— Бюрократия расплодилась в Брюсселе и Страсбурге, сидят там какие-то тузы, которые устанавливают свои правила. Именно поэтому выходит, что Британия первая отколется от Евросоюза, и я думаю, что процесс отпочкования будет продолжаться, потому что, как это было в эсэсэсэр, недовольство направляющей силой зреет все больше, — гудел Недялко, совсем молодой ещё бездельник.
— При чём тут эсэсэсэр, Недялко? — засмеялся Гога. — Что ты можешь знать об эсэсэсэр? Ты в каком году родился? — В восемьдесят пятом!
— Вы посмотрите на него, люди! — Гога с громким стуком опустил пивную кружку на столешницу. — Он рассуждает об эсэсэсэр! Добро бы твой папаша толковал об этом. Но ты!.. — И я могу толковать! Я знаю статистику! — Чего? — усмехнулся Спас. — Статистику! Я читал…
— Ему делать нечего, вот он и читает!.. — вставил Гога. — Читатель!
— Что ты читал, Недел? — спросил кто-то.
— Статистику! Почти как в сочинении у школьника: одной ногой он стоял в светлом будущем, другой в темном прошлом, а посредине у него болталось НАТО! Нельзя сидеть на двух стульях! Болгария уже добилась свободы и европейскости, из девяти миллионов населения осталось пять, остальные уехали от хорошей жизни!
— Недел! Тебе ли жаловаться на плохую жизнь? Целыми днями бездельничаешь! Если бы не родители и жена, тебе нечем было бы расплатиться за это вот пиво! — проговорил Георгий. — А потому — заткнись!
— Дайте же молодёжи слово! — проговорил Теодор Цонов и все разом замолчали.
Едва ли не самый молодой в их компании, Теодор демобилизовавшись из армии устроился работать диджеем на одной из дискотек Солнечного берега. Работа сезонная и слишком легкомысленная для настоящего мужика. Но так уж получилось: женился, двоих детей родил, но лучшего занятия так и не смог себе подыскать. А тут очень кстати и война на Ближнем Востоке, и бесконечное беспокойство на турецкой границе — эти, казалось бы, неприятные обстоятельства помогли Теодору обрести себя. Всё началось с неприятности с женой Теодора. На Маланью не то чтобы напали, но автомобиль остановили, настойчиво попросили еды, воды и денег. А у той в машине двое ребят. Младшему ещё и года не исполнилось. Она отдала всё, что было при себе. Приехала к мужу сама не своя от страха. Теодор разозлился. Рассказал обо всём другу Недялко. Дальше пошло-поехало. Выкатили из гаражей разную технику: квадроциклы, горные велосипеды, скутера. Многие припомнили и давно позабытые за ненадобностью навыки верховой езды. Да в селениях вокруг Средеца оказалось немало лошадей, годных для работы под седлом. Мужчины назвали себя «Группой бдительности» и быстро организовали патрулирование приграничных лесов.
Все присутствующие за столиком спортивного бара «Чемпион» были в курсе дела. Большинство, по мере возможности, работали в «Группе бдительности». Спас тоже подумывал примкнуть. В глухом местечке, вблизи Средеца, неподалеку от границы всё ещё проживал его отец. Старику под восемьдесят, привык жить в своём в доме. В Несебр нипочем не хочет перебираться, а Теодор что ни день рассказывает о приключениях вокруг Средеца. На столе между пивных кружек Теодор разложил часть своей амуниции: пластиковые хомуты, именуемые «свиными хвостами».
— Этим мы связываем их перед тем, как делать внушение. Потом отбираем всё лишнее, режем в лоскуты тряпьё и отправляем за пограничный ров, — пояснил Гога Спасу. — Люб всё снимает на камеру и потом выкладывает в Твиттер.
— Я видел, — проговорил Спас. — Дочка скинула мне ссылку на ваш канал в ютюбе.
— Она просилась к нам, — сказал Георгий. — Но Теодор против. Принципиально не хочет принимать в «Группу бдительности» женщин.
— София беспокоится за деда, — вздохнул Спас.
— А ты? — спросил Теодор. Он прислушивался к их разговору.
— А что я?
— Ты сам-то когда собираешься к отцу? — тихо обратился к Спасу Теодор.
— Я сам на этой неделе поехать не смогу. Думаю послать Софию.
— Я не исключаю фрагментации Европейского союза, — тараторил Недялко. — Например, пять стран Северной Европы — Финляндия, Швеция, Норвегия, Дания и Исландия — могут выкристаллизоваться в свою группу. У них приблизительно одинаковый уровень экономики, благосостояния, культуры, политически и исторически они связаны. На развале ЕЭС могут возникнуть западно- или центрально-европейский и восточный блоки, какой-то балканский союз, потому что у этих групп стран приблизительно одинаковый уровень экономики, точнее уровень деиндустриализации одинаковый.
— Слышишь, что говорит молодой? — зашептал Гога в ухо Спасу. — «Какой-то балканский союз»! А я так думаю иначе — не быть бы нам опять под турками! Нееет! Надо отваживать всё, что лезет из Турции в нашу сторону. Наплевать на европейскую толерантность!
— Софию пошлёшь? — вторил ему Теодор. — Конечно, твоя София — не моя Маланья, может постоять за себя. Но всё-таки она девушка. Одна поедет?
— Посмотрим, — Спас с беспокойством посматривал на амуницию «Группы бдительности». — Я поехал бы сам. Но!
— Я за ней присмотрю! — сказал Теодор.
