Короткий слалом между столиками, насмешливые окрики приятелей, дружеские шлепки. Наконец расстояние, отделявшее его от женщины, преодолено. Спас торопился. Ещё мгновение — и она скроется за дверью. Тогда придется ломиться в недра бара и, возможно, схлопотать от Момчила влажным полотенцем по спине.
— Эй, девушка! Послушайте! — он обратился к танцовщице на болгарском языке. Она обернулась в недоумении.
— Как вас зовут?
— Я не знакомлюсь.
— Почему? Замужем?
Она приоткрыла дверь, ведущую во внутренние помещения бара. Там, в узком, заставленном ящиками и коробами коридорчике, громоздилась широкая фигура Момчила.
— Это ты, Спас? — проговорил хозяин бара. — Не тушуйся, Елена. Спас Чавдаров безопасен. Шугани его, как шугают котов, и он сбежит! Ха-ха-ха!
Огромная пасть Момчила распахнулась, утроба колыхалась, издавая булькающие звуки — Момчил хохотал, постепенно перемещаясь к двери, на пороге которой всё ещё стоял Спас. Танцовщица осторожненько, по стеночке двигалась навстречу Момчилу. Вот она прошмыгнула мимо него, вот скрылась за одной из боковых дверей.
— Чем клеить девушку, лучше бы помог, — проговорил Момчил. Он уже стоял лицом к лицу со Спасом, упирая свой колышущийся живот в его брючный ремень.
— Я и хотел предложить… подвезти…
— Подвезти? Куда? Девчонка снимает угол у Синегуровых. Живет буквально в летней кухне. Ты её туда собрался подвозить?
— Почему так плохо устроилась? — спросил Спас. — Ты не платишь ей, старый жадина? Почему женщина не может снять достойное жилище? Танцует тут у тебя, мёрзнет. Всякая тварь пялится на неё…
— Всякая тварь! Ха-ха-ха! — напирая колышущимся животом, Момчил уже оттеснил Спаса назад, в помещение бара. — Ты знаешь, много я платить не могу. От вас ведь никакого прибытку — только трепотня. Но и эту скудную получку она отправляет на родину, семье. Сама живет кое-как. Эй, Любо! Налей-ка Спасу ещё стаканчик для оживления воображения. Может, он придумает тогда, как девушке помочь!
— Ты передай ей, Момчил. Владимир подвезет нас. Пусть переодевается и выходит.
Спас хотел вернуться к товарищам, но их угол уже опустел. За сдвинутыми столами остался сидеть Георгий да ещё один товарищ Спаса — Владимир, такой же слынчевбрягский таксист. Этот, в противоположность Георгию, тощий, горбоносый, шустрый. С виду турок-турком, но такой же надёжный, как Гога.
— А куда подевался народ? — спросил Спас, рассматривая недопитые кружки.
— Поступил звонок. Обнаружена группа мигрантов. Жгут костер где-то неподалеку от твоего Галямо-Буково, — отозвался Георгий. — Я не поехал — слишком много выпил, а Владимир на работе. Так что…
— Уехали пьяными? — усмехнулся Спас. — Ай, дикари! Это противоречит правилам европейской политкорректности и законопослушания.
— Да они так… Кто на велосипедах, кто верхом, — Гога посмотрел в сторону, в дождливую ночь. — Хорошо, если лето будет дождливым. Иначе эти мусульмане, пожалуй, пожгут наши леса. А ты как? Договорился?..
Георгий посмотрел куда-то за спину Спаса и, не закончив фразы, смутился, вскочил, начал торопливо прощаться. Спас обернулся, поднялся. Теперь они стояли совсем близко. Лицом к лицу. На вид ей было не более тридцати пяти лет, но что-то детски-беззащитное всё ещё читалось в её чертах. А может, она попросту хитра? Хитра ли, проста ли — наперёд не поймёшь. Да и имеет ли это сейчас значение? Лампы над их головами потухли. Только пространство возле барной стойки оставалось ярко освещённым — Момчил экономил электроэнергию. Действительно, зачем освещать пустой бар? Впрочем, скудное освещение не помешало Спасу заметить, как кожа на шее и руках женщины покрылась мурашками, как дрожат её плечи. Она мерзнет — в этом нет никаких сомнений. Спас скинул кардиган и прикрыл её плечи поверх ветхой шали.
— О! Тепло человеческого тела! — воскликнула женщина по-русски. — Из Перми? — ляпнул Спас наугад. — С Запорижжя…
— Хохлушка!!! Га-га-га! — засмеялся из темноты Гога. Открытое витринное окно позволило ему выбраться на улицу и теперь он покуривал в сторонке. Спас мог разглядеть лишь мерцающий огонёк его сигареты, который то вспыхивал, то угасал в густой черноте южной ночи.
— Эй ты, политкорректный! Курить разрешается в пятидесяти метрах от входа в кабак! Не ближе! А ну-ка, пошёл вон! — рассмеялся Спас.
Огонёк папироски скрылся в ночи.
— Самое лучшее на Солнечном берегу это то, что здесь все говорят по-русски, — улыбнулась женщина.
— Ну да. Все. Кроме англичан. Эти слишком надменны, чтобы знать ещё хоть какой-нибудь язык, кроме родного, — заметил Спас.
Ему показалось, или женщина действительно смотрит на него выжидающе: пригласит — не пригласит. Любопытно, станет ли сама набиваться? Нет, похоже, не станет. Вот уже и кардиган его скинула. Стоит, держит навесу в растерянности: то ли бросить на спинку стула, то ли отдать ему в руки. Не раздражается, деликатничает, к грубости не привычна.
