— Я не в силах бродить по этим лабиринтам. Стоит только мне свернуть с набережной налево или направо, как я тут же теряюсь, — мужчина говорил на болгарском языке, забавно растягивая слова, будто был вусмерть пьян.
Под её окном раздались нетвердые шаги. Наташа погасила настольную лампу. Она любила делать разные дела в полной темноте, ориентируясь по расплывчатым образам и наитию. Темнота никогда не пугала её. Наоборот, полная темнота давала уверенность в своих силах, ощущение неуязвимости и превосходства над другими. Но именно сейчас темнота вовсе не казалась полной. На набережной горели редкие фонари, наполняя её комнату размытыми тенями. Вдали, над водами залива висело неугасимое, бисерное зарево Солнечного берега, ноут отсвечивал холодной голубизной. Разве это темнота? Наташа притихла, прислушалась.
— У тебя есть баба, Спас? — говорил всё тот же, смутно знакомый, голос.
— Не твоё дело. Говори, в который тебе дом?
— А можно у тебя заночевать?
— Ещё чего!
— Но почему? София…
— О моей дочери даже не упоминай!
Ого! Да тут речь идет о её соседях! Чавдаровы — отец и дочь — соседствовали с ними. Надюша быстро сошлась с Софией Чавдаровой — лихой наездницей блестящего тюнингованного байка. София, по возрасту всего на пару лет постарше Нади, по жизненной опытности и умению устраиваться в жизни превосходила дочь Натальи на десяток лет, и с удовольствием взяла её под опеку. Уже через неделю после знакомства девушки стали не разлей вода. София научила обоих детей Наташи обращаться со скутером и лодкой. Поведала им всё, что требовалось знать о жизни на Солнечном берегу. София же помогла Наде найти достойную работу в одном из стоматологических кабинетов неподалёку от Святого Власа. Пока суть да дело, кончится лето и Наде придётся вернуться в Москву, чтобы доучиваться в ординатуре, но сейчас Наташа могла быть спокойна — при участии Софии у её дочери есть шанс быстро адаптироваться к новому месту жительства. Девушки покидали Несебр и возвращались всегда вместе. Иногда смурной и нелюдимый отец Софии подвозил их до Святого Власа на своём желтом такси. Выходило так, что её дочь сошлась с соседями короче любого из членов семьи Андрюшиных. Самой же Наташе пока ни разу не довелось перемолвиться с отцом Софии ни единым словом. А ведь их дворики разделяла лишь невысокая стена. Наденька-Надюша. Хорошо учится, послушна, покладиста, всегда и во всём на стороне матери. Но именно о ней больше всего волнуется душа. Слишком уж мечтательна и мягкосердечна она. Сможет ли с таким-то характером стать хорошим врачом?
Сейчас обеих девушек ещё не было дома. Или они уже вернулись, и Наташа за своими мыслями пропустила их возвращение?
Она подошла к окну и увидела именно то, что ожидала: пустынную улицу, на парковке желтый «Ситроен» соседа. Байка Софии нет — значит, девчонки ещё не возвращались. Возле автомобиля топтались двое мужчин. Её двоюродный брат Лазарь в белой тенниске, бриджах и мокасинах на босу ногу небрежно опирался на плечо крупного бородатого дядьки, в котором Наташа узнала Спаса Чавдарова.
— Твои родичи уже спят, — бурчал Спас. — Смотри! Свет нигде не горит. Только кто-то подсматривает из-за занавески. Чья это комната на втором этаже?
Наташа в смущении отступила от окна. Ей показалось или Спас действительно смотрел прямо на неё?
— Я хочу спать в твоём доме. София…
— Слышишь? Забудь о моей дочери! Рядом с ней ты старик!
— Я? Мне всего тридцать один!
— Это слишком много. В твоём возрасте я уже был мужем и отцом, а ты…
Голоса становились всё ближе. Похоже, оба уже пересекли улицу. Наконец, кто-то деликатно стукнулся в дверь. Наташа поспешила вниз.
— Хозяйка! Принимай! — послышалось из-за двери.
Наташа отперла замок.
— Сестра! — возопил Лазарь. — Проклятая ракия влияет на моё здоровье не лучшим образом. Да и «Черноморец»[17] снова не на высоте. Так облажаться в начале сезона! Что ты думаешь об этом, Спас? Надо менять тренера, но кто же станет заниматься этим в мае…
Но Спас вовсе не слушал его. Отодвинув плечом хозяйку, он поволок Лазаря по коридорчику по направлению к гостиной. Казалось, он так хорошо знает расположение комнат в её доме, словно бывал в нём не раз. Наташа покорно плелась следом, прислушиваясь к бессвязному лопотанию пьяного Лазаря.
— А насчёт дочери ты не прав, Спас. Я хоть и стар по твоим меркам, но всё же лучше какого-нибудь турка или сирийца… — Лазарь цеплялся за стены, словно не хотел расставаться с приятелем.
— Его в гостиную? — Спас обернулся, мельком глянул на Наталью и отвёл взгляд.
Ах, вот ведь конфуз! Она бросилась вниз открывать дверь и совсем забыла, что не одета. Предстала перед посторонним мужчиной в слишком открытой и короткой ночной сорочке.
— Значит, в гостиную! — сам себе ответил Спас, втаскивая Лазаря в комнату. — Зажги свет, хозяйка. Куда его укладывать? На диванчик? Э, да тут уже кто-то спит!
