Наконец Ефим начал спускаться по трапу, дожевывая на ходу что-то вкусное. Агуреева он пока не видел.
– Здорово, толстый, – услышал Береславский, ступив на твердую землю.
– Тоже мне… – улыбнулся Ефим. – «Хочешь похудеть – спроси меня как», – процитировал он расхожую фразу из лексикона продавцов «Гербалайфа». Широкая рожа рязанца расплылась в улыбке: его точно не стали бы расспрашивать на эту тему – уж больно далеко вытарчивало пузо над низко сидящими джинсами.
Он, кстати, вообще в шортах собирался поехать, но потом передумал. Хоть и не считал себя верующим, а пиетет ощущал перед местом, которое собирался посетить.
– Миру – мир? – утвердительно спросил Агуреев.
– Да чего нам делить, – согласился Береславский.
– Ты вообще-то ничего чувак, – сделал комплимент Агуреев.
– Вообще-то ничего, – принял комплимент Береславский.
– Главное, жену мою не обижай, – попросил собеседник. – Одна все-таки.
– Ладно, не буду, – смиренно согласился Ефим. – Хотя…
– Опять? – смиренно укорил Николай. – Ну что – «хотя»?
– Я бы ее повесил, – улыбнулся рекламист.
– Свою вешай, – улыбнулся олигарх. – Согласовывать ни с кем не надо.
Мир был восстановлен.
Экскурсоводы – бесцветная дама средних лет и подтянутый худощавый мужчина в черной кожаной шляпе с загнутыми кверху полями – болтали у открытой двери первого автобуса. Увидев приближающихся пассажиров, дама полезла в салон, а ковбой пошел ко второму «Неоплану».
Николай с Ефимом сначала тоже направлялись к первому автобусу, но из окна второго высунулась розовая голова Евстигнеевой и раздался призывной посвист. Отказаться было невозможно, и опоздавшие под смех пассажиров направили свои стопы туда.
Ефим уселся рядом с Людмилой Петровной, а Николай – на свободное место возле Даши Лесной. Береславский обратил внимание на то, что Агуреев не стал садиться рядом с только что прилетевшим из Москвы Мильштейном, хотя место было. И что Мильштейна это сильно задело.
Зато Даша была в нескрываемом восторге.
«Вот уж счастье подвалило», – порадовался за пораженную любовной болезнью девушку Береславский. Впрочем, ее любви в ближайшие пару часов явно предстояло серьезное испытание: тело любимого занимало процентов восемьдесят от общей площади спаренного сиденья.
Автобус тронулся, и за окном поплыли городские кварталы зеленого Тель-Авива. Погода этим утром была явно нетипичной для этих мест: моросил мелкий дождик, а задувавший ветерок не был особо теплым.
– Нам повезло, господа, – приятным баритоном начал экскурсовод. – Когда камни раскаляются от солнца и температура в тени доходит до сорока, вникать даже в самое сокровенное знание становится сложновато. А вникнуть – стоит.
Потому что мы с вами едем в удивительное место, равного которому нет. Это место – священно для представителей трех религий, то есть для каждого второго землянина.
И сегодня вы все прикоснетесь к таинству.
Ефим слушал вполуха – традиционный треп гида, ничего нового. Но следующие слова заставили и его прислушаться.
– Мне сорок лет, меня зовут Алек Раппопорт, и в первый раз я смотрел на этот город через оптический прицел винтовки «галил».
Шумок в автобусе – многие между делом переговаривались с соседом или соседкой – сразу стих.
– Да, господа, – улыбнулся экскурсовод. – Моя любовь к этому городу прошла несколько этапов. Сначала – нулевой. Когда я жил в Киеве и каждый раз бабушка, молясь, произносила: «Новый год – в Иерушалаиме», – для меня это был пустой звук. Потом я приехал на эту землю и горел желанием защитить ее от захватчиков…
– А теперь – не горите? – спросил пожилой турист со «Звезды».
– А теперь – все сложнее, – печально сказал Алек. – Вы почувствуете это на пустынных улочках Старого города. Пожалуйста, постарайтесь почувствовать это.
Потом он на некоторое время замолчал, после чего стал рассказывать о пейзажах за окном – они ехали по древнему пути паломников, и каждая крыша, каждый камень вокруг были пропитаны многовековыми историями.
А потом опять заговорил о том, что, видимо, волновало его сильнее всего.
– Этот город, – сказал он, – собрал святость. Не иудейскую, не христианскую, не мусульманскую. Он собрал всю святость мира. И он очень действует на людей.
Я – человек маленький. Но он изменил и мою жизнь. Сначала я был военным и смотрел на него сквозь прицел. Мне еще воздастся за это.
Потом хотел стать бизнесменом. Но стал историком и четырнадцать лет провел в иерусалимских раскопах. А теперь – гид. И мне надо говорить с людьми ежедневно, чтобы они хоть чуточку понимали, куда и зачем едут.
