Миссис Уинн удивила его еще сильнее, чем окна. Только теперь, увидев ее, он понял, что его воображение успело нарисовать портрет женщины, приютившей и удочерившей Бетти Кейн: седые волосы, коренастая, плотная фигура матроны, простецкое, широкое, невзрачное лицо; может, даже передник или цветастый халат из тех, что носят домохозяйки. Но миссис Уинн оказалась совсем иной: стройной, аккуратной, молодой, современной, темноволосой и розовощекой, по-прежнему миловидной обладательницей самых лучистых и умных карих глаз, какие Роберту доводилось когда-либо видеть.
При виде незнакомца она насторожилась и хотела было закрыть дверь, но, приглядевшись, передумала. Роберт объяснил, кто он такой, и она вызвала у него восхищение тем, что выслушала, не перебивая. Клиенты Роберта, будь то женщины или мужчины, редко слушали не перебивая.
– Вы не обязаны говорить со мной, – закончил он свой рассказ, – однако я очень надеюсь, вы не откажетесь. Я сообщил инспектору Гранту, что навещу вас сегодня по делу моих клиентов.
– Ну, если полиция в курсе и ничего не имеет против… – Она посторонилась, давая ему пройти. – Понимаю, вы должны сделать для тех людей все, что в ваших силах, раз уж вы их адвокат. Нам нечего скрывать. Но если вы желаете увидеться с Бетти, то, боюсь, это невозможно. Мы отправили ее к друзьям в деревню на день, чтобы избежать всей этой шумихи. Лесли хотел как лучше, но все же поступил глупо.
– Лесли?
– Мой сын. Присаживайтесь. – Она указала на один из стульев в красивой, опрятной гостиной. – Он так сильно разозлился на полицию – в смысле, на их бездействие, когда все, казалось бы, доказано, – что не мог рассуждать трезво. Он всегда был очень привязан к Бетти. Раньше они были неразлучны, но теперь он помолвлен.
Роберт навострил уши. Вот за такого рода сведениями он и пришел.
– Помолвлен?
– Да. Сразу после Нового года он обручился с прелестной девушкой. Мы все от нее в восторге.
– И Бетти тоже?
– Она не ревнует, если вы об этом, – сказала миссис Уинн, смерив его проницательным взглядом. – Думаю, она скучает по тем временам, когда занимала в его сердце первое место, однако быстро с этим смирилась. Она хорошая девочка, мистер Блэр. Уж поверьте. До замужества я была учительницей в школе – не очень хорошей, потому и вышла замуж при первой возможности, – и я хорошо разбираюсь в девочках. От Бетти никогда не было неприятностей.
– Да, знаю. Все ее только хвалят. А невеста вашего сына училась с ней в школе?
– Нет, она не здешняя. Ее родители переехали сюда, и он познакомился с ней на танцах.
– А Бетти ходит на танцы?
– Нет, это танцы для взрослых. Она ведь еще ребенок.
– Значит, с невестой вашего сына она раньше знакома не была?
– Честно говоря, никто из нас не был с ней знаком. Лесли нас просто огорошил этой новостью. Но она нам так понравилась, что мы не стали возражать.
– Он, должно быть, еще слишком молод, чтобы жениться?
– Разумеется, все это довольно абсурдно. Ему двадцать, а ей восемнадцать. Но из них вышла обворожительная пара. Я и сама вышла замуж совсем молодой и очень счастлива. Единственное, чего мне не хватало, – это дочери, но тут появилась Бетти.
– Что она намерена делать после окончания школы?
– Она не знает. Насколько могу судить, никаких особых талантов у нее нет. Думаю, она рано выйдет замуж.
– Потому что она привлекательна?
– Нет, потому что… – Миссис Уинн запнулась, будто передумав говорить то, что собиралась сказать. – Девочки без каких-либо явных талантов быстро вступают в брак.
Роберт подумал: уж не собиралась ли она что-то сказать про темно-голубые глаза?
– Когда Бетти не вернулась к началу школьных занятий, вы решили, что она просто прогуливает? Хотя она всегда вела себя очень хорошо?
– Да. В школе ей стало скучно, и она всегда говорила – а это, между прочим, правда, – что первый день занятий – день потерянный. Поэтому мы сочли, что она в кои-то веки, как говорится, «воспользовалась случаем». «Попробовала», как выразился Лесли, когда услышал, что она не вернулась.
– Ясно. Во время каникул она носила школьную форму?
Миссис Уинн впервые взглянула на него непонимающе: цель вопроса от нее, по-видимому, ускользнула.
– Нет. Нет, на ней было выходное платье… Вы знаете, что она вернулась домой в одном платье и туфлях?
Роберт кивнул.
– Даже не могу себе представить настолько извращенных женщин, способных так обращаться с беспомощным ребенком.
– Если бы вы встретились с этими женщинами, миссис Уинн, вам было бы еще труднее себе это представить.
– Но самые страшные преступники нередко выглядят невинными и безобидными, разве не так?
Роберт пропустил вопрос мимо ушей. Ему хотелось расспросить о синяках на теле девочки. Они были свежие?
– Да, совсем свежие. Большая часть еще даже не начала менять цвет.
Роберта это слегка удивило.
– Но были и старые синяки?
– Если и были, то они побледнели, и среди новых их не было заметно.
– А как выглядели эти новые? Как следы хлыста?
