Похищение в Тютюрлистане — страница 18 из 29

— Вы знаете, что это за колодец, друзья? — начал петух. — Это необыкновенный, это замечательный колодец, — он называется колодцем Исполненных Желаний. Кто выпьет из него глоток воды (он указал крылом на медный ковш, висевший на длинной цепочке) и, повернувшись на пятке, сделает, с закрытыми глазами, семь шагов назад, у того любое желание исполнится в течение семи лет. Однако ветреные люди забывают, чего они желали даже час назад, и поэтому, когда судьба им угождает, они чувствуют себя обиженными и оскорблёнными.

— Посмотрим, много ли в этом правды, — буркнул Мышибрат и, выпив единым духом ковш, прошептал: «Я хочу, чтобы весь город обо мне говорил, чтобы я стал самым славным котом Тулебы!»

Он повернулся на пятке и, отсчитывая шаги, назад с закрытыми глазами. Перед ним услужливо расступались. Всем был известен этот прекрасный обычай. Увы, на седьмом шагу он споткнулся и плюхнулся в ушат, полный мокрых трав и водорослей.

Широко открыв глаза, кот подскочил вверх, словно его подбросило пружиной. Все вокруг захохотали. Напрасно Мышибрат тряс в отчаянии хвостом; клешни не разжимались, они впились ему в хвост, — в сырой траве кишели принесённые на продажу раки.

— Чего эти остолопы так смеются? — фыркнул кот, потирая больное место.

— Ты только что сам смеялся, — напомнила ему Хитраска.

— Но зато твоё желание непременно исполнится, — с важностью сказал петух.

— Я даже думаю, что раньше, чем ты предполагаешь, ты станешь самым славным котом в столице. Теперь нам пора держать совет, поэтому сядем за столик в этой уютной кофеенке.

— Иного выхода нет, — начал петух, когда они съели гору пирожных, и последние пузырьки газа, серебрясь, улетели из стаканов с недопитым лимонадом, — мы должны купить какое — нибудь лекарство или мазь, чтобы уничтожить чары, но для этого нужны деньги. Мой приятель Пукло, наш великодушный хозяин, даёт нам есть и пить, но его жена прячет кошелёк под подушку и неохотно расстаётся с деньгами. Что же, я могу только продать эти дорогие мне вещи, — тут он с нежностью посмотрел на свои ордена и медали.

— Ты не должен с ними расставаться, сохрани их лучше для сына, — шепнула Хитраска.

— Это необходимо для блага королевны. А для ребёнка будет достаточно, если он получит от меня в наследство славное имя и крыло, не запятнанное чёрным делом.

— А они в самом деле из золота? — благоговейно спросил Мышибрат и притронулся мягкой лапкой к орденам.

— Слушайте… Я был у лучших аптекарей и докторов, все они в один голос объявили, что могут начать длительное и дорогое лечение, но за результат не ручаются. И лишь один знахарь, известный мне еще со времен похода на Блабону, признался откровенно, что вся медицинская наука здесь бессильна и только сам цыган может разрушить чары.

— Но ведь он не сделает этого!

— Да, но Нагнёток продаёт разные снадобья: лекарства от бессонницы, приворотное зелье для влюблённых, а ходит молва, что и яды… У него много всяких приспособлений готовить отвары и настои… Нужен какой-нибудь проныра, который сумел бы с ним сторговаться и добыть секрет волшебства. — Он посмотрел на озабоченные лица друзей. — Никто из вас не годится, — цыган тотчас догадается…

— Скажи, Пыпец, может быть, кто-нибудь из твоих друзей?..

— Нельзя открывать им тайну, они так простодушны, что сразу же выболтают.

— Сперва нужно достать денег, а потом, может быть, нам придёт в голову какая-нибудь мысль.

Друзья допили лимонад.

Когда наша компания выходила из двери, Мышибрат вернулся к столу; украдкой высыпал крошки с блюдечка в широко открытую пасть и, тщательно пригладив усы, поспешил вслед за друзьями. Было тепло. В парке уже пожелтели деревья, издалека они напоминали золотые и медные паруса. По газонам бегали дети, собирая пучки разноцветных листьев. Какие-то дамы в развевающихся мантильях проехали в экипаже. Шуршали шины, мягко стучали копыта в тенистых и влажных аллеях парка.

Петух направился к ювелиру. В тёмном переулке он спустился вниз по вытоптанным ступеням лестницы. Лестница вела в подвал, напоминающий нору. В полумраке ювелир Барсук, который никогда не снимал своей тёплой шубы, поднёс медали к лампе и, вставив в глаз лупу, долго и внимательно рассматривал их.

— Золото, — шепнул обеспокоенный петух.

— Хм… Немного золота тут есть. — Шаркающей походкой Барсук направился вглубь магазина и, подозрительно оглянувшись, открыл кассу.

— Спасибо вам, — пожал ему лапку петух. Барсук важно поклонился и стал чинить часы, прислушиваясь к их больному тиканью.

«Старый холостяк потому такой и нелюдим, посватать бы его за нашу Хитраску, она бы его мигом расшевелила», — подумал петух, взбегая по крутой лестнице.

— Сколько тебе дали?

— Двенадцать дукатов.

Мышибрат свистнул. Теперь друзья держали путь к окраине города, к городскому валу.

Трава стала бурой; словно золотые монетки, осыпались листья берёз; неподалёку несколько мальчишек пускали змеев.

