– Я подождала часок, думая, что приедет Барни. Мой муж. Вещи девчонки были разбросаны по всей комнате, ну… я их побросала в ее же чемодан и убрала его в шкаф под лестницей на чердак. И открыла все окна. Должно быть, она духи на себя половником выливала. Но Барни не приехал, и я пошла прочь. Видимо, совсем чуть-чуть с ним разминулась, ведь той ночью он все-таки заехал. Но через пару дней я рассказала ему, что произошло.
– И как он отреагировал?
– Сказал, жаль, что ее матушка не поступила с ней так же еще лет десять назад.
– Он не беспокоился о том, что с ней стало?
– Нет. Я немного волновалась, но он ответил, что она живет совсем рядом, в Эйлсбери. Туда она легко могла поймать попутку.
– Значит, он не сомневался, что она отправилась домой?
– Да. Я говорю: стоило бы проверить. Она все-таки совсем еще ребенок.
– А он что на это ответил?
– Сказал: «Фрэнки, дорогуша, у этого “ребенка” инстинкт самосохранения похлеще, чем у хамелеона».
– Значит, вы выбросили это дело из головы?
– Да.
– Но вы должны были о нем вспомнить, когда прочли статью о деле дома «Франчайз».
– Да нет.
– Почему же?
– Ну, во‑первых, я не знала ее имени. Барни называл ее Лиз. Да я и не разглядела связи между похищенной и избитой пятнадцатилетней школьницей и содержанкой Барни. В смысле, девицей, которая ела шоколадки у меня в кровати.
– Если бы вы поняли, что это одна и та же девушка, вы бы сообщили полиции то, что вам было о ней известно?
– Непременно.
– Не стали бы колебаться из-за того, что именно вы ее избили?
– Нет. Будь у меня такая возможность, я бы завтра же все повторила.
– Избавлю своего ученого коллегу от необходимости задавать вопрос: вы намерены развестись с мужем?
– Нет. Ни в коем случае.
– Значит, ваши и его показания не тайный сговор?
– Нет. Если бы я хотела развестись, мне не пришлось бы давать ложные показания. Но я не собираюсь разводиться с Барни. С ним весело, и он хорошо зарабатывает. Что еще от мужа нужно?
– Даже не знаю, – пробормотал Кевин.
Далее он попросил ее подтвердить, что девушка, о которой она говорила, – та же, что сейчас давала показания; та, кого она видит в суде. Поблагодарив миссис Чэдвик, он сел.
Но Майлз Эллисон даже не пытался устраивать перекрестный допрос. Кевин хотел было вызвать следующего свидетеля, однако его опередил председатель жюри присяжных, сообщивший господину судье, что им достаточно имеющихся свидетельств.
– Кто тот свидетель, которого вы собирались вызвать, мистер Макдермот? – спросил судья.
– Владелец отеля в Копенгагене, ваша честь. Он готов подтвердить, что они останавливались у него в отеле в указанный период.
Судья вопросительно посмотрел на председателя.
Тот посовещался с присяжными.
– Нет, ваша честь, мы не видим в этом необходимости. Оставляем это на ваше усмотрение.
– Если вы считаете, что можете вынести правильный вердикт на основании уже услышанного – а лично мне кажется, что дополнительные свидетельства излишни, – пусть так и будет. Желаете ли вы прослушать выступление защитника?
– Нет, ваша честь, благодарю вас. Мы уже вынесли вердикт.
– В таком случае, полагаю, мне тоже нет смысла подводить итоги. Желаете удалиться?
– Нет, ваша честь. Мы вынесли решение единогласно.
Глава 23
– Лучше подождать, пока разойдется толпа, – предложил Роберт. – Тогда нас выпустят через черный ход.
Почему-то Марион выглядела совершенно безрадостно, даже сурово. Как будто еще не отошла от шока. Неужели все это ее так задело?
Заметив озадаченное выражение его лица, она объяснила:
– Бедная, бедная женщина. Ни о чем другом думать не могу.
– О ком вы? – не понял Роберт.
– О матери этой девочки. Можете представить себе что-либо более ужасное? Лишиться крыши над головой страшно… О да, дорогой Роберт, вам нет нужды нам ничего рассказывать… – Она показала ему свежий номер «Ларборо таймс» с заголовком: «“ФРАНЧАЙЗ”, МЕСТО ЗНАМЕНИТОГО МИЛФОРДСКОГО ПОХИЩЕНИЯ, ПРОШЛОЙ НОЧЬЮ СГОРЕЛ ДОТЛА». – Вчера это показалось бы мне невероятной трагедией. Но по сравнению с болью этой женщины это такой пустяк. Что может быть страшнее, чем обнаружить, что человека, с которым ты столько лет жил под одной крышей и которого любил, не существует и никогда не существовало? Что человек, которого ты так сильно любил, не просто не любит тебя, но и вообще о тебе не думает и никогда не думал? Что ей остается в таком случае? Она больше не сможет ступить на зеленую траву, не опасаясь, что под ногами трясина.
– Да, – согласился Кевин. – Я даже смотреть на нее не могу. Ужас, что ей пришлось перенести.
– У нее замечательный сын, – сказала миссис Шарп. – Надеюсь, он ее утешит.
