– Это вы про Чечню? – спросил, явно напрягаясь, Ефим.
– И про нее тоже, – с вызовом сказала княжна. – Русские хотели иметь колонию, а получили войну.
– Ребят, не заводитесь, – попросил Николай. Тема явно была ему неприятна.
– А как же с девяносто шестым годом? – спросил Береславский. – Де-факто они уже были свободны. Много они за четыре года построили? А имели море свободы и море нефти! У них даже волчьего капитализма не получилось. Сплошное волчье логово.
– Вы не любите чеченцев? – усмехнулась Ева.
– Упаси Бог! – искренне ужаснулся Ефим. – Если в какой-то момент я начну не любить людей за графу в паспорте – мне, как личности, конец. Но меня, мягко говоря, удручают… – здесь он замешкался, подыскивая слово, – …недальновидные люди, готовые отдать разбойнику все: свой дом, свою жену, своих детей – лишь бы избежать обвинения в неполиткорректности. Последние десять лет Чечня криминально напрягала всю Россию. Кстати, более всего от этого пострадали не русские, а нормальные чеченцы. И в ней все равно рано или поздно пришлось бы наводить порядок.
– «Зачистками» и пытками? – спросила княжна.
– Любой беспредел ужасен, – искренне сказал Береславский. – Хоть федеральный, хоть моджахедский. Первое – от слабости и продажности власти.
– Вот! – удовлетворенно вставила Ева. – Хоть слово правды!
– Однако в любой войне – две стороны. Почему вы стесняетесь признать, что для фанатика все «чужие» – не люди? Это неполиткорректно? Но такова его вера! И если для исполнения догмата его веры ему нужно взорвать автобус с пассажирами, то для меня он – просто убийца. Бешеная собака, для отстрела которой не нужна лицензия.
– Вы против мусульман, Ефим Аркадьевич? – понимающе усмехнулась княжна.
– Они такие же мусульмане, как я – балерина, – разозлился Ефим. Это было убедительно: вряд ли кто из присутствующих напоминал балерину меньше, чем Береславский. – Я внимательно прочитал весь Коран. Нет в Священной книге суры, которая призывала бы взрывать дома в Москве.
– Никто и не говорит, что это нормальный метод борьбы. – Княжна раскраснелась, глаза заблестели, она тоже явно полезла на рожон. – Но война есть война. И первую чеченскую остановил именно Басаев. Захватом Буденновска.
– Хорошо, что вы об этом помните, – очень зло сказал Ефим. – А то многие иностранцы быстро забывают о наших бедах. И получается интересное разночтение: когда взрывали метро в Париже или дома в Нью-Йорке – это было делом рук убийц-террористов. А когда в Москве – актом отчаяния борцов за национальную независимость.
Ева хотела что-то возразить, но пришедший в полное бешенство Ефим уже не мог остановиться:
– Разницу чувствуете? Что бы сделали во Франции с каким-нибудь психом-алжирцем, если бы он решил отомстить за предков, расстреляв с десяток прохожих? Молчите? А ублюдок взял штурмом родильный дом в Буденновске и оказался борцом за мир! Ублюдки, взрывающие себя в детских садах, – Моше при этих словах Береславского вздрогнул, – считаются шахидами. И очень образованные люди объясняют другим, менее образованным, что это единственный метод разговора с «оккупантами». Вы ведь тоже очень образованный человек, правда? – неожиданно спросил он у княжны.
– Ребята, кончайте! – всерьез разозлился Агуреев. – Мы сели ужинать!
– Я все-таки отвечу, – уже спокойно сказала Ева. – Вы правы в одном. Иногда цель оправдывает средства. Но для этого должна быть очень высокая цель. Свобода – годится.
– Чем выше цель, тем больше крови, – тоже успокаиваясь, сказал Ефим. – Революции делают фанатики, а их плоды пожинают подонки.
– Молодец, Ефимчик, – одобрила Людмила Петровна, азартно тряхнув кудельками. – Хорошо сказал.
– Это не я сказал, – с сожалением отказался от похвалы рекламист. – Это Бисмарк.
– Мне кажется, нам больше не о чем разговаривать, – заявила, поднимаясь, княжна. Ее еда осталась нетронутой. – Пока политику будут определять такие, как вы, в огне будут и Чечня, и Палестина, и Северная Ирландия.
– А если политику станут определять такие, как вы, – ответил, тоже вставая, Ефим, – то бородатые борцы за свободу станут трахать княжон прямо на Монмартре. Причем безо всякого их согласия.
– Все! – шарахнул кулачищем по столу Агуреев. На соседних, довольно удаленных, столиках оглянулись сразу несколько человек.
Но общего обеда уже, конечно, не получилось.
– Слушай, Дашка, – спросил меня вечером Береславский, – я что, действительно такой кровожадный?
– Вроде нет, – честно сказала я. Кровожадным Ефим Аркадьевич мне не казался.
– Ты знаешь, – вдруг сознался он, – когда при мне защищают ублюдка, убившего детей из-за идеи, мне хочется повесить защитника.
– Вы княжну имеете в виду? – уточнила я.
– И ее тоже, – сказал он.