Друзья уселись на каменной скамье. У их ног лежал город, пропитанный лучами солнца, сонный и прекрасный. Капрал положил крыло на колено и стал считать по перьям: Прыг и Узелок не подходят, — оба большие сорванцы; маэстро Пилюля не сторгуется, — его тотчас обманут; пушкарь Пукло — благородная душа, но очень откровенен и любитель выпить. Больше некого послать к цыгану…

— А яяяя… А яяяя… — послышался голос из-под откоса, и чья-то бледная хитрая физиономия показалась снизу; ноги этого субъекта были спутаны, и по траве тащилась длинная верёвка.

— Козёл! — крикнул петух.

— Да, это яяя, — промычал, смиренно став в сторонке, козёл.

Капрал Пыпец всматривался в него и что-то обдумывал.

— Слушай, ты ведь уже давно был превращен в обычную жалкую козу, — но раскаялся ли ты в своих поступках? Можешь ли ты вновь обрести уважение и загладить свою вину, можно ли тебе доверять?

— О да, дорогие мои, ведь я столько выстрадал!

— Тогда ты пойдёшь на старый рынок, где стоит фургон цыгана Нагнётка, и купишь у него зелье, которое вернёт красоту этой девочке. Вот тебе дукаты. Но горе тебе, если ты обманешь.

— Если ты изменишь, — мяукнул Мышибрат, — мы повесим тебя на первом попавшемся суку.

— Обещаю вам, что не подведу, благодетели мои, — блеял грустно козёл. — Поклясться мне нечем, рогов уже нет.

— Знаем мы эти клятвы…

— Даю слово, что, исполню, — стонал козёл, сжимая в копыте дукаты. — Позвольте вам ножки поцеловать, — козёл склонялся ниже и ниже.

— Заруби себе на носу, мой милый: та верёвка, от которой мы тебя освободим, будет висеть на дереве и ждать тебя с нетерпением!

— О милосердные души, о золотые мои, сделаю для вас, клянусь прабабушкой Мекулой, — прошептал он, и из его узеньких глаз потекли слёзы.

— Режь, — махнул крылом петух.

И Мышибрат разрезал путы. Козёл весело сорвался с места.

— В два счёта сделаю, еще этой ночью вы получите лекарства. Честное купеческое слово.

Он сбежал со склона, пощипывая там и сям верхушки терпкого осота.

— Может быть, не стоило ему сразу давать столько денег?

— У меня не было выбора, необходимо было рискнуть, — сказал петух, вытирая вспотевший лоб. — Может быть, и у него еще осталась и честь и совесть.

Внизу протрубил рожок, послышались голоса и топот. Мальчишки сматывали верёвки. Опьянённые полётом в небесных просторах, змеи неохотно возвращались из лазури, некоторые из них садились на деревья и, обмотав ветви своими шуршащими бумажными хвостами, казалось, хотели переночевать в прохладной выси.

С крепостного вала виден был рынок, похожий на муравейник.

— Что там происходит?

Хитраска посмотрела на солнце.

— Скоро начнётся представление; разве вы не читали афиши?

— Ты права, верно, — согласились звери. — А может быть, стоит хоть одним глазком взглянуть, что будет показывать этот громила?

— Лучше держаться от него подальше, — предостерегла друзей Хитраска.

— В такой толпе, в присутствии всей гвардии, цыган нам совсем не опасен, будь мы под самым его носом…

— Ну, тогда живо, торопитесь, скоро начнётся представление, — пискнула Хитраска.

Блошиный цирк

Уже в самом начале улицы, где за порядком смотрело несколько полицейских, шумели возбуждённые толпы горожан. Стрельчатые окна уходящих в небо узких домов были открыты настежь, и в них торчало множество голов.

Часть площади была огорожена канатом. Вдоль него, потирая руки, ходил цыган Нагнёток. В отдалении стоял фургон; там Друмля одевала блох в парадные платьица. Кляпон восседал на козлах, он пронзительно трубил и ударял в медные тарелки. Наверху, между двумя шестами, была натянута тонкая, как волос, бечёвка; она едва виднелась на фоне ветвей и неба.

В переднем ряду стояло несколько мягких кресел, в них сидели отцы города и сам бургомистр, он любовно поглаживал чёрную, как смоль, бороду.

Прежде чем цыган начал представление, бургомистр встал на кресло и, подняв обе руки вверх, воскликнул:

— Благородные сограждане! Помните о похищенной королевне, развлекайтесь без улыбки, ибо страшно подумать, что будет, если и впредь не будет…

На площади воцарилась тишина, и только сердца притаившихся в толпе друзей забились сильнее.

— Каждого, кто принесёт о ней какое-нибудь известие, король щедро наградит; добровольцев, желающих принять участие в поисках, он вооружит, даст им золото и коней; но неизвестно, где она скрыта, поэтому и во время забавы не закрывайте глаза, может быть, она пройдёт недалеко, может быть, приведут сюда украдкой. Присутствующий здесь маэстро Нагнёток дал показания, они много света на дело не проливают, но же я надеюсь, что похитители найдутся. Будьте бдительны! Будьте настороже!

Поклонившись, бургомистр сложил свои пухлые руки под траурно-чёрной бородой и, глядя на небо, уселся в кресло.

Наступила удручающая тишина. Но вот Нагнёток дал знак Кляпону, тот заиграл на трубе, ударил в тарелки, а Друмля выкатила маленькие клетки с нарядно одетыми блохами.