– А там сейчас не опасно? – озабоченно спросила полная туристка с третьего ряда.
– В Старом городе не стреляют, – улыбнулся Алек. – В Старом городе стрелять нельзя. Вы все увидите сами.
Экскурсия была интересной – бывший историк знал очень много и рассказывать умел. Красной нитью его рассказов была особая – вненациональная и даже внерелигиозная – святость Иерусалима. Себя он называл «человеком мира».
И похоже, это действительно было так. Его знали и уважали в Абу-Гоше – где автобусы остановились на плановую стоянку и перекус, – огромной, шикарно отстроенной арабской деревне под Иерусалимом, в которой никогда не стреляли и которая из века в век только богатела. Алек был известной фигурой и в Старом городе, сегодня почти пустом, без туристов и жителей.
Оно и понятно: основным занятием здесь всегда была торговля: целые улицы представляли собой череду ворот, за которыми скрывался типичный арабский магазинчик величиной в одну большую комнату. Пряности, еда, золото, кроссовки, сувениры – восточный базар во всем его блеске.
Сейчас крытые «улицы» были пусты, а магазинчики наглухо прикрыты толстыми ставнями-воротцами.
Их группа была единственной во всем городе. Еще им удалось встретить только двух или трех туристов-индивидуалов, ходивших со своими личными экскурсоводами.
На людей начала действовать эта угнетающая тишина. На остановках, когда Алек рассказывал о месте, в котором они в данный момент находились, народ старался сбиваться потеснее. Когда ощущаешь друг друга – спокойнее.
Туристы прошли мимо Стены Плача – главной святыни иудеев. Назвали так потому, что завоеватели сначала раз в год пускали побежденных поплакать над обломками своего храма. Потом даже такое «благородство» среди сильных стало немодным. И тысячи последующих лет изгнания иудеям оставалось только мечтать о возвращении к своему храму, говоря об этом в главных молитвах: «В следующем году – в Иерушалаиме…»
Вернулись только в 1967-м, обнаружив взорванные иорданцами останки двадцати семи древних синагог и кучи мусора на местах святилищ. А вот Стена уцелела и на этот раз.
На пустынной площади молилось несколько евреев, слева – мужчины, справа, за низеньким заборчиком, – женщины. В трещины между кладкой люди подкладывали записочки с самыми сокровенными своими желаниями.
– Это – исторически новая традиция, – объяснил Алек. – В Святых книгах ничего об этом не сказано. Но люди – верят и оставляют их десятками тысяч. Оставляли… – печально поправился он.
– А не евреям можно? – спросила пожилая женщина, отдыхавшая в круизе с почти взрослой внучкой.
– Конечно, – улыбнулся Алек. – В этом городе мало что зависит от национальности. Просто не все это понимают.
Туристы быстро обменялись ручками и бумагой, написали записочки, аккуратно свернули и оставили свои просьбы к иудейскому Богу в трещинах между древними камнями.
– Я сейчас выскажу ужасную мысль, – улыбнулся Алек на очередной остановке. – В этом городе нет национальных святынь. Этот город смеется над теми, кто провозглашает себя единственным и неповторимым.
Смотрите, Харам эс Шариф, Благородное святилище на горе Мориах, третье место по святости для мусульман после Мекки и Медины. Но оно свято и для евреев – здесь Божий Ангел не дал Абраму принести в жертву сына Исаака, и здесь же был построен легендарный храм Соломона. В нем хранилась Арка Братства, символ единства еврейского народа. А уже в ней находились те самые знаменитые «Десять заповедей».
Так чья это святость? Евреев? Арабов? А разве русские или англичане не считают «Заповеди» и своей святостью?
Сами названия действовали на путешественников гипнотически: Гефсиманский сад, Святая гробница, улица Скорби. Вдоль последней и провел группу Алек, от крепости Антония, где Христос предстал перед Пилатом, до Голгофы, места казни, тогда находившегося за городскими стенами.
Девять остановок – по числу остановок Иисуса на пути к смерти и вознесению – сопровождались кратким и точным рассказом.
Неизвестно, что действовало больше: пустынность древних узких улиц, спокойный, с деталями «очевидца», рассказ их талантливого экскурсовода, погода, грустная и печальная, под стать рассказу, – а может, все, вместе взятое. Однако группа сумела проникнуться не только «фабулой» происходивших здесь две тысячи лет назад событий, но и их духом, высоким смыслом.
Перекусили в маленьком арабском кафе. Даже и не кафе – все вокруг было закрыто, – а просто в крошечном закутке-переулке, в который арабы, дружески поздоровавшиеся с Алеком, мгновенно принесли ободранные раскладные столики и такие же стулья.
Через четверть часа проулок был заполнен ароматами хорошо приготовленного мяса, восточных приправ и острого, на любителя, горохового хамуса. Подуставшие туристы с удовольствием ели, а Алек обменивался тихими фразами на арабском с хозяевами «кафе».
– Что они говорят? – спросила пожилая туристка с внучкой.