– Разве ты не видишь, – возразила Марион, – у нее и сына-то нет. У нее ничего не осталось. Она думала, у нее есть Бетти. Любила ее и была в ней так же уверена, как в собственном сыне. А теперь рухнул весь фундамент ее жизни. Как ей теперь оценивать людей, если внешность так обманчива? Нет, у нее ничего не осталось. Только пустота. Сердце кровью обливается, когда думаю о ней.
Кевин взял ее за руку:
– У вас хватает собственных бед, не взваливайте на себя чужие. Идемте; думаю, теперь нас отпустят. Разве не приятно вам было видеть, как полиция ненавязчиво загоняет клятвопреступниц в угол?
– Нет, я могла думать лишь о публичном распятии этой женщины.
Значит, она тоже это так назвала.
Кевин не обратил внимания на ее слова.
– А как все представители прессы бросились к телефону, чуть ли не перескакивая друг через друга, как только судья ушел? Обещаю, вашу репутацию очистят все газеты Британии. Самое публичное оправдание со времен Дрейфуса. Подождите меня здесь, мне надо снять мантию. Вернусь через секунду.
– Наверное, нам придется ночку-другую провести в гостинице? – предположила миссис Шарп. – У нас осталось какое-нибудь имущество?
– Да, и, к счастью, немало, – ответил Роберт и описал, что удалось спасти. – Но вам не обязательно ехать в отель. – И сообщил им о предложении Стэнли.
После суда Марион с матерью отправились в небольшой дом на окраине «нового» города. В передней гостиной мисс Сим они сели праздновать маленькой, сдержанной компанией: Марион, ее мать, Роберт и Стэнли. Кевину надо было возвращаться в город. На столе стоял пышный букет цветов с одной из лучших карточек от тети Лин. Теплые, вежливые послания тети Лин имели не больше смысла, чем вопрос: «Много дел сегодня, мой милый?», но оказывали столь же умиротворяющее воздействие. Стэнли принес экземпляр «Ларборо Ивнинг Ньюз», где всю передовицу занимал рассказ о процессе под заголовком «АНАНИЯ ТОЖЕ СОЛГАЛ» [11].
– Не хотите ли завтра поиграть в гольф? – обратился Роберт к Марион. – Вы так давно не были на свежем воздухе. Можем начать пораньше, пока на поле нет народа.
– Да, я была бы рада, – ответила она. – Полагаю, завтра жизнь начнется с чистого листа и превратится в обычную смесь хорошего и плохого. Но сегодня все еще кажется, что может произойти лишь дурное.
Впрочем, утром, когда он заехал за ней, все вернулось на круги своя.
– Вы не представляете, какое это блаженство, – поделилась она впечатлениями, – жить в этом доме. Достаточно повернуть кран, и польется горячая вода.
– А еще здесь очень поучительно, – прибавила миссис Шарп.
– Поучительно?
– Слышно каждое сказанное за стеной слово.
– Мама! Ну уж не каждое!
– Каждое третье, – поправилась миссис Шарп.
На поле для гольфа они отправились в прекрасном настроении, и Роберт решил, что сделает Марион предложение за чаем в клубе. Или там будет слишком много народа, желающего сказать доброе слово после суда? Тогда, может быть, по дороге домой?
Он счел, что лучше всего будет оставить старый дом тете Лин – он настолько принадлежал ей, что невозможно было представить, что она не проживет там до конца дней своих, – а для себя и Марион подыскать местечко где-нибудь в Милфорде. Сейчас найти дом нелегко, но в крайнем случае ведь есть квартирка на верхнем этаже конторы «Блэр, Хэйуорд и Беннет». Придется убрать оттуда архивы за последние лет двести, а то они уже приближаются к музейному состоянию. Давно следовало этим заняться.
Да, он сделает ей предложение по дороге домой.
Обнаружив, что мысли об этом отрицательно влияют на игру, он все же передумал. У девятой лунки он наконец перестал размахивать клюшкой и сказал:
– Марион, я хочу на вас жениться.
– В самом деле, Роберт? – Она достала клюшку и отбросила сумку на край поля.
– Вы ведь согласны?
– Нет, Роберт, милый, не согласна.
– Но, Марион! Почему? Почему нет?
– Ох… как говорят дети, «потому что».
– Но почему?
– Причин много, и каждая из них хороша сама по себе. Например, если человек до сорока лет не женился, значит, женитьба – это не то, что ему нужно в жизни, а лишь что-то, что внезапно свалилось на него, вроде гриппа, или радикулита, или требований из налоговой инспекции. Не хочу быть чем-то, что внезапно свалилось на вас.
– Но это…
– Кроме того, я не принесу никакой пользы фирме «Блэр, Хэйуорд и Беннет». Хотя…
– Я же не прошу вас выходить замуж за фирму.
– Хотя доказано, что я не избивала Бетти Кейн, я все равно навсегда останусь «той женщиной из дела Кейн». Не к лицу старшему партнеру иметь такую супругу. Вам от этого будет только хуже, уверяю вас, Роберт!
– Марион, ради всего святого! Перестаньте…
– К тому же у вас есть тетя Лин, а у меня – мама. Не можем же мы их бросить. Я не просто люблю свою мать, она мне нравится как человек. Я ею восхищаюсь, и нам хорошо вместе. Ну а вы привыкли, что тетя Лин вас балует… Да, привыкли! И вам будет не хватать заботы, которой я вас окружить не смогу, а если бы могла, все равно не стала бы. – Она весело улыбнулась Роберту.
– Марион, я хочу жениться на вас именно потому, что вы не собираетесь надо мной трястись. У вас зрелый ум и…