эти «фабрики», расположенные в полутора минутах от порта, они в состоянии найти сами.
А вот Даша поймалась. В прямом смысле слова. Ее крепко держал за руку – и явно не собирался отпускать – красивенький пацан лет двенадцати-тринадцати, с тонкими, четко отрисованными чертами лица и огромными грустными глазами.
– Ефим, вы же собирались покупать что-нибудь жене? – жалобно спросила-попросила Даша. Отказать печальноглазому пацану она не смогла, а идти в одиночку, по совершенно разумным причинам, побаивалась.
– Ладно, – вздохнул Береславский. Несмотря на некоторую безусловную непрактичность, кое-какой жизненный опыт у этого человека был. И мальчик показался ему вовсе не тем, с кем следует гулять по слабоосвещенным припортовым улочкам азиатского города.
– Мальчик, а ты не жулик? – спросила ребенка Людмила Петровна Евстигнеева. Похоже, ее жизненный опыт тоже восставал против этого провожатого.
– Я не жулик, – на довольно чистом русском ответил мальчик. – Я русских люблю!
– Это меняет дело, – усмехнулась старуха. – А в случае чего я тебя зарежу, – спокойно добавила она, продемонстрировав ребенку действительно большой, только что прикупленный на торговых мостках нож. После этой несущей глубокое воспитательное значение речи Евстигнеева крепко взяла мальчика за руку и сказала: – Веди нас, Сусанин!
Энтузиазм у мальчика несколько поугас, но до конца не исчез. Они вчетвером двинулись в сторону темноватых, однако, похоже, густонаселенных переулков Порт-Саида.
– А звать-то тебя как? – поинтересовался Береславский, крепко взяв подозрительного юношу за вторую руку.
– Фуад, – уже слегка испуганно ответил мальчик. Впрочем, совсем не настолько испуганно, как хотелось бы Ефиму, в свое время имевшему очень конкретный опыт работы с трудными подростками. То, что те пацаны росли в трех тысячах километров к северо-западу отсюда, ровным счетом ничего не меняло.
– А чем ты вооружен, Фуад? – задумчиво спросил Береславский.
– Да что вы? – попытался было заныть мальчик, но, поняв, что и бабка непростая, и мужик не лох, перестал давить на жалость. Кроме того, ребенка весьма смущало, что обе его руки крепко держали иноземцы.
– И все-таки? – настаивал Ефим. Не может быть, чтобы юноша вышел на дело без оборудования. А Береславский был на двести процентов уверен, что юный красавчик вышел именно на дело. Недаром он так аккуратно постарался обойти по темной стороне улицы встречных полицейских.
Конечно, можно было просто послать замысловатого ребенка подальше и заняться более безопасным шопингом. Но Ефим уже завелся и не хотел пасовать перед каким-то там пацаном. Неужто он испугается ребенка, если в Ла-Корунье и киллеров не испугался? («Вообще-то испугался, – поправил себя самокритичный Береславский. – Но не до потери пульса. Машину ведь вел!»)
– Какое оружие? – неубедительно возмутился мальчик. – Я вас на кожаную фабрику веду!
– Чтоб с нас там кожу сняли? – зловеще спросила старуха Евстигнеева.
Деморализованный пацан уже был вовсе не рад пойманной им «рыбе». Похоже, он начал понимать, что эту добычу ему не проглотить.
– Так вы пойдете на фабрику или нет? – поставил мальчик вопрос ребром.
– Конечно, пойдем, – сказала старуха. А Ефим Аркадьевич, обнаружив потаенные навыки, залез в единственный карман паренька и выудил оттуда маленький коробок.
– Это спички! – заволновался мальчик.
– Помолчи, – попросил Ефим, одной рукой ковыряясь в коробке – вторая была занята мальчиком. – Есть! – радостно сказал он. Под спичками была припрятана половинка острейшего бритвенного лезвия: приемчик старый, но вполне действенный. Таким огрызком можно и карман срезать, и дамскую сумочку вскрыть. А в крайнем случае он и для горла врага сгодится.
Ребенок подавленно замолчал.
– Не надо в полицию, – тихо сказал он, став наконец действительно похожим на испуганного ребенка. – Они меня убьют.
– Верю, – сказал Береславский. Он передал свой фотоаппарат Даше и сказал: – Сними нас с нашим юным другом!
Та сделала три снимка, после чего Ефим отдал «лейку» шедшему мимо с покупками – он уже возвращался на теплоход – Катиному чиновнику.
– Не отдавайте меня, пожалуйста, – еще раз тихо попросил пацан. Теперь он плакал по-настоящему, правда, беззвучно, только слезы текли из по-девчачьи огромных глаз.
– Не отдадим, – принял решение Ефим. Людмила Петровна молчаливо одобрила. – Даже, пожалуй, заплатим, – продолжил лидер группы. – Но ты за это покажешь нам Порт-Саид и приведешь на «Звезду» живыми и невредимыми. Идет?
– Идет! – воспрянул духом мальчик.
– Ты помнишь, что твое фото в надежном месте? – спросил на всякий случай Береславский.