Наташа зажгла свет и увидела Люлька. Пёс растянулся на диване и сделал вид, что ничего не слышит.
— Собака! — скривился Спас. — В наших краях псов держат во дворе. Но вы ведь из Москвы. Странные… Такая бесполезная тварь валяется на антикварном диване.
— Валяется. Только диван не антикварный…
— Да ладно! Не оправдывайся! Я слышал — ты антиквар.
— Скорее искусствовед. Эксперт в области произведений прикладного искусства. Оценщик.
При скудном свете трёхрожковой люстры собственная гостиная показалась Наташе совсем чужой. Ночник на высокой, вычурной ножке, огромная панель телевизора на стене, ковёр в сине-терракотовых тонах, резной столик, комод — кто поставил сюда эти вещи? Неужели сама Наташа выбирала и покупала их? И этот оббитый свиной кожей дорогущий диван, и эти претенциозные занавески из синего плюша — вся обстановка сейчас казалась ей несуразной, неподходящей к образу её соседа, Спаса Чавдарова. Да и сама комната вдруг сделалась крошечной, слишком плотно заставленной, как какой-нибудь мебельный склад. Спасу было здесь тесно. Он задел плечом вычурный ночник, тот закачался на своей высокой ноге, но устоял. Спас тихо выругался. По счастью, на подлокотнике дивана Душана — мама Наташи — забыла плед. Наташа схватила его, набросила на плечи, прикрыла грудь.
— Замерзла? — усмехнулся Спас. — А я-то подумал, что вы пледом эту вот желтую тварь накрываете. Не этот ли пёс бегает по стенам, ворует продукты с летних кухонь и роется в помойках?
Наташа смущенно молчала.
— Будь спокоен, Спасик! — проорал Лазарь. — Тварь имеет имя. Люлёк. Да!!! Люлёк!!!
— Странное имя для собаки, — проворчал Спас. — Это кобель или сука? Что-то я не разберу.
— Да я и сам не разберу!!! Но!!! Пес назван в честь Леонида Ильича Брежнева, которого на кухнях советского и постсоветского пространства называли именно… — Лазарь умолк внезапно. Последние силы, наконец, оставили его.
— Люлёк!!! — возмутилась Наташа. — Да подвинь же ты свою задницу!
Пёс нехотя стек с дивана на ковер.
— А ковер-то персидский, — заметил Спас. — Бесполезная псина дрыхнет на таком ковре! Уж лучше бы на диване валялся. А по мне — так на двор его, в конуру!
— Почему же вы называете Люлька бесполезным? — спросила Наташа.
— А потому! Я позвонил, а он даже не тявкнул. Я приволок пьяного мужика, а он его даже не куснул.
Наташа совсем растерялась.
— Мы любим его. Нам есть кого любить. В этом его польза, — проговорила она.
Они вместе уложили Лазаря на диван. Спас не позволил Наташе снять с него обувь, сделал это сам.
— Прикрой его пледом, — скомандовал он. — Ну же! Стесняешься? Да я отвернусь. Не буду на тебя смотреть. Не интересно.
Лазарь уже храпел. Наташа погасила ночник, не в силах больше смотреть на его счастливую, расслабленную физиономию.
— Тридцать лет мужику, а всё порхает, перестарок, — буркнула она.
Напоследок Наташа наступила на Люлька и под недовольное кряхтение пса покинула гостиную. Про Спаса она и позабыла совсем, но он всё ещё присутствовал в её доме — так и следовал за ней. Ждал у лестницы, пока она одевалась, а потом через кухню вышел за ней во дворик. А там сквозь листья винограда засвечивала яркая луна. А там был слышнее шелест прибоя.
За несколько месяцев жизни в Несебре Наташа успела привыкнуть к своему дворику. Французское окно вело из просторной кухни на квадратную, вымощенную «диким камнем» и обнесенную невысокой стеной площадку, большую часть которой покрывала кровля из виноградной лозы. Стебли растения свободно вились по обрешетке из сваренных крест-накрест прутьев. В центре импровизированной кровли к прутьям обрешетки крепился большой плетёный из соломы абажур. И днём и ночью тут царили тишь и прохлада. Открытая часть двора вечерами никак не освещалась, а днём разогревалась на солнышке. Там в углу, под боком каменной стены, располагалась кирпичная печь с низкой трубой — мангал. Наташа ещё не вполне освоилась с ним. Все её достижения ограничивались копчёными колбасками с паприкой. В углу, рядом с железной калиткой, ведущей на улицу, пристроился скутер. С противоположной стороны двора, рядом с печью, располагалась другая, сваренная из чугунных прутьев и увитая совсем молодой лозой, калитка. Эта дверь вела во владения Спаса и никогда не отпиралась. София, дочь Спаса, неизменно заходила в их дом с улицы. Под сенью виноградной лозы располагался огромный обеденный стол, несколько стульев, большое плетёное кресло и длинная скамья. Здесь семья Наташи обедала. Здесь они принимали гостей. Из всех помещений её нового дома Наташе больше всего полюбился именно двор.
Наташа опустилась в кресло, закурила. Тёмный силуэт Спаса на фоне белой стены её дома оставался недвижим. Она уже решила так: нипочем не заговорит первой. Плевать на благодарность за бестолкового Лазаря, плевать и на хорошо поставленную русскую речь Спаса. Пусть так и уходит. Пусть считает её неблагодарной хамкой. Пусть…
— А ведь наши дочери дружат, — внезапно сказал он.