рачивал кран, и устыдился. После долгих лет комфортной жизни он даже представить себе не мог, как можно помыться в воде, разогретой на керосинке.
– Ваш друг очень обаятелен, – отметила Марион, наливая горячий кофе. – Есть в нем что-то от Мефистофеля. Я бы страшно испугалась, если бы он выступал в суде против меня. Но обаяния у него не отнимешь.
– Таковы ирландцы, – мрачно отозвался Роберт. – Для них это так же естественно, как дышать. Мы, несчастные саксы, действуем грубо и гадаем, как им так легко все удается.
Она повернулась, чтобы передать ему поднос, и они оказались лицом к лицу друг с другом; их руки почти соприкасались.
– У саксов есть два качества, которые я ценю больше всего на свете. Два качества, объясняющие, почему они правят миром. Доброта и надежность – или, если угодно, терпимость и верность. Кельтам этого как раз не хватает; потому-то они вечно ссорятся между собой. Черт возьми, забыла сливки! Секундочку. Я их в чулане охлаждаю. – Она принесла сливки и сказала, подражая деревенскому выговору: – Я, кажись, слыхала, что у некоторых есть такие штуки, которые зовутся «холодильниками», но нам они без надобности.
Пока Роберт нес поднос с кофе в солнечную гостиную, он представлял себе, какой адский холод стоит на кухне зимой. Вот раньше, когда топилась плита, а кухарка верховодила среди десятка слуг и можно было заказывать уголь телегами, было совсем иначе. Он страстно желал увезти Марион отсюда. Он и сам не знал куда: ведь в его доме все пропитано аурой тети Лин. Это должно быть место, где ничего не надо полировать или носить и все делается одним нажатием кнопки. Нельзя допустить, чтобы Марион в старости стала рабыней мебели из красного дерева.
Когда они пили кофе, Роберт осторожно упомянул о возможной продаже «Франчайза» и покупке какого-нибудь коттеджа.
– Этот дом никто не купит, – заверила его Марион. – Это чемодан без ручки. Для школы он недостаточно большой, для квартир слишком неудобно расположен, а для одной семьи в наше время чрезмерно велик. Может, из него получится неплохая психбольница, – задумчиво добавила она, глядя на высокую розоватую стену за окном, и Роберт заметил, как Кевин окинул ее беглым взглядом. – Но здесь хотя бы тихо. Деревья не трещат, плющ не стучит в окна, птицы не доводят до истерики своим щебетом. Очень спокойное место для усталых нервов. Возможно, из-за этого кто-нибудь все-таки захочет его купить.
Значит, ей нравилась тишина – тишина, которая ему казалась безжизненной. Возможно, об этом она мечтала, когда жила в Лондоне среди шума, толкотни и требований, страхов и тесных помещений. Большой, тихий, уродливый дом стал для нее убежищем.
Но больше он им не был.
Когда-нибудь – пожалуйста, Господи, позволь этому случиться! – когда-нибудь он лишит Бетти Кейн доверия и любви.
– А теперь, – продолжила Марион, – мы приглашаем вас осмотреть «роковой чердак».
– Да, – согласился Кевин, – мне бы очень хотелось увидеть все то, что девочка якобы опознала. Мне показалось, что все ее утверждения – результат логических догадок. Например, жесткое покрытие на втором лестничном пролете. Или деревянный комод – какой есть почти в каждом деревенском доме. Или сундук с плоской крышкой.
– Да, в то время нас изрядно напугало, что она сумела опознать все имеющиеся у нас вещи, и у меня не было времени собраться с мыслями, но потом я заметила, как мало она, в сущности, сказала в своем заявлении. И она совершила одну значительную ошибку, которую до вчерашней ночи никто не заметил. Роберт, вы принесли ее показания?
– Да. – Он вынул бумагу из кармана.
Марион, Роберт и Макдермот преодолели последний, непокрытый участок лестницы, и она провела их на чердак.
– Вчера я зашла сюда в ходе обычной субботней уборки. Если вам интересно, проблему с уборкой мы решаем так: я беру большую крепкую швабру, пропитанную средством для чистки, и раз в неделю провожу ею по полу на каждом этаже. На одну комнату уходит пять минут, и пыль не скапливается.
Кевин осматривал комнату и изучал вид из окна:
– Значит, вот этот вид она описала.
– Да, – ответила Марион. – этот вид она описала. И если я правильно вчера вспомнила ее слова, то было кое-что, чего она не могла… Роберт, не зачитаете ли вы ее описание вида из окна?
Роберт отыскал нужный абзац и начал читать. Кевин молча наклонился и смотрел в круглое окошко, а Марион стояла у него за спиной, улыбаясь легкой колдовской улыбкой.
– «Из чердачного окна, – прочел Роберт, – я видела высокую кирпичную стену, а посередине – большие железные ворота. За стеной шла дорога – там стояли телеграфные столбы. Нет, машин я не видела, стена была слишком высокая. Изредка лишь крыши грузовиков. Сквозь ворота тоже невозможно было ничего разглядеть, потому что они закрыты изнутри листовым железом. От ворот подъездная дорожка сначала вела прямо, а потом расходилась по обе стороны от двери. Да, наверное, лужайка. Нет, никаких кустов не помню, только…»
– Что?! – вскричал Кевин, резко выпрямившись.
– Что такое? – изумленно спросил Роберт.
