— Вы очень красивая стали.
— Спасибо, дорогой. У тебя тоже великолепный вид. Я сейчас принесу полотенчико, вытру тебе моську, а Марь Федоровна притащит мяска. Кстати, ты случайно обернуться обратно не можешь?
— Нет. Пока точно никак. Можно мне встать?
— Ну, попробуй, — с сомнением посмотрела я на габариты теленка. Вроде в потолок он шеей упереться не должен? Только бы хвостом ничего не сломал.
— У вас красиво, — приподнялся дракончик на лапах, те мгновенно заскользили по паркету и разъехались в стороны. Шарах! Впечатляюще, — Но скользко.
— Не ушибся?
— Кажется, нет. Просто мой зверь ещё не слишком устойчив. А как мы вернёмся домой?
— Пока не знаю, лапочка. Я сначала хотела поговорить с тетей Марцеллой. А что?
— Боюсь, что меня посадят в клетку, как тогда папу. Или сдадут в зоопарк. Господин Эмиль предупреждал, что в Санкт-Петербурге опасно становиться тем, кто ты есть на самом деле.
— В чем-то он прав…
Мария Федоровна лихо впорхнула в комнату уже через другую стену. Эмалированный голубой таз до самого верха полон костями и мясом. Не прокормлю! — мелькнула заполошная мысль.
— Ой! — мальчишка скомкал свои крылья и поджал к груди голову. Тоненькая струйка дыма ударила об пол.
— Я же говорила, морду ему протри! Ну, живо, чтоб дом не сжег! Он же огнедышащий. Лучше вообще на пол мокрую тряпочку брось, хоть затушит то, что наделал.
Бросилась к ванной, намочила рыжеватой водой, уж какая нашлась в кране, свое банное полотенце. Кое-как промокнула им моську и рот. бросила на пол рядом.
— Ты только огнем не плюйся, если что, то туши сразу сам!
— Это все мне? — вывалился на пол длиннющий язык.
— Тебе. Пол грязный, спрячь язык в рот.
— Не выходит. Кушать хочу.
С умилением посмотрела на то, как любимая моська с аппетитом захрустела костями. И только после этого села к столу. Пирог умопомрачительный. Сдобное тесто щедро посыпано дольками фруктов.
— На меду. Помнишь, тот бочонок что ты притащила? Вот из него и взяла.
— Спасибо. Как вы тут без меня?
— Плохо.
— Ничего, я теперь здесь надолго останусь. С Джошуа только решу, что делать.
— А что с ним делать? Считай твой почти сын. Растить его надо, воспитывать. Учить оборачиваться, ну тут уж пускай Людовик разбирается.
— Он разберётся, — откусила я кусок невероятного пирога. В тесте ещё и кусочки цукатов попадаются. Вкуснотища!
— Зря ты так. Людовик старался разбудить в мальчике зверя. Уж как мог. Время-то, считай, истекло. Это вы, феи, можете первый раз обернуться, когда левая пятка захочет. У драконов все строго. К сроку зверя не добился, так тот усыхать начинает. Джошуа повезло, что ты его сюда притащила. Испужался, что об асфальт разобьётся, вот зверь и проснулся. Вишь, какой жирный? Видать хорошо ему спалось в подпространстве-то. Пока тебя нелёгкая с ним нос к носу то не столкнула.
— Мария Федоровна, Людовик меня выкрал. Запер в своем замке! Вообще в другой мир перенес!
— Ну так, чай, не человек, зверь. Что ты хочешь? — провернула ложечкой в фарфоровой чашке домовиха, — Учуял истинную пару свою и не смог удержаться. Как же иначе? Такое бывает, почитай, раз в тысячу лет.
— Откуда вы знаете?
— Так тоже сложа руки не сидела. К кикиморам наведалась. Они через каналы все разузнали, да мне донесли. Пришлось заколки раздать в плату и гребни. Почитай, сто лет берегла. Выходит, не зря, пригодились и эти безделушки. Меня-то заберёшь, нет?
— Куда?
— В замок.
— Марь Федоровна, барон не простой человек! Он жестокий! — мальчишка громко хрустнул за моей спиной костью, — Не подавись, ешь медленней, разгрызай тщательно. Зубки береги, сразу не раскусывай, грызи дольше.
— Угумс, — сломалась надвое огромная кость во впечатляющей пасти. Ну, хоть занят, нашего разговора, наверное, не слышит.
— С чего ты взяла, что он такой жестокий? Федор Иванович так не думает! Да и кикиморы только хорошее говорят! Им ли не знать! Чай, не слепые! Родня в каждом миру пораспихана. Тетки, племяшки, кумушки, дочки! И все замужем! И все, как одна, говорят, что мужик хороший, добрый, надёжный! А она нос воротит! Виданное ли дело! Тебя ж к нему саму тянет! Метка же отступиться не даст!
— Нечего меня клеймить было! Я что, скотина?! Мне его жена, знаете, сколько всего нарассказала?!
— Бывшая жена! Бывшая! Обзавидовалась, вот туману и нагнала! И метку тебе подарили боги. По моей просьбе.
— Ах так! Вас то кто просил?
— Так, а кто мне бочку меда подарил? Кто в дом в свой чуть не на руках занёс? Вот я и растаяла! Сделала все в лучшем виде. Так меня заберёшь?
— Уж одну точно не брошу! Но имейте в виду, я никуда не собираюсь отсюда переезжать!
— Ещеб Федора Игнатьевича забрала к себе. Ему места много не надо. Он мебель чинить может, стены белить. Хороший мужчина, — заалели ее щеки, и быстро забегал по скатерти взгляд. Так? Нет, ну а что. Со всеми бывает. Уф.
