Нет, это не вариант. Так, может, русский батальон? Эта мысль все чаще приходила в голову Мойши и все неохотнее ее покидала. Уж слишком приятна – и сладка! – прекрасная простота диспозиции: здесь – ты, здесь – враг. За его спиной – деньги, за твоей – дети. При такой диспозиции, во-первых, не страшно умереть, а во-вторых – приятно жить. Потому что жизнь становится осмысленной и оправданной, а это по большому счету и есть счастье.
– Седьмой, – возник из рации синтезированный демодулятором голос. – Два «серых» на месте, один в машине. Что дальше?
– Мягкий вариант, – после короткой – очень короткой – паузы сказал Семен.
Нанятые им люди полностью отработали затребованные деньги.
Все прояснилось.
Его ждут. Ждут по максимуму.
Мягкий вариант – это вовсе не всепрощение. Просто киллеров не будут пытать. Пристрелят, не допрашивая. И отвезут подальше от места событий.
А какой смысл в допросах? Заказчик опять окажется из какой-нибудь Боливии. Да и вживую брать этих подонков гораздо опаснее, чем сделать два быстрых бесшумных выстрела. Вряд ли возникнут трудности: они же Мильштейна ждали, а не своей смерти.
Очередное донесение поступило через четыре минуты двенадцать секунд – теперь Мильштейн думал не о смысле жизни, а только о движении секундной стрелки своего «брейтлинга».
Донесение было коротким.
– Все чисто, – сказал голос. И отключился.
Мильштейн вылез из машины. Свои деньги наемники получат завтра. А сегодня у Мойши осталась работа, на которую не наймешь ни за какие деньги. Ее придется выполнять самому.
Лерка открыла дверь сразу, даже не спросив «Кто там?». На дорогом, из мягкой ткани, цветастом халате были расстегнуты две верхние перламутровые пуговицы. До сих пор красивая грудь выглядывала откровенно-волнующе.
– Ждешь, что ли, кого? – подозрительно спросил Мильштейн, почему-то подумав о ее жирном партайгеноссе. Его визит никак не входил в планы Семена.
– Тебя-а… – удивленно и даже обиженно протянула Лерка. – Я двум мужчинам сразу не назначаю, – игриво добавила она.
«Лопухнулся», – подумал про себя Мильштейн. Конечно, она ждала его. Она и двое умников в подъезде.
Они прошли в комнату, полугостиную-полуспальню. Кровать, застеленная роскошным шелковым бельем и покрывалами, была эротично «недоприбрана», намекая на открывающиеся возможности. А на столе, слишком большом для спальной комнаты и маленьком – для гостиной, стояла початая бутылка «Хеннеси».
– Хочешь? – спросила Лерка.
– Нет, – качнул головой Мильштейн.
– А я хочу, – сказала женщина и одним движением налила себе половину довольно большой рюмки.
«Да она уже здорово набралась», – только сейчас догадался Семен. Это плохо. С пьяной беседы может и не получиться.
Но он недооценил боевую подругу. Выпила Валерия Ивановна, конечно, немало, однако голова работала четко.
– С чем пришел, Сенечка? – ласково спросила она, присев на кровать так, что не только грудь, но и стройные ноги – наименее атакуемая временем часть женского тела – оказались в пределах досягаемости Мойшиного взора.
Мильштейну вдруг нестерпимо захотелось присесть рядом с Леркой. И даже – не только присесть.
Она была его первой женщиной, а такое мужчины не забывают.
Но – не присел. Наоборот, отодвинулся. Потому что цели его сегодняшнего визита были совершенно иными. И от их достижения зависела не только его жизнь.
– Тут меня убить хотели, – пожаловался он Лерке.
– Да что ты! – ужаснулась та. Даже рюмку недопитую на стол поставила. Правда, аккуратно. Нервы хорошие. – Когда? – испуганно спросила она.
– Да минут десять назад, – беспечно махнул рукой Семен. – В подъезде твоем.
– О Господи! – охнула Лерка и почему-то прикрыла обнаженные ноги. – В моем подъезде?
– Ага, – подтвердил Мильштейн. – В твоем.
– А они сюда не придут? – испуганно спросила женщина.
– Нет, – успокоил он.
– Откуда ты знаешь?
– Они уже мертвые, – отмахнулся он. Она аж голову в плечи втянула.
– Надо же, в моем подъезде! – прошептала пришибленная новостью женщина.
– Вот именно, – с готовностью подтвердил Семен. – В твоем. Как раз перед моим приходом. О котором знала только ты.
Лерка на мгновение замерла.
– Ты что говоришь, Мойша? – полушепотом сказала она. – Это я, что ли, тебя заказала?
– Ты никому не говорила о моем приходе? – спросил Семен.
– Нет, – твердо ответила Лерка. – Ты же меня предупредил.
– Вот видишь, – печально сказал Мильштейн. – А звонил я тебе из автомата. Может, твой телефон на прослушке? – подбросил он ей спасительную нить.
Но та не стала за нее цепляться:
– Смеешься? Кому я нужна со своими процентами?
– Проценты-то теперь немалые, – горько подытожил Мильштейн. – Правда, уже проданы «Глобалу». Ты бумаги-то подписала?
Лерка мгновенно побелела от стыда и страха.
