– Зрелый ум – это прекрасно, когда вы раз в неделю обедаете вместе, но, проведя всю жизнь с тетей Лин, вы скоро убедитесь, что вам не хватает вкусной еды и отсутствия критики.
– Вы кое о чем не упомянули, – сказал Роберт.
– О чем же?
– Любите вы меня хоть немного?
– Да. Я вас очень люблю. Наверное, больше, чем когда-нибудь кого-нибудь любила. Отчасти поэтому и не хочу выходить за вас замуж. А другая причина – во мне.
– В вас?
– Поймите, я не отношусь к тому типу женщин, из которых выходят хорошие жены. Я не умею забывать себя ради другого, не умею подстраиваться под чьи-либо требования, капризы и хвори. Мы с мамой прекрасно уживаемся, потому что не предъявляем друг другу никаких требований. Если одна из нас захворает, она удаляется к себе в комнату и лечится, пока снова не сможет предстать перед человеческим обществом. Но ни один муж не станет этого делать. Он рассчитывает на сочувствие – пусть даже заболел по собственной вине, раздевшись, когда ему стало жарко, вместо того чтобы благоразумно подождать, пока остынет. На сочувствие, внимание и вкусную еду. Нет, Роберт. Сотни тысяч женщин только и ждут возможности за кем-то ухаживать. Зачем же выбирать меня?
– Затем, что таких, как вы, одна на сотни тысяч, и я вас люблю.
Она как будто немного смутилась:
– Я кажусь вам легкомысленной, правда? Но в моих словах есть смысл.
– Но, Марион, эта одинокая жизнь…
– Судя по моему собственному опыту, «полноценная» жизнь полна лишь чужих требований.
– …и ваша матушка не будет жить вечно.
– Зная маму, как знаю ее я, не сомневаюсь, что она с легкостью переживет меня. Вам лучше закончить с этой лункой. Вижу, приближается старый полковник Уиттакер.
Он машинально загнал мяч в лунку.
– Что же вы собираетесь делать? – спросил он.
– Если не выйду за вас замуж?
Роберт стиснул зубы. Она права: вероятно, ему и правда непросто будет выносить ее насмешливость.
– Что вы с матушкой думаете делать теперь, когда лишились «Франчайза»?
Она ответила не сразу, будто говорить было трудно. Повернулась к нему спиной, начала складывать клюшки в сумку:
– Мы едем в Канаду.
– Вы уезжаете?
Она по-прежнему не оборачивалась:
– Да.
Его это ошеломило.
– Но, Марион, вы не можете. И почему в Канаду?
– У меня там кузен, он преподает в университете МакГилл. Сын единственной сестры моей матери. Некоторое время назад он написал, предложил поселиться с ним, но мы тогда только унаследовали «Франчайз» и были очень счастливы в Англии. Пришлось отказаться. Но предложение по-прежнему в силе. И мы… мы обе теперь будем рады уехать.
– Понимаю.
– Не смотрите так грустно. Вы не догадываетесь, чего избежали, дорогой мой.
Игру они закончили в строгом, деловом молчании.
Роберт отвез Марион к мисс Сим и поехал на Син-лейн. Он кисло улыбнулся, думая о том, как много нового привнесло в его жизнь знакомство с Шарпами. В том числе он узнал, каково это – получить отказ на предложение руки и сердца. Последнее, наверное, удивило его сильнее всего.
Через три дня, продав в комиссионный остатки мебели, а Стэнли – свою старую машину, которую он так презирал, мать и дочь Шарп покинули Милфорд на поезде. На том странном, с виду игрушечном поезде, который шел через Нортон. Роберт отправился с ними, чтобы помочь им пересесть на скоростной.
– Всегда любила путешествовать налегке, – сказала Марион, указывая на их скромный багаж, – но никогда не предполагала, что полечу в Канаду с одним саквояжем.
Роберт не мог даже думать о том, чтобы поддерживать ничего не значащую беседу. На него нахлынуло отчаяние, какого он не знал с тех пор, как ребенком вынужден был возвращаться в школу после каникул. Вдоль железнодорожного полотна пышно цвели цветы, поля пожелтели от лютиков, но Роберту мир казался пепельно-серым и мрачным.
Он смотрел, как Шарпов уносит лондонский поезд, и думал, что теперь, когда нет надежды видеть тонкое, смуглое лицо Марион хоть раз в день, жизнь в Милфорде станет невыносима.
Впрочем, жизнь эту он переносил легче, чем предполагал. После полудня начал вновь играть в гольф, и, хотя мяч навсегда остался для него «куском гуттаперчи», своей прежней формы Роберт не потерял. Он обрадовал мистера Хезелтайна вновь пробудившимся интересом к работе. Предложил Невилу вместе рассортировать архивные дела на чердаке, возможно, превратить их в книгу. Когда три недели спустя из Лондона пришло прощальное письмо Марион, Роберт уже вполне уютно чувствовал себя в привычных теплых объятиях Милфорда.
Марион писала:
«Дражайший Роберт!
Это лишь прощальная записка, чтобы сообщить Вам, что мы обе Вас вспоминаем. Послезавтра мы летим в Монреаль утренним самолетом. Теперь, когда отъезд так близко, мы обе поняли, что в нашей памяти сохранились лишь добрые, приятные минуты, а все остальное размыто и кажется не таким уж важным. Может, это всего лишь преждевременная ностальгия. Не знаю. Знаю только, что всегда буду счастлива, вспоминая Вас. И Стэнли, и Билла… и Англию.
С любовью и благодарностью к Вам от нас обеих.
Марион Шарп».
Он положил письмо на стол из красного дерева с латунными уголками. На письмо падал луч послеполуденного солнца.
Завтра в это время Марион уже не будет в Англии.
Грустная мысль, но ведь ничего не поделаешь. Что тут можно поделать?
А затем одна за другой случились три вещи подряд.
Пришел мистер Хезелтайн и сообщил, что миссис Ломакс вновь желает изменить свое завещание и просит Роберта немедленно приехать на ферму.
Позвонила тетя Лин и попросила по дороге домой купить рыбы.
А мисс Тафф принесла на подносе чай.
Долгое время он рассматривал два диетических печенья на тарелочке. Затем мягким, но решительным движением отодвинул поднос в сторону и поднял телефонную трубку.
Глава 24
Летний дождь с унылой настойчивостью поливал поле аэродрома. То и дело ветер подхватывал струи дождя и одним размашистым движением обдавал ими здание аэровокзала. Над дорожкой к самолету, отправлявшемуся в Монреаль, был навес, и пассажиры наклоняли головы, по пути борясь с непогодой. Находясь в хвосте очереди, Роберт видел плоскую черную шляпку миссис Шарп и выбивавшиеся из-под шелка седые пряди волос.
Когда Роберт вошел в самолет, они уже сидели на местах, а миссис Шарп рылась в сумочке. Он шел между рядами кресел; Марион подняла голову и заметила его. Лицо ее осветилось радостным удивлением.
– Роберт! – воскликнула она. – Вы пришли нас проводить?
– Нет, я лечу этим же самолетом.
– Летите? – изумленно оглядев его, переспросила она. – Вы?
– Это ведь общественный вид транспорта.
– Знаю, но вы… летите в Канаду?
– Да.
– Зачем?
– Навестить сестру в Саскачеване, – серьезно пояснил Роберт. – Это куда лучший предлог, чем кузен, преподающий в университете.
Она рассмеялась – тихо и радостно.
– Ах, Роберт, дорогой мой, – сказала она. – Если б вы только знали, какой вы противный, когда напускаете на себя этот надменный вид!