— Он за ней присмотрит! — подмигнул другу Гога.
— Мне на смену завтра, — угрюмо заметил Спас. — Так что придется Софии самой. Я вчера звонил отцу. У него телефон недоступен. Эх, неспокойно мне! Старый человек. Давление за двести зашкаливает! Не случилось бы чего!
Кружки на столе пустели. Голоса становились громче. Бармен принёс ещё пива.
— Кто сегодня играет, Люб? — спросил его Теодор.
— Да разве вы ради игры здесь собираетесь? — усмехнулся бармен. — У вас забавы, пожалуй, поинтересней!
— Это не забавы! — насупился молодой Недялко. — Пока, слава Богу, нет трупов. Но если дело так пойдёт, они непременно будут.
— Не каркай!
Любомир ловко откупоривал бутылки.
— А ты не собираешься присоединиться к группе? — спросил его Спас.
— А я уж там, — ответил Любомир. — То здесь, то по лесам верхами. Дома совсем не бываю. Пожалуй, и жена скоро выгонит. А сегодня игры нет. Но Момчил приготовил для вас неплохое зрелище. Это вам не мусульман догола раздевать. Это восточные танцы в исполнении славянки!
Широкая спина Любомира удалилась в сторону барной стойки и растворилась в полумраке. Кто-то притушил свет. Витринные окна спортбара, выходившие на тихую улочку, были раздвинуты. Под навесом, над небольшим подиумом ярче засветился китайский фонарик. Где-то совсем неподалёку, но за пределами освещенного пространства, настойчиво моросил прохладный дождичек. Неприятная сырость заползала с улицы, стелилась под ногами, напоминая о недавней весне. Спасу вдруг вспомнилась русская семья, его новые соседи. Наверное, для них такая вот погода привычней, нежели обычная для этих мест жара, ну а для него, пожалуй, холодновато. Мужики за столом приутихли, уставились на освещенный подиум, словно в ожидании сказочных чудес.
Женщина вышла на помост неловко, пару раз запнулась о широкий и длинный подол дешевенького наряда. Уставилась на дождик, словно вовсе не слыша музыки. Мужикам пришлось стучать кружками по столу и топать ногами, чтобы она, наконец, начала топтаться по подиуму.
Она танцевала так, словно никогда не испытывала оргазма. Зачем-то в её руках была сабля. Струи дождя и узкий, игольчатый клинок отражали холодный свет китайского фонаря. Скованные движения рук и бедер, рахитичная грудь едва не вываливается из выреза платья, дождик брызжет, подол тяжелеет, наливаясь влагой, и шлёпает по лодыжкам — скучноватое зрелище. Спас едва не вывихнул челюсть, зевая. А танцовщица всё кружилась, дергалась. Белёсые, влажные её пряди мотались из стороны в сторону. Плечи и верх спины танцовщицы были обнажены, и Спас вдруг подумал, что ей, вероятно, щекотно, от прикосновений влажных волос. Наверное, ей хочется закутаться в теплый плед, погреться изнутри и снаружи, но она сдерживает дрожь, с напускной страстностью вращая бедрами. Женщина танцует полуобнаженной под дождем, перед скопищем равнодушных, занятых футболом и болтовней о беженцах, мужиков. Печальное зрелище. Он мог бы предложить ей свой шерстяной кардиган и стаканчик ракии, но что потом? Она станет надеяться на большее и тогда он предложит ей секс. Согласится ли она? Вероятно, да. Кое-кто в этом баре посматривает на неё оценивающе. До наступления утра если не Спас, так другой станет водить кончиками пальцев по этой бледной коже. Любопытно, какова она на ощупь? Может быть, тепла или холодна, или то и другое разом, но наверняка шелковиста.
Спас поймал на себе ироничный взгляд Гоги.
— Не тушуйся. Эта подходит, — тихо проговорил его друг.
— Ты о чем это? — насторожился Спас.
— О женщине. Эта, — он кивнул на танцовщицу. — Подходит. Она танцует плоховато. Скованна. Но если ты её согреешь…
— Мне нравится другая.
— Да что ты! — Гога сделал круглые глаза. — В кои-то веки!
— О, да!
— Ты познакомился уже?
— Да что там знакомиться. Наши дочери сдружились. Это семья моих соседей. Помнишь, я тебе говорил?
— Она замужем, — Гога вытянул губы дудочкой.
— Хуже. Она самостоятельная и я ни на черта ей не сдался.
— Твои новые соседи — русские? — спросил Георгий. — Придется привыкать к русскому буйству и русской щедрости. Моя Эмилия говорит…
— Я и сам русский, — буркнул Спас. — Моя мать — русская и мать Софии — тоже. Мне не привыкать. И мне безразлично, что говорит твоя чачкалица Эмилия.
Георгий обиделся и умолк на пару минут, но долгое молчание не в его характере.
— Ты становишься старым, Спас. Бурчишь. Сторонишься женщин. Отговорки какие-то… Чем не сгодилась тебе эта блондинка, а?
Музыка умолкла. Женщина поспешно, не раскланявшись, убралась в самый темный уголок, там справа от стойки располагалась дверь в служебное помещение. Чьи-то руки поспешно набросили на её плечи шаль.
— А почему ты решил, что не сгодилась? — раздражение частым пульсом забилось в ушах. Спас взбеленился напрасно, но унять себя уже не мог. — Вот я сейчас!..
Он поднялся из-за стола, с грохотом повалив стул на пол.
— Беги, беги! — бубнил ему в спину Гога. — Добегаешься!