— И где мы его поселим?
— В кладовой. У меня там сундучок есть, поместимся. В тесноте, да не в обиде. Нам и шкатулки для шитья хватит.
— Каким, интересно образом?
— Мы же духи, в размерах уменьшатся приучены. Я и с ноготок могу стать. Заберёшь? Особняк-то дракон пожаловал дочери эльфа. Что ушастые в домовых понимают? Затоскует же голубчик.
— Заберу. Хоть кто-то мне мебель, наконец-то, починит.
— Мама, я все сожрал. Можно мне ещё?
— Мама? — опешила я, и на глазах выступили слезы. От растерянности, от какого-то смутного, непонятного мне самой чувства.
— Мне нельзя вас так называть? Вы же сами сказали, что я пасынок.
— Можно. Только…
— Папа обрадуется, — мечтательно протянул мальчишка и играючи сжал в пасти таз. Стальной тазик сложился в два раза.
— Хулиган. Воспитывать нужно, — покачала головой Мария Федоровна, — Ты иди за Федор Игнатьичем. Я тебе варежку с собой дам. В ней и принесешь домой. По пути таз купишь и мясца килограмм десять. Нет, лучше двадцать. Десять, чтоб соседям вернуть. И ещё десять этому паразиту на ужин. Пока паркетом не закусил. К ночи, повезет, так обернется обратно.
— Я к особняку ни ногой! И не надо за меня все решать!
— Дурная. Сама приглашу, так уж и быть. Записку только напиши и в варежку своей рукой уложи. Да за мясом беги! Пока соседи пропажу не увидели. Я ж не воровка. Без спроса могу только потери брать. Эко диво, мяса в холодильнике точно никто не терял.
— Угу. Я пойду, наверное. Мяса, и вправду, нужно купить. Может, ещё витаминов каких, отвела я взгляд. Неприятно чувствовать себя пойманной птицей. Противно так на душе. Почему все за меня заранее решено? И злиться по-настоящему на Марь Федоровну у меня не выходит.
— Не люб он тебе? Быть такого не может. Боги бы меткой не наградили, не стань он твоей настоящей судьбой. Или ты о чем другом грустишь?
— Свободу терять не хочу.
— Ее у тебя никто и не отнимет. Крылья-то спрячь, увидит ведь кто, так беда будет.
— Я и забыла. Их можно убрать? Как это сделать?
— Сейчас помогу, там и сама научишься, — взмах руки и крылья исчезли, — только не пугайся ничего. Как вздумаешь кого защищать, спасать или с высоты падать, так вылезут обратно. Ну, беги.
— За мальчиком присмотрите?
— Что ему сделается? Большенький уже. Стекла соберу и пойду к Федор Игнатьичу. Ему ж тоже время собраться нужно. Все сложить, увязать. Инструмент найти, куда положил. Записку оставь и иди, будь спокойна. С драконенком ничего не будет. Вон, зевает вовсю. Уморился с усталости.
Глава 35
Надя
Переодеваться не стала. Просто подхватила с тумбы давно забытую сумочку, наверное, еще в прошлой жизни, такой простой и понятной, полной хлопот и забот. Даже платье другое надевать и то не стала, Питер видал и не таких чудаков. Люди здесь привыкают быстро и к грязи, и к нелепым смертям, и к чудесам. Ко всем поворотам закрученных в спираль, ветвящихся судеб. Питер все перемелет на позабытой карелами мельничке Сампо. Вот так и мою собственную судьбу он измолол. Говорят, что ни положит человек в ту мельницу, на выходе непременно получит счастье.
Да только что-то я сомневаюсь. Не хочу вновь оказаться во власти мужчины. Отдать всю себя, возложить все свои чаянья, мечты и надежды на алтарь чужого счастья. Не хочу больше! Хватило! Досыта нахлебалась в первом браке.
Один раз ошибиться — с кем не бывает. Второй раз совершить точно ту же ошибку — величайшая глупость! Да и зачем мне заключать брак с кем бы то ни было? Как вообще могла прийти в голову Марии Федоровне идея выдать меня замуж? Дурь какая! Ни за что!
Но Джошуа, он назвал меня мамой. Да и сама я к мальчику привязалась всей душой, полюбила, чего уж кривить сердцем. Придется расстаться, так буду плакать горько и долго.
Барон, Людовик, он такой самоуверенный, нахальный, наглый даже. Устроила погром в его кабинете, хоть бы слово сказал. Так и продолжил настаивать на своем! Даже на колени не побрезговал опуститься… передо мной. Ласков был, нежен, обещал черт-те что! Может, и вправду, он меня любит? Вот так по-настоящему, по-звериному, по-драконьи? С такой силой, что не смог совладать с собой, выкрал, усыпил. Нет уж. Такое простить никак не получится! Пусть и не надеется даже! Чтоб кто-то посмел схватить меня, словно куклу, перекинуть через огромное плечо, уволочь в свое логово, словно дикий зверь? Ну, уж нет! Ни за что! Терпеть я такое не буду. Один кукует в Канаде, за океаном. Вот и второй пусть кукует у черта на рогах!
— Девушка, вам чего? — сама не заметила, как дошла до универсама.
— Мяса килограммов двадцать. Но только самого лучшего! Сыночек сырым будет есть. Чтоб без всяких там паразитов и прочего! Свежайшей говядины! Ещё костей килограммов пять, нет, десять. Любит он кости… Только выбирайте получше! — вот так девушки и становятся героинями баек про заполошных мамаш. И ведь я Джошуа сыном назвала. Никогда же не любила детей. Чертовщина какая-то!
— Бывает. Мясо вообще-то сырым не едят.