«Это куда же Глобус подевался? Во дает! И в лицее его не было!» — удивлялся Костя. Он даже немного позавидовал такой свободе одноклассника. Сам Костя школу не прогуливал, а уж не вернуться домой до ночи, шатаясь где-то по вечерней Москве или Битцевскому парку, ему и в голову не могло прийти. Даже у друзей он так поздно не засиживался. Ну бывало, что часов в десять, самое позднее пол-одиннадцатого, телефонный звонок мамы вытаскивал его из-за Димкиного компьютера. Дома у Корнеева «Pentium» стоял с играми. А у Кости никакого компьютера нет и пока не предвидится. Вот и сидели они за Димкиным иной раз допоздна, особенно когда Корнеев новую игрушку запишет или отец ему принесет. Но уж в пол-одиннадцатого мама всегда звонила. И через пятнадцать минут Костя являлся домой.
А у Глобуса свой компьютер дома есть. Папаша-то у него бизнесмен преуспевающий, не чета Костиному научному сотруднику, хотя бы и старшему. И компьютер домой приволок, и видеомагнитофон, естественно, и аппаратура разная музыкальная, которой Глобус все время хвастался, и еще на «БМВ» стального цвета катается. Видать, Глобус не за компьютером засиделся. Да и не знают даже родители-то, куда он подался. Может, влюбился? Провожает кого-нибудь. Нет, это предположение Костя отмел сразу, на Ежова это не похоже. Да и никто из лицейских девочек знаться с ним не хочет, кроме Лидочки, — уж больно нагл. Хоть и не дурак…
Костя вспомнил, как летом, когда он ходил в поход с клубом скаутов, так же исчезли два его товарища — Женька и Серега Лыков. Теперь-то вспоминать весело, а тогда чуть-чуть не вышло беды. И страху какого натерпелись. А могли бы и вовсе не выйти из дебрей Чертова леса note 1. Ну да Битцевский парк — это не Чертов угол. Здесь куда ни пойди — всегда выход найдется. Стало быть, найдется и Глобус. Тоже мне личность, не стоит о нем беспокоиться.
Костя повернулся на бок и скоро заснул, так и не дослушав до конца Лехину кассету.
Глава IIЗМЕИ В ЛИЦЕЕ, ИЛИ СКОЛЬКО СТОИТ КАКТУС
Чем, собственно, четверг отличается от остальных дней? Да ничем. Но с начала сентября Виктор Викторович Костров особенно невзлюбил именно четверги. Потому что любил поспать, а именно по четвергам ему теперь приходилось рано вставать. Только в этот день недели он преподавал в лицее с первого урока.
Виктор Викторович вошел в класс, как всегда с небольшим опозданием — минуты на полторы. Учеников-то запустил загодя, минут за пять до звонка, и они уже заняли места за партами. Рассаживать учеников по местам он не любил, и лицеисты сидели как им удобнее, зачастую в соответствии с сегодняшним настроением. Лишь Ежов всегда строго сидел за одной и той ясе партой, последней в крайнем ряду, но в этот раз она пустовала.
— Здравствуйте, — поздоровался Виктор Викторович.
— Здрасте, — нестройно откликнулись лицеисты, и не думая подниматься со своих мест.
Впрочем, Виктор Викторович не обратил на это ни малейшего внимания. Он профессиональным педагогом не был, а школьную дисциплину и сам в детстве недолюбливал. Виктор Викторович сел за свой стол, долго копался в журнале, отыскивая лист, на котором вверху было написано нужное название изучаемого предмета. Наконец отыскал — вот она «Физика».
— Кого нет? — кратко спросил он.
— Ежова, — раздалось сразу два или три голоса.
— И Гусевой, — добавила Маша Румянцева, — она к врачу сегодня пошла. У нее…
— К врачу, так к врачу, — перебил Виктор Викторович, — спасибо. А где Митя, никто не знает?
— Кактус-то? — пренебрежительно спросил Алеша Вербов. — Гуляет. Где ж еще?
— Ну ладно, — закончил с проверкой посещаемости занятий учитель, — перейдем к результатам проверочной работы.
Класс зашумел, ребята зашевелились, зашептались, задвигали стульями.
— Так: Глухов — три.
— За что?
Виктор Викторович поднял голову, на него возмущенно смотрели карие глаза блондина Глухова, выражавшие полное потрясение услышанным.
— За что три? — повторил лицеист.
— Тут вообще-то два надо ставить, — начал Виктор Викторович.
— Во-още, — Глухов в полном негодовании откинулся на спинку стула, возмущенно бросив на столешницу ручку.
— Ну, а что я тебе должен ставить, если из четырех заданий едва полтора выполнено?
— Во-още, — зашептал себе под нос Глухов, сокрушенно тряся головой.
— Лида — «четыре».
— Почему «четыре»?
— Матвей — «три». — Лидин вопрос остался без внимания.
— Как «три»? Виктор Викторович! — Мотя Горенко, сорвавшись с места, подскочил к столу учителя.
— Сядь!
— Виктор Викторович, — Мотя прижимает к груди раскрытую ладонь.
— Я сказал — сядь!
— Ну, Виктор Викторович, я только посмотрю.
— Сядь, или на перемене скажу отцу!
Матвей уныло садится, папы он побаивается, тот у него физрук в этом лицее, мастер черного пояса по таэквандо.
— Я сначала назову все оценки, потом объясню, какие были сделаны основные ошибки, а тогда мы поговорим, какие у кого неясности.