– А мне всегда хочется ее повесить, – легко согласилась я. – Я б ее каждый день раз по пять вешала. И еще раза два вечером.
– Ну тебя, – улыбнулся он. – Вы, тетки, вообще страшные люди.
Княжна, кстати, после ужина впала в натуральное сумасшествие. Я решила, что это – назло Коле. В танцевальном салоне она так сплясала с Кефиром, что можно было подумать – у них начался секс. Причем пригласила этого придурка она сама.
Мне даже показалось, что Кефиру не очень-то и хотелось к ней прижиматься – он все же трусоват и знал, чья она жена. Но Ева проявила исключительную активность, и ни для кого не было тайной, что это – провокация.
Я бы только была рада ее б…м проявлениям, если бы Коля так не расстроился. Он сидел в танцевальном салоне совершенно убитый. Я даже побоялась к нему подходить.
Тем же вечером Ева улетела с острова.
И еще: я видела, как вечером на палубе израильтянин Миша в чем-то долго пытался убедить Колю. Но потом тот все-таки ему отказал. По крайней мере гость покинул теплоход явно расстроенным.
Теперь вроде все. Кончаю писать. До новой встречи, мой дневничок!»
28. Двадцать второй день плавания теплохода «Океанская звезда»
Кипр, 26 морских миль от побережья близ Ларнаки
Раннее утро
Рассвет занялся внезапно, и солнце заскользило вверх, по задранной в безоблачное небо наклонной линии, высветив спокойное море с редкими пенными гребешками. Вода из темно-серой прямо на глазах приобрела сине-бирюзовый оттенок.
– Часов через шесть шторм начнется, – сказал четвертый, стоявший у штурвала-руля моряк из команды «Океанской звезды».
– Переживем, – беспечно откликнулся третий, Алеха. Его шторм не очень волновал.
Остальные двое промолчали: Агуреев – потому что не хотелось разговаривать. Муса – потому что было нечем.
Агуреев стоял в небольшой рубке, глядя вперед через прочное лобовое стекло. Он был зол на весь мир. На жену, которая ведет себя непонятно и отвратительно. На Береславского, которому обязательно нужно было вчера завести всех. И, конечно, на Мойшу.
Именно по его милости четверка мореходов поднялась в такую рань. А некоторые – имелись в виду Муса с Алехой – и вовсе не ложились.
Для них поход к затонувшему итальянскому эсминцу был уже вторым.
Мойша позвонил три дня назад, по «секретному» телефону с шифратором, и устроил маленький словесный погром. По его словам – а они, Николай признавал это, немалого стоили – Лерка их всех сдала оптом. И именно она выступает в качестве организатора охоты на руководителей «Четверки».
Мысль-то, в общем, очевидная.
Князя убили.
Равиля убили.
На Агуреева покушались неоднократно.
Мойша хоть и не хозяин компании, но также побывал под пулями.
И только Валерия Ивановна Сергеева никак не интересовала неведомых врагов.
К тому же, кроме этих умозрительных заключений, было еще немало неприятнейшего компромата. Причем беседы со скупщиком из «Глобал кэпитал» были не самым страшным моментом, хотя торговалась Валерия Ивановна конкретно, используя даже не рыночные, а базарные слова.
Между прочим, в качестве группы поддержки привела серьезного партийного товарища. Ничего не сказав, кстати, о переговорах партнерам по бизнесу.
Материальный мотив – налицо: по уставу ей перепадали доли всех «вышедших» из дела компаньонов. Это – миллионы долларов. Так чего бы не помочь им выйти?
Но именно в этом моменте рассуждений у перегретого агуреевского мозга начинался неисправимый сбой.
Он не мог представить себе Лерку, их безотказную фронтовую подругу, спокойной и безжалостной убийцей.
Испугаться и начать продавать акции – да. Поддаться корыстному влиянию ее «партайгеноссе» – пожалуй. Но хладнокровно спланировать и жестко осуществить все эти убийства и покушения – да мыслимо ли такое? Прямо бен Ладен в юбке. Международный террорист!
Но если не она – то кто? Кто знал столько же, сколько Лера?
Ответ получался печальный.
Никто.
Мильштейн предложил план, столь же простой, сколь и эффективный. Он спустил подозреваемому совладельцу «Четверки» «дезу», очень побуждающую к действию. Согласно ей, Агуреев в круизе стал дайвером-неофитом и был намерен предаться вновь полюбившемуся занятию по полной форме.
Рядом с Ларнакой – в двух с лишним десятках миль от берега – был излюбленный объект дайвингистов: старый затонувший эсминец. Утопили его лет шестьдесят – или около того – назад, британские соколы постарались.
С тех пор он весь оброс ракушками и заилился, но в последние годы – после начала дайвинг-бума – стал настоящей подводной достопримечательностью. Средиземное море – это вам не тропики, где на каждом шагу разноцветные рыбы и космического вида кораллы. Здесь все проще и серее. Так что на эсминец плавали все, кто считал себя реальным дайвером. Первая группа туристов-аквалангистов прибывала, как правило, к одиннадцати – раньше народ вставать не любил.