– А что мне оставалось делать? – вдруг визгливо закричала она. – Ждать, пока вас всех перестреляют? Вы все такие крутые! А что я потом буду делать, нищая? – Она заплакала. – Лучше б и не было этих денег! – горько жаловалась она. – Жила же раньше! Жила бы себе и жила. Но попробуй после этого, – она рукой обвела дорого и со вкусом обставленную комнату, – попробуй-ка опять в общагу! Попробуй в медсестры! С нянькинской подработкой! Уколы да горшки! Ты смог бы так жить?
– Не знаю, – задумчиво ответил Мильштейн.
Ситуация постепенно прояснялась, но это нисколько его не радовало.
– А с дайвингом как получилось? – вкрадчиво спросил он.
– С каким дайвингом? – непонимающе спросила Лерка. И тут же добавила: – Да я и слова такого не знаю.
– Не знаешь, значит? Четыре занятия прошла, а слова не знаешь.
– Что ты меня путаешь, Мойша? – заплакала Лерка. – Я на занятия ходила из-за Леньки. Он моложе меня на семнадцать лет, вот и хотела удержать.
– Удержала? – зачем-то спросил Мильштейн.
– Нет, – ответила та. И вновь закричала: – А тебе какое дело? Что ты мне в душу лезешь, Мойша? – Уже не думая о макияже, она провела рукой по лицу.
– Это важно, – спокойно ответил тот. – Значит, слово «дайвинг» все-таки знаешь.
Лерка не ответила.
– А про итальянский эсминец затонувший – не знаешь?
– Нет, – твердо ответила женщина. – Не знаю.
– И мэйл с координатами не получала?
– Не получала, – сказала Лерка, налила полную рюмку «Хеннеси» и одним махом опрокинула себе в рот.
Ее прическа разметалась, тени съехали из-за слез, помада размазалась: теперь она вызывала у Мильштейна гораздо меньше нескромных желаний. И главное – стало очевидным, что врать Лерка будет до самого конца.
А значит – не надо его оттягивать.
Мильштейн бросил на стол пачку бумаг.
– Что это? – равнодушно спросила успокоившаяся Валерия Ивановна.
– Распечатки твоих переговоров, – ответил Семен.
– Наплевать, – сказала она, рукой отодвинув бумаги. – Что еще?
– Еще Князь. Еще Равиль.
– Их тоже я убила? – спросила Сергеева.
– Ты наняла, – ответил Мильштейн. – Меня интересует – с кем? Сомневаюсь, что ты все сделала сама.
– Вы всегда во мне сомневались, – пьяно усмехнулась Лерка. – Вы всегда меня недооценивали. Видели только тело. – Она распахнула халат, что в нынешних обстоятельствах уже не казалось сексуальным. – А вот теперь, оказывается, я – коварная заговорщица. Так, Мойша?
– Выходит, так, – нехотя откликнулся Мильштейн. – И с Испанией ты общалась. И мэйлы с твоего компьютера уходили странные. А ты вот ни о чем не знаешь.
– Ты пришел убить меня, Мойша? – устало спросила Лерка. – Так убивай.
– Нет, – ответил Семен. И выложил на стол маленький черный «браунинг-компакт».
– Зачем это? – Сергеева отшатнулась от оружия, как от паука или жабы.
– Не смотри, что он маленький, – спокойно объяснил Мильштейн. – Пули – девять миллиметров. Смерть сразу.
– Мне не страшно, – сказала женщина. – Я уже устала бояться.
– В нем один патрон, – монотонно продолжил Семен. – Можешь взять и пальнуть. Хочешь – в себя. Хочешь – в меня. Эффект – гарантирован.
Лерка взяла пистолет в руки.
– Не боишься, Мойша? – Она, пьяно улыбаясь, прицелилась ему в лицо.
– Есть немного, – сказал он, не отводя глаз. – Но мне тоже надоела эта история.
– Я в тебя пальну, – рассмеялась женщина, – патрон холостой, зато докажу свою вину, так? Ты всегда был хитрым, Мойша.
– Патрон не холостой, – сказал Мильштейн.
Женщина, не выпуская из руки оружия, пристально всмотрелась Семену в глаза.
– Значит, раз – и все? – спросила она.
– Именно так, – подтвердил он.
– Ты меня убедил. – Она налила рюмку до краев и опрокинула ее себе в рот. Потом навела ствол прямо в голову Мильштейну.
Он не выдержал и закрыл глаза. В любом случае Агуреев будет спасен.
– Прощай, Семочка, – нетвердым голосом произнесла Лерка. – Встретимся наверху.
Выстрел прозвучал не слишком громко.
Через минуту – не меньше – Мильштейн понял, что жив.
Он открыл глаза.
Лерка лежала на кровати, свесившиеся ноги по-прежнему доставали пол. Глаза, видно, как и Мильштейн, закрыла перед выстрелом. Рот полуоткрыт.
«Браунинг» так и оставался в ее начавшей коченеть руке. Из-под левой груди по простреленному халату медленно стекала кровь.
Семен поднялся со стула. Пересилив себя, сделал шаг к Лерке. Дотронулся тыльной стороной пальцев до ее шеи. Пульса не было.
Он аккуратно, как заведенная кукла, собрал выложенные на стол бумаги, протер платком места, за которые мог случайно схватиться. И, не оглядываясь, покинул квартиру.