— Ты учительница?
— Медсестра. И ещё…
— Подрабатываешь танцовщицей?
— Приходится. Когда-то это было просто хобби. Но сейчас… других заработков нет.
Смутилась или возмутилась? Пожалуй — первое.
— Мы тут с концертной программой. И заработок, и заодно на море посмотреть…
— Я могу показать море совсем близко.
— Да. Тут пляж недалеко.
Она, наконец, избавилась от его одежды. Аккуратно повесила кардиган на спинку ближайшего стула. Не стала отдавать ему в руки, постеснялась прикоснуться даже ненароком.
— Я живу возле моря, — пояснил Спас. — Тут недалеко. В Старом городе. Пятнадцать минут на машине. Вот и водитель. Мой друг — Владимир. Знакомься.
Владимир приподнялся, кивнул со всей мыслимой галантностью и тут же ретировался на улицу, следом за Гогой.
— А жена не будет возражать?
На стандартный вопрос должен быть дан такой же стандартный ответ:
— Жены нет. Я живу вдвоем с дочерью. Но она уже взрослая. Часто возвращается заполночь, а утром, уходя, меня не замечает.
— Ах, эта современная молодежь…
— Молодежь? Да! Но мы-то с вами…
Сколько всё-таки ей лет? Она не пытается молодиться. Макияж практически незаметен. Она согнула руки в локтях и прижала ладони к подбородку. Ничего не значащий жест. Просто она пытается закрыть от его взглядов свою грудь. Странно! Зачем же тогда танцевать полуобнаженной восточные танцы в спортивном баре, где полным-полно мужиков? Нет, ему никогда не постичь женской логики!
— Я на минутку, переодеться, — кажется, она решилась.
— Хорошо. Я жду.
Пару минут Спас размышлял. Хотелось закурить, но для этого придется последовать за Георгием и отойти от бара на приличное расстояние. Что если она потеряет его? Ускользнет в вечность — ищи-свищи. А женщина хорошая, чистая. Черт! Он же даже не представился. И она не спросила его имени, только о жене! Вот это да! Да не заразился ли он легкомыслием от братца своей новой соседки?
— Послушай, Спас, — Гога выкристаллизовался из прозрачного, не замутненного табачным дымом и влажным туманом, воздуха бара. — Я всё выяснил — её имя Елена Прокопенко и она не проститутка.
— Это и так понятно, — отмахнулся Спас. — Эх, выпить бы!
— А я подгоню машину, — улыбнулся Владимир. — Пришлось далековато запарковаться. Тут везде желтая разметка. А вы пейте, только не переусердствуйте! Это не политкорректно и не толерантно! Га-га-га!
— Да, надо догнаться. Так трактует эту тему папаша моей новой соседки. Я слышал!
— Давай! — согласился Георгий.
Любомир налил им ракии. Гога выпил полсотку, Спас — все сто пятьдесят. Ну что ж, теперь он вполне готов отдаться в руки малознакомой женщины и пусть эти руки окажутся холодны.
Жёлтое такси пролетело по мосту и вкатилось в Старый город. Влад свернул налево и они во весь опор понеслись по улице Жана Чимбулева. Елена молчала. Она назвалась сразу, как только они сели в старенькую «Шкоду» Влада, но его имени почему-то так и не спросила. Но здесь, на Чимбулева, уже пора было о чем-то и говорить.
— А меня зовут Спас, — проговорил Спас для порядка.
— А я знаю, — в темноте автомобиля красным светлячком горел огонек её сигареты.
Спросить откуда она знает? Не глупо ли? Эх, почему он должен бояться показаться глупым? Он решил быть как все: брать всё, что само плывет в руки, не стесняясь.
— Вообще-то по нашим законам в такси курить запрещено, — похоже, Влад решил прийти ему на выручку. — Но я совсем частник. Работаю от себя. Курите. Разрешаю.
«Шкода» Влада уже перевалила через лежачего полицейского и теперь катилась по Крайбережной. Дом Спаса располагался в самом конце улицы. Нужно же о чём-то говорить! Ни в коем случае не молчать!
— Вы недовольны европейскими законами? — спросил Спас.
— Мы живем на войне. Мир катится к концу. Не пей, не ешь, не кури, не размножайся. Всё можно только тем, кто идет за зеленым знаменем, потому что они противодействуют европейским законам с оружием в руках. Но они устраивают Евросоюз, потому что не курят. Они жуют насвай.
Она говорила быстро и горячо, но смотрела налево, в окно. Там над сверкающей поверхностью воды парили огни Солнечного берега. Привычная глазу, мирная картина. О какой такой войне она толкует? Какие зеленые знамена?
Солнечный берег прекрасен. Он как долго цветущее древо, распускается по весне, а увядает лишь поздней осенью. Он величествен и многолюден, но расстояния здесь коротки, а улочки почти повсеместно так тесны, что не разъехаться. Вот под нависающим выступом второго этажа припаркован широкий и новый русский автомобиль. В его глянцевом боку отражаются ночные огни. А вот и окна его собственного дома — ни в одном окошке не горит свет. Коттедж соседей, напротив, ярко иллюминован — в каждом окошке по полдюжины лампочек. Русские не приучены экономить электроэнергию. Входная дверь так же ярко освещена. Спас слышал краем уха, как девчонки называли этот декор «колониальным стилем». Дверная ручка выполнена в виде скалящейся пёсьей головы. Над косяком — огромная подкова. Кованая бронза подёрнута зеленоватой патиной. Если в доме интерьер каждой комнаты продуман до мелочей, то и вход в жилище должен соответствовать.