– О нет. Ее просто били. Даже по ее несчастному личику. Челюсть опухла, а на виске был огромный синяк.
– В полиции говорят, что у нее случилась истерика, когда ее попросили рассказать, что произошло.
– Это было, когда она еще до конца не пришла в себя. После того как она все рассказала нам и как следует отдохнула, уже было проще уговорить ее сделать заявление в полицию.
– Я знаю, что вы ответите мне откровенно, миссис Уинн. У вас никогда не возникало подозрения, что рассказ Бетти – неправда? Хоть на минуту?
– Никогда. С чего вдруг? Она всегда говорила только правду. Да и как бы она сумела выдумать такой длинный, подробный рассказ, чтобы ее не подловили на лжи? Полицейские задавали самые разные вопросы; они далеко не просто так поверили ей на слово.
– Вам она рассказала все сразу?
– Нет, в течение пары дней. Сначала в общих чертах. Затем постепенно отдельные подробности. Например, что окно на чердаке круглое.
– То есть ее состояние никак не повлияло на ее память?
– Думаю, это в любом случае невозможно. С таким мозгом, как у Бетти, я имею в виду. У нее фотографическая память.
«Ну надо же!» – насторожился Роберт.
– Даже будучи совсем маленькой, она могла взглянуть на страницу книги – детской книжки, разумеется, – и тут же восстановить текст по памяти. А когда мы играли в игру Кима – ну, знаете, с предметами на подносе, – нам приходилось исключать Бетти из игры, иначе она неизменно побеждала. Так что нет, она бы запомнила все, что видела.
«Уже теплее», – подумал Роберт. Похоже на одну небезызвестную игру.
– Вы говорите, она никогда не лжет, и любой готов вас в этом поддержать, но, может быть, она когда-нибудь фантазировала, что-нибудь сочиняла про свою жизнь, как склонны делать дети?
– Никогда, – твердо ответила миссис Уинн. Похоже, подобная мысль ее несколько позабавила. – Не получалось у нее, – прибавила она. – Бетти всегда занимала только реальность. Даже играя в кукольное чаепитие, она отказывалась воображать, что на тарелках что-то есть. Как правило, дети с легкостью обходятся воображаемым угощением, но ей требовался хотя бы кусочек хлеба, пусть крошечный, но настоящий. Конечно, чаще всего ей доставалось что-нибудь повкуснее. Хороший способ выторговать лишнюю порцию сладкого, а Бетти всегда была немножко жадной.
Роберт с восхищением отметил умение миссис Уинн взглянуть со стороны на дочь, о которой так долго мечтала и которую, видимо, очень любила. Возможно, это остатки свойственного учителям цинизма. Куда более ценное качество, чем слепая любовь к ребенку. Как жаль, что этой женщине так недостойно отплатили за ее ум и преданность.
– Не хотелось бы продолжать обсуждение неприятного для вас вопроса, – сказал Роберт. – Быть может, вы могли бы сообщить мне что-нибудь о ее родителях?
– О ее родителях? – удивленно переспросила миссис Уинн.
– Да. Вы хорошо их знали? Какими они были?
– Мы их вообще не знали. Никогда даже не видели.
– Но Бетти жила у вас целых… сколько… девять месяцев до того, как погибли ее родители?
– Да, но вскоре после того, как к нам приехала Бетти, ее мать написала, что не станет навещать девочку, поскольку это лишь расстроит ее, и будет лучше оставить ее в покое до тех пор, пока она не вернется в Лондон. Она попросила меня каждый день говорить с Бетти о ней.
Сердце Роберта сжалось от сострадания к неизвестной погибшей женщине, готовой вырвать собственное сердце ради своего единственного ребенка. Сколько же любви и заботы встретилось на пути Бетти Кейн, эвакуированной девочки.
– Она легко у вас освоилась или плакала по матери?
– Плакала, потому что ей не нравилась наша еда. Не помню, чтобы она когда-нибудь плакала о матери. Ее с первого же дня поразила любовь к Лесли – она была тогда совсем крошкой, – и интерес к нему, наверное, заглушил горе. А он был на четыре года старше, как раз на столько, чтобы ощутить себя ее защитником. Он до сих пор себя таковым считает, поэтому-то мы и угодили в этот кавардак с газетой.
– Как именно произошла вся эта история с «Эк-Эммой»? Я знаю, что ваш сын отправился в редакцию по собственной инициативе, но вы в результате согласились с ним…
– Боже мой, нет! – возмущенно перебила миссис Уинн. – Мы даже не успели ничего предпринять. Ни мужа, ни меня не было дома, когда Лесли привел репортера. Когда в редакции услышали его историю, то послали с ним человека, чтобы тот записал все со слов самой Бетти… а когда…
– Бетти все охотно рассказала?
– Не знаю, насколько охотно. Меня не было дома. Мы с мужем вообще ничего не знали до тех пор, пока сегодня утром Лесли не сунул нам под нос газету. Кстати, вид у него был немного бунтарский. Кажется, он сам раскаялся в том, что натворил. Смею вас заверить, мой сын не выбрал бы «Эк-Эмму», если бы не был так взвинчен…
– Знаю. Прекрасно знаю, как это бывает. Этот их подход: «Расскажите нам о своих бедах, а мы все исправим», – он весьма коварный. – Роберт встал. – В