ведь здесь тебе не проклятый Израиль: принять решение о физическом устранении предателя могли в течение пяти минут. И безо всякого суда – раз, и нет шпиона. (Или, например, конкурента. Или мужа понравившейся женщины. Или мало еще кого, кто каким-либо образом мешает власть имущему, – шпионом и коллаборационистом в автономии может стать каждый).
Кто-то назовет такой подход недемократичным – возможно. Зато он очень эффективен. В эпоху «интифад» нашли свою смерть тысячи арабов. Причины – разные: один, штрейкбрехер, открыл лавку во время всеобщей забастовки. Другой позволил поганые слова про любимого председателя. Третий… Да разве можно перечислить все причины! В итоге единодушие народных масс стало поистине удивительным. А также их послушание и готовность к любому исходу событий.
Поэтому в карательных акциях стреляли редко – не было нужды тратить патроны. Не сопротивлялся практически никто, безропотно позволяя себя зарезать или удавить на глазах несчастных близких.
Вот к такому «парню» предстояло идти – по вызову, добровольно в жизни бы не напросился! – хорошему специалисту и добропорядочному семьянину Абдулу Раззаку.
Всю аудиенцию с морского администратора, несмотря на включенные кондиционеры, градом катился пот. Как ни странно, боссу такая картина показалась приятной: ему нравилось, когда его боялись. Он даже счел возможным успокоить беднягу Раззака, заверив его в своем уважении и приязни. В другой момент подобное заявление окрылило бы чиновника: иметь такого покровителя в тяжелой и переменчивой палестинской жизни совсем не плохо. Но перед одобрительными словами босс успел выдать задание. И вот оно-то лишило Раззака сна и покоя.