– Прочти-ка отрывок про подъездную дорожку еще раз.
– «От ворот подъездная дорожка сначала вела прямо, а потом расходилась по обе стороны от двери…»
Его перебил громкий смех Кевина – резкий звук, выражающий триумф.
– Видите? – спросила Марион, когда внезапно наступила тишина.
– Да, – тихо проговорил Кевин. Его светлые, яркие глаза насмешливо охватили вид из окна. – Этого она не учла.
Марион уступила Роберту место у окна, и тут он увидел, о чем они говорят. Край крыши с небольшим парапетом закрывал дорожку до того, как она начинала разветвляться. Сидя взаперти в этой комнате, невозможно было увидеть, что дорога образует два полукруга у входной двери.
– Видите ли, – сказала Марион, – инспектор читал это заявление, когда все мы находились в гостиной. И все мы знали, что описание соответствует действительности. Я имею в виду описание двора. Поэтому мы подсознательно восприняли все как должное. Даже инспектор. Помню, он потом выглядывал из этого окна, но чисто автоматически. Никому из нас не пришло в голову, что в описании что-то не так. Оно ведь и правда соответствует действительности – кроме одной маленькой детали.
– Кроме одной маленькой детали, – повторил Кевин. – Она приехала сюда в темноте, сбежала тоже в темноте и говорит, что все время сидела в этой комнате. Значит, о разветвленной дорожке она никак знать не могла. Что она там говорит о своем прибытии сюда, Роб?
Роберт нашел нужный отрывок и зачитал:
– «Автомобиль наконец остановился, и женщина помоложе, та, у которой черные волосы, вышла и открыла обе створки ворот. Затем вновь села в автомобиль и подъехала к дому. Нет, было слишком темно, чтобы рассмотреть дом. Видно было только крыльцо со ступеньками – четыре или пять, кажется. Да, точно не много». Дальше она утверждает, что ее повели на кухню и дали кофе.
– Так, – не останавливался Кевин. – А про побег? В какое время суток это произошло?
– После ужина, если я правильно помню, – ответил Роберт, перелистывая страницы. – В любом случае после наступления темноты. Вот, нашел. – И он зачитал: – «Когда я спустилась на лестничную площадку первого этажа, ту, что над передней, то услышала, как они разговаривают на кухне. В передней не было света. Я спустилась ниже, ожидая, что вот-вот кто-нибудь из них выйдет и поймает меня, а затем бросилась к двери. Она была не заперта, и я выбежала на улицу, вниз по ступеням, к воротам и на дорогу. Я побежала по дороге – да, она была с твердым покрытием, как шоссе, – и бежала, пока не выбилась из сил. Легла на траву, передохнула, а потом пошла дальше».
– «С твердым покрытием, как шоссе», – процитировал Кевин. – То есть было слишком темно, чтобы разглядеть поверхность, по которой она бежала.
– Мама считает, этого достаточно, чтобы дискредитировать ее, – сказала Марион после непродолжительной паузы. Она перевела взгляд с Роберта на Кевина и обратно, не особенно на что-то надеясь. – Но вы так не думаете, верно?.. – Это едва ли был вопрос.
– Да, – не мог не согласиться Кевин. – Этого недостаточно. С помощью хитрого адвоката она сумеет выпутаться. Может, скажет, что догадалась про полукруг, потому что машина, на которой она приехала, повернула. Конечно, первым делом она должна была представить себе обычную подъездную дорожку. Никто с ходу не вообразит нечто настолько неудобное, как этот полукруг. Но выглядит красиво, поэтому она, вероятно, и запомнила ее. Думаю, это надо приберечь для выездной сессии суда.
– Да, я ожидала, что вы так скажете, – призналась Марион. – Я не особенно разочарована. Просто обрадовалась – не потому, что это снимает с нас обвинения, а потому что избавляет от сомнений, которые… которые могли бы… – Она вдруг замялась, избегая взгляда Роберта.
– …которые могли бы омрачить наши светлые умы, – быстро закончил за нее Кевин и бросил на Роберта взгляд, полный веселого злорадства. – Как вы вчера додумались до этого, подметая пол?
– Не знаю. Я стояла и смотрела в окно, разглядывая описанный ею вид, и молилась, чтобы в нашу пользу появилось хотя бы одно микроскопическое свидетельство. И тут я как будто услышала голос инспектора Гранта, зачитывавший тот отрывок в гостиной. Видите ли, большую часть истории он пересказал нам своими словами. Но то, что привело его во «Франчайз», он прочел в изложении самой девочки. Я услышала, как его голос – весьма приятный голос – произносит описание полукруглой дорожки, а оттуда, где я тогда стояла, ее не было видно. Возможно, это был ответ на невысказанные мольбы.
– Значит, ты все еще считаешь, что завтра нам надо молчать и все приберечь для выездной сессии? – спросил Роберт.
– Да. Для мисс Шарп и ее матери это не сыграет роли. Все походы в суд похожи друг на друга. Разве что выездная сессия в Нортоне, скорее всего, окажется менее неприятной, чем полицейский суд в родном городе. Чем короче будет завтрашнее заседание, тем для них лучше. Завтра вам нечего представить суду в качестве защиты, так что все пройдет быстро и формально. Их сторона предъявит свои улики, ты заявишь, что приберегаешь защиту для выездной сессии, подашь заявление на залог – и все.