Класс замолчал. Возмущенные своими оценками лицеисты тоже притихли, смирились на время.
— Работа Ежова неплохая, жаль, его нет. «Четыре».
— Виктор Викторович, поставьте ему «два», он списывал.
— Точно, я видел, Кактус списывал. Виктор Викторович, поставьте ему «два».
Учитель молча смотрел на кричащих лицеистов. Ждет, когда затихнут. Никто и не думал затихать, в классе развернулась дискуссия: ставить или не ставить «два» Кактусу. Поняв, что тишины ему не дождаться, Виктор Викторович перекрыл шум зычным криком:
— Ребята, вы меня удивляете!
— Он списывал!
— Тебе-то какая радость, Никонов, если я поставлю Ежову «два»?
— Так нечестно, он списывал.
— А ты не списывал? Ведь все вы сдуваете. Все же видно. Да и не в этом дело, Ежов в работе разобрался.
— Ага, разобрался он, Во-още.
Виктор Викторович немного рассвирепел.
— Я не понимаю, как вы друг друга не уважаете. В наше время мы тоже сдували, но, если кто успешно списал, мы за него радовались, будь он хоть распоследний двоечник. Отличники остальным решения передавали на контрольных. А за такие слова: «Он списывал!» — я бы в те времена встал бы прямо на уроке и дал в морду!
Аплодисменты. Это захлопали Маша Румянцева и Лидочка. Остальные немного затихли.
— Вы дальше результаты слушать будете?
— Да. Будем! — закричали те, кто еще не узнал своей отметки.
— Ну ладно. Павлычев…
Стук в дверь. В щелочку просунулась голова Анны Петровны — завучихи.
— Виктор Викторович, извините, можно вас на минуточку к Юрию Андреевичу. А вы сидите тихо! — голос завучихи зазвучал грозно. — Кто станет кричать, будет иметь неприятности.
Затворив за собой дверь, Виктор Викторович услышал напоследок, как взрывается звонкий нестройный хор одаренных личностей.
В тот день отец больше не вернулся продолжить урок. Через пять минут полного безначалия, за которые ногами лицеистов были истоптаны все парты, а портфель Маши Румянцевой вылетел в окно, в классе появилась учительница химии и с ходу закатила проверочную, не обращая ни малейшего внимания на возмущение таким произволом. Костя знал, что у Виктора Викторовича было еще пять уроков, а уж в большую, обеденную, перемену они точно должны были встретиться в столовой. Еще не было случая, чтобы, придя обедать, Костя не увидел бы отца за учительским столиком рядом с физруком и биологичкой. Все это было странно и как-то тревожно. Костя не понимал даже — почему, но где-то в глубине его груди поселился в тот день маленький противно-надоедливый холодок беспокойства.
Тем временем по лицею поползли слухи.
Первую змею выпустила Машка Румянцева. Перед уроком латыни она вбежала в кл'асс, где уже сидели Лидочка, Костя и Леха Вербов, да и говорит:
— Слышали? Кактуса убили.
— Как убили? — ахнула Лидочка. Костя ничего не сказал, но от такой новости все у него внутри похолодело, а голова наполнилась неприятным гулом.
— Ты с чего взяла? — грубо спросил Вербов Машку,
— Мне Ленка рассказала из десятого.
— Козлиха, что ль?
— Козлова.
— Ну верь дуре.
— Сам ты дурак, Вербов.
Леха рыпнулся за партой, сделав вид, что собирается поймать Машку, она взвизгнула и отскочила к двери.
— Нет, правда, Ленка сказала, — вернулась к страшной новости Машка, — я не вру.
— А она откуда знает? — Леха скептически скривил губы.
— А им завучиха на уроке сказала. Леха засомневался:
— Им сказала, а нам нет?
— Ну они же старшие. И потом Ленка учится с дочкой Анны Петровны.
— А как это случилось? — вмешалась в разговор Лидочка, на которой лица не было, она даже позеленела. Казалось, вот-вот упадет в обморок.
— Я не знаю, и Ленка пока не знает. Говорит, что Анна Петровна долго расспрашивала их о Кактусе: кто его последним вчера видел да кто с ним разговаривал, не жаловался ли он кому-нибудь на опасность. А когда ее спросили, что случилось, завучиха только покраснела вся, рукой махнула и бегом из класса. Только и сказала: «Беда».
— Ну и ду-у-ра.
— Сам ты дурак, Вербов. Ей знаешь, как трудно говорить об этом, у меня тоже мурашки по спине бегают.
— Это ты дура, Машка, а не я и не Анна Петровна. Ну с чего тут следует, что Кактуса шлепнули?
— Она же сказала: «Беда».
— Ну-у ду-ура. Может, он ногу сломал, а то и вовсе просто попал в милицию. Кактус что хочешь натворить может. Ты молчи уж лучше, чем огород городить. Ну-у дура.
— Сам дурак, — вспыхнула Машка и выскочила из класса, видимо, подыскивать других, более доверчивых слушателей.
— Ну-у дура, — снова сказал ей вслед Леха и углубился в домашнее задание. Вчера он не успел его сделать.
Вторая сплетня-змея тоже не заставила себя долго ждать. Она приползла из уст Вжика.
Вжик со своей новостью подлетел на перемене. Он не курил, поэтому на переменах часто оставался один. Тогда Вжик слонялся по коридорам, не зная, как убить время, и заводил разговоры с ребятами из младших классов.