– Вам незачем напоминать мне об этом. Я не допущу, чтобы вас и Катрину постигла такая страшная участь. – Эти слова дались Мишель не сразу. После продолжительной паузы, во время которой она вспоминала, почему согласилась выйти замуж за Галена. А сегодня, поддавшись чувствам, едва все не испортила.
Снова.
И, наверное, хорошо, что Кейрана нет дома.
Никому не нужны ее признания. Все, что она к нему чувствует, должно остаться в тайне.
Так надо и так правильно.
– Я вас не подведу, – тихо, но твердо произнесла Мишель.
– Вот и чудесно, – расцвела кузина Кейрана и пододвинула к гостье чашку, а также вазочку с печеньем. – Угощайтесь, Мишель. Уверена, сладкое пойдет вам на пользу, перебьет горечь, что ядом разливается у вас в душе.
Но сладкое не помогло. Как и бестолковый щебет квартеронки, не сумевший отвлечь ее от печальных размышлений. Получив от соперницы клятвенное заверение, что она отпустит Кейрана, Аэлин принялась беззаботно болтать о всякой ерунде.
– Жду не дождусь дня, когда мы с вами, Мишель, наконец породнимся. – Когда с чаем было покончено, Аэлин поднялась с кресла. – А сейчас, боюсь, вам пора. Скоро начнет смеркаться, а с приходом тьмы в наших местах становится небезопасно. Уж точно не сегодня.
В отличие от мисс Кунис, сиявшей улыбкой, настроение Мишель к концу их разговора стало еще хуже, чем было до этого. Она расстроенно кивнула и последовала за девушкой. Ей и правда следовало возвращаться, чтобы мама не волновалась. Хотелось скорее добраться до дома, запереться у себя в спальне и вдоволь нареветься.
Это единственное, что она могла сейчас сделать.
Словно сомнамбула, Мишель приблизилась к коляске, попрощалась с Аэлин, напоролась на обиженный взгляд Серафи и сутулую фигуру Адана. Ее снова мучило головокружение. Снова мутило. Снова накатывала эта отвратительная слабость, появлявшаяся так внезапно и подолгу ее не отпускавшая. Даже слова прощания мисс Кунис разобрать не получилось, как и недовольное ворчание рабыни.
– Оставь меня в покое, Серафи.
Коляска тронулась. Мишель прикрыла глаза, убаюкиваемая мерным покачиванием экипажа, и, кажется, даже ненадолго задремала. Сбежала из ужасной реальности. Чтобы пробудиться от громкого крика служанки.
Со всех сторон их окружали всадники.
Кажется, ее оглушили… Мишель помнила опаляющую боль в затылке и пронзительные крики Серафи. Даже сейчас они продолжали стоять в ушах, тысячами игл пронзали виски.
Адан… Девушка чуть слышно застонала. Она видела, как его схватили, как раб исступленно дрался, прежде чем один из подонков в маске принялся яростно бить его прикладом по лицу, пока другие удерживали его за руки. Что произошло дальше – Мишель не имела понятия: шорох шагов сзади и резкий удар по голове швырнули ее, как в мутные воды Мэйфи, во тьму. Из которой она теперь медленно выплывала, захлебываясь страхом и отчаянием.
Не сразу удалось разлепить веки, а когда она это все же сделала, вынуждена была сразу зажмуриться: косые лучи заходящего солнца ослепляли. Мишель тряхнула головой, морщась от боли. Облизнула пересохшие губы, растрескавшиеся до крови. Хотелось пить и чтобы боль в затылке скорее стихла.
А еще чтобы этот кошмар прекратился.
– Ну наконец-то очухалась, куколка, – услышала она грубый, охрипший от табака голос. – Хозяин только зря беспокоился. И ничего я не перестарался и не лишил его удовольствия с тобой поквитаться.
Тут уж Мишель пришлось открыть глаза. Щурясь, огляделась по сторонам, пытаясь понять, где она и откуда доносится этот отвратительный надтреснутый голос.
Оказалось, ее сгрузили прямо на пол в хижине или каком-то утлом домишке. Стоило лишь чуть пошевелиться, как под ней противно заскрипела старая половица. В раскрытое настежь оконце проникали закатные лучи, раскрашивая багрянцем центр комнаты, но не касаясь темных углов, в одном из которых Мишель заметила Серафи. Девушка полулежала, неестественно наклонив голову, а возле нее на корточках сидел широкоплечий детина в мятой, с пятнами пота рубахе.
– Серафи, – хрипло прошептала Мишель, а потом, собравшись с силами, что есть мочи завопила: – Серафи!!!
Больше всего она боялась, что рабыня так и останется похожей на сломанную куклу. Никогда не очнется.
– Тише, тише, мисса. – Перестав ощупывать служанку, похититель поднялся и приблизