Роберта это вполне устраивало. Он не хотел продлевать их завтрашние мучения и в любом случае куда больше доверял суду за пределами Милфорда. Еще меньше он хотел, чтобы дело закрыли из-за недостатка улик. Нет, у него относительно Бетти Кейн другие планы. Он хотел, чтобы рассказ о том, где она была целый месяц, прозвучал в открытом суде в присутствии самой Бетти Кейн. И к тому времени, когда в Нортоне откроется выездная сессия, ему, Бог даст, будет что рассказать.
– Кто бы мог взяться их защищать? – спросил он Кевина, когда они ехали домой на чай.
Кевин сунул руку в карман, и Роберт решил, что он ищет список адресов. Однако Кевин достал записную книжку.
– Какого числа состоится выездная сессия в Нортоне, не знаешь? – спросил он.
Роберт назвал дату и затаил дыхание.
– Может, я и сам приеду. Посмотрим, посмотрим…
Роберт молчал, боясь неосторожным словом что-нибудь испортить.
– Да, – сказал Кевин. – Почему бы и нет? Если, конечно, не помешают непредвиденные обстоятельства. Мне понравились твои ведьмочки. Буду очень рад выступить против этой гадкой девчонки. Нет, ну надо же, сестра Чарли Мередита. Замечательный был старик. Единственный честный торговец лошадьми за всю историю. Я буду ему вечно благодарен за того пони. Первая лошадь для мальчика очень важна. Она влияет на всю его дальнейшую жизнь – причем не только на отношение к лошадям, а вообще ко всему. В тех доверии и дружбе, какие завязываются между мальчиком и хорошей лошадью, есть нечто…
Роберт слушал с чувством облегчения и радости. Он уже догадался – не без легкой, лишенной горечи иронии, – что Кевин и думать забыл о вероятности вины Шарпов задолго до того, как ему продемонстрировали вид из окна. Не может же такого быть, чтобы сестра Чарли Мередита кого-то похитила.
Глава 17
– Не перестаю удивляться, – сказал Бен Карли, глядя на забитые скамьи маленького зала суда, – каким образом столько людей ничем не заняты утром в понедельник. Хотя должен признаться, давненько я не видывал столь яркого собрания. Ты обратил внимание на дамочку из спортивных товаров? В предпоследнем ряду, в желтой шляпке, которая совершенно не сочетается ни с ее лиловыми румянами, ни с ее волосами. Если в магазине она оставила за главную ту девчонку, Годфри, то ее сегодня обсчитают. Я защищал эту девицу, когда ей было пятнадцать. Она воровала мелочь с тех пор, как научилась ходить, и занимается этим по сей день. Ни одну женщину нельзя оставлять наедине с кассой, поверь мне. Ну а женщина из «Анны Болейн». Впервые вижу ее в суде. Хотя понятия не имею, как она до сих пор этого избегала. Ее практически содержит сестра. Никто так и не выяснил, куда мисс Трулав девает деньги. Возможно, ее шантажируют. Интересно кто. Я бы поставил на Артура Уоллиса из «Белого оленя». Ему каждую неделю выплачивать по три штрафа плюс еще один, на это зарплаты официанта не хватит.
Роберт не слушал болтовню Карли. Он прекрасно понимал, что публика в суде – не обычные бездельники, ищущие развлечений перед открытием собственных заведений. По таинственным милфордским каналам распространились новости, приведшие в зал суда всех, кому хотелось понаблюдать, как будут обвинять Шарпов. Скучный зал расцветили яркие платья женщин, а тишину, обычную для этого учреждения, нарушал их щебет.
Одно лицо, которое, казалось бы, должно было выражать враждебность, показалось Роберту на удивление дружелюбным. Это была миссис Уинн, которую Роберт в последний раз видел посреди прелестного садика на Медоусайд-лейн в Эйлсбери. Он не мог воспринимать миссис Уинн как врага. Она ему нравилась, вызывала восхищение, и он заранее жалел ее. Он бы хотел подойти поздороваться, однако игра уже началась, а их команды носили разные цвета.
Грант пока не объявился, но Хэллам был на месте. Он беседовал с сержантом, который приходил во «Франчайз» в ту ночь, когда хулиганы разбили в доме окна.
– Как твой сыщик? – спросил Карли, прервав поток замечаний.
– Сыщик хороший, но и проблема колоссальная, – сказал Роберт. – По сравнению с этим любая иголка сама выскакивает из стога сена.
– Одна девчонка против целого света, – усмехнулся Бен. – Скорей бы ее увидеть. Думаю, что после всех полученных ею сочувственных писем, предложений руки и сердца и сравнений со святой Бернадеттой она сочтет провинциальный полицейский суд слишком скромной ареной для своего выступления. Ее не приглашали стать актрисой?
– Понятия не имею.
– Ее мама, наверное, не одобрила бы. Вон она, в коричневом костюме, выглядит весьма разумной женщиной. Как только у нее выросла такая дочь… Ах да! Ведь она же приемная, не так ли? Ужасное предостережение! Не перестаю удивляться, как мало люди знают о тех, кто живет бок о бок с ними. У одной женщины из Хэм-Грин была дочь, с которой та глаз не спускала, но однажды дочь вышла из дома и не вернулась. Обезумев от беспокойства, мать пошла в полицию, и тут выяснилось, что дочка, якобы ни на секунду не покидавшая поле зрения матери, вообще-то замужняя дама с ребенком. Она просто забрала ребенка и ушла жить к мужу. Посмотри полицейские архивы, коли не веришь Бену Карли. Что ж, если сыщик тебя разочарует, сообщи; дам тебе адрес очень хорошего детектива. Ну, начинается.