– Помню, – уже без энтузиазма ответил ребенок. Похоже, он действительно боялся любого контакта с местной – чрезвычайно жесткой даже по российским меркам – полицией. Тем более что преступные поползновения против туристов в Порт-Саиде рассматривались как преступление против практически единственного реального дохода городской казны.
– Тогда пошли, – закончил переговоры Ефим и отпустил руку ребенка.
Гуляли они по городу довольно долго. И не только по городу. Обезоруженный мальчик оказался веселым и жизнерадостным подростком – когда не при делах. Он предложил перекусить в кафе его отца, и туристы после короткого совещания не отказались.
«Кафе» оказалось мрачноватым крошечным гадюшником, расположенным в подворотне грязного трехэтажного кирпичного дома. От порта-то отошли буквально метров на пятьсот, а праздник – кончился. Грязь, вонь, обломки старой мебели под ногами и пронзительные крики везде ощущающих себя прекрасно мальчишек.
Присмиревшая Даша постоянно боролась с желанием взять Ефима за руку. Людмила Петровна, наоборот, не выказывала никаких признаков беспокойства. Не беспокоился и Ефим, тоже не потерявший чутья и сейчас полностью уверенный в том, что они, после дозированных приключений, покинут этот непрестижный район целыми и здоровыми.
Так оно и произошло.
В кафе, уместившемся в одной-единственной комнатушке с тремя столами, они были единственными посетителями. Были сначала еще двое, с бандитскими рожами, но после взволнованного рассказа Фуада его папаша, пожилой смуглый египтянин, буквально пинками выгнал предыдущих гостей и освободил стол для новых.
– Мы рады видеть русских людей, – практически без акцента сообщил он.
Потом, уже в беседе, выяснилось, что папа Фуада обучался в России какой-то замысловатой военной специальности, там и овладел языком. После смерти Насера и прихода к власти Садата «русско-ориентированных» египтян откровенно дискриминировали, и Моваз, будущий отец красивого мальчика Фуада, скоро оказался вне армии. Но – с приобретенными в далекой России навыками.
Это, видимо, дало ему определенные конкурентные преимущества в «освоении» бандитского припортового района. Во всяком случае, Ефим отметил, как пару раз заглядывавших в кафе опасного вида господ словно ветром сдувало при одном движении бровей Моваза.
Он с явным удовольствием говорил по-русски, а потом похвастался целым выводком детей – Фуад оказался отнюдь не младшим ребенком немолодого папаши. Про старшего – отсутствующего – с гордостью сказал, что тот в Каире учится в университете и будет настоящим врачом. Так и сказал – настоящим, как будто бывают ненастоящие врачи.
Потом дорогих гостей кормили, обильно и исключительно вкусно. Арабская кухня вообще вкусная, а здесь она была просто превосходной. «Пожалуй, если так уметь готовить, можно и не быть бандитом», – подумал Ефим.
– А не отравят? – шепнула тихонько Даша.
– Здесь – нет, – проговорил с набитым ртом Береславский. В бандитском логове он чувствовал себя вполне уютно.
Потом откуда-то пришел дедушка Фуада, тоже уважаемый человек. Вникнув в ситуацию, он радостно произнес слов семь по-русски, из них пять – матерных. Людмила Петровна отнеслась к деду положительно, у них завязалась оживленная беседа с помощью междометий, жестов и – немного – Фуада. Оказалось, что дедушка, как, впрочем, и папа, тоже не понаслышке знает, что такое тюрьма. Выяснив, что Евстигнеева тоже сидела – и даже дольше его, – дед пришел в состояние душевного волнения, в результате чего они с Людмилой Петровной изрядно наклюкались.
– А как же Коран? – снова зашептала принципиальная Даша.
– И на солнце бывают пятна, – ответил, тоже шепотом, гораздо более гибкий Ефим.
Узнав, что гости собирались – еще до знакомства с Фуадом – заняться шопингом, папаша Моваз, несмотря на позднее время и протесты Даши и Ефима (розововолосая бабуля уже практически не протестовала), повел их к ближайшей «фабрике». Там уже все было закрыто, но, к ужасу Ефима, еще не имевшего опыта делового сотрудничества с припортовыми вымогателями, после громкого стука железным прутом в ставень хозяин открыл лавочку.
Вещи там были обычные, неплохие, только уж очень дешевые – и Ефим догадывался почему.
Тем не менее – купил Наташке куртку. Во-первых, потому, что не был уверен, что отказ не будет воспринят как обида. А во-вторых, ему было предельно ясно, что Моваз «курирует» это предприятие на постоянной основе. И, взяв чуть больше сейчас, наверняка скостит потом. Так что от перемены мест слагаемых сумма все равно не изменится.
К тому же надо было что-то купить жене, а завтра, после ожидаемого капитанского бала, вряд ли он будет в состоянии сделать это.
Уже ближе к полуночи, покинув теплые объятия Моваза и дедушки, гости засобирались домой.
– Фуад проводит, – сказал папаша.
– А не поздно мальчику одному возвращаться? – забеспокоилась чадолюбивая Даша.
– Я думаю, он дойдет, – улыбнулся Моваз. – Дойдешь, сынок?
Сынок не ответил, только глазами – большими, красивыми – сверкнул. В этой семье, похоже, царило полное взаимопонимание.