Начался суд, и он встал, продолжая комментировать состав присяжных, их вероятное настроение и профессии.
Три рутинных дела прошли быстро. Нарушители были старые, опытные, уже так привыкшие к судебной процедуре, что занимали свои места автоматически. Роберту казалось, что кто-нибудь вот-вот воскликнет: «Помедленнее, пожалуйста!»
Тут он увидел Гранта, вошедшего тихо и занявшего позицию наблюдателя позади скамьи для прессы. И понял: время пришло.
Миссис и мисс Шарп вошли вместе, как только назвали их имена, и сели на ужасную скамью для обвиняемых с таким видом, точно заняли места в церкви. Действительно, похоже, подумал он. Глаза у обеих спокойные, внимательные, будто они ждут начала службы. Но Роберт вдруг понял, что бы он испытывал, окажись на месте старой миссис Шарп тетя Лин, и впервые осознал, как, наверное, переживает за свою мать Марион. Даже если с них снимут все обвинения, какую компенсацию получат они за перенесенные страдания? Какое наказание соответствует преступлению Бетти Кейн?
Роберт, человек старомодный, верил в воздаяние. С Моисеем он, может быть, не во всем был согласен – не всегда следует действовать по принципу «око за око», – но он определенно не спорил с Гилбертом [10]: каждый преступник должен понести соответствующее его вине наказание. Вряд ли разговоры с пастором и обещания исправиться превратят преступника в достойного гражданина. «Настоящий преступник, – сказал однажды Кевин после долгого обсуждения тюремных реформ, – обладает двумя неизменными чертами, и именно они делают из него преступника. Это величайшее тщеславие и непомерный эгоизм. Это столь же неотъемлемая часть человека, как его кожа. С таким же успехом можно пытаться изменить цвет глаз». – «Но, – возразил кто-то, – существуют чудовищно тщеславные эгоисты, так и не ставшие преступниками». – «Только потому, что их жертвами становятся их собственные жены, а не банк, – ответил Кевин. – Авторы многочисленных талмудов пытаются дать определение преступнику, но на самом деле ответ очень прост. Преступник – это тот, для кого удовлетворение его сиюминутных личных потребностей лежит в основе всех действий. Его нельзя излечить от эгоизма, но можно сделать так, чтобы удовлетворение потребностей не стоило его внимания».
По мнению Кевина, преступников следовало высылать в исправительную колонию. Изолированное сообщество, где бы все прилежно трудились. Такая реформа не пошла бы на пользу самим заключенным, скорее, облегчила бы жизнь тюремщикам, ну а на перенаселенных Британских островах осталось бы больше места для домов и садов приличных граждан. Так как труд преступники ненавидят больше всего на свете, то это послужило бы для них лучшим наказанием, нежели современные тюрьмы, которые, по словам Кевина, устрашают не больше третьесортной частной школы.
Глядя на дам на скамье подсудимых, Роберт подумал, что в стародавние времена к позорному столбу ставили только виновных. Сейчас же осуждать начинали еще до суда, а истинные виновные тут же исчезали из общественной памяти, оказываясь в безопасности. В какой-то момент что-то пошло не так.
Старая миссис Шарп надела плоскую бархатную черную шляпку, в которой посетила контору Роберта в то утро, когда в их дела вмешалась «Эк-Эмма»; выглядела она достойно, но странновато. Марион тоже была в головном уборе, хотя, как показалось Роберту, не столько из уважения к суду, сколько для того, чтобы хоть немного защититься от чужих взглядов. Простая фетровая шляпа с узкими полями покрывала черные волосы Марион, затеняла ее блестящие глаза, и она выглядела не более смуглой, чем любая женщина, много времени проводившая на воздухе. Простота шляпы несколько смягчала ее обычно суровый вид. Роберту не хватало ее черных волос и блеска глаз, однако он одобрил ее стремление выглядеть как можно более обыденно. Возможно, у враждебно настроенной аудитории слегка уменьшится желание заклевать Марион до смерти.
А потом он увидел Бетти Кейн.
О ее появлении он узнал по оживлению среди представителей прессы. Обычно специальную журналистскую скамью занимали два скучающих стажера: один из «Милфорд Адвертайзер» (пятничный еженедельник), другой – представитель двух газет: «Нортон Курьер» (два раза в неделю, по вторникам и пятницам) и «Ларборо таймс». Но сегодня эту скамью заполнили люди немолодые и отнюдь не скучающие. Выглядели они так, будто их пригласили на банкет, и они были к нему готовы.
И пришли они, несомненно, ради Бетти Кейн.
Роберт не встречал ее с того дня, когда она стояла в гостиной «Франчайза» в своей темно-синей школьной куртке, и его вновь поразили ее юность и искренняя невинность. За прошедшие с тех пор недели она превратилась в его глазах в чудовище; он думал о ней лишь как об извращенном создании, чья ложь привела к суду над двумя честными женщинами. Теперь же, снова увидев живую Бетти Кейн, Роберт растерялся. Он знал, что эта девочка и чудовище – одно и то же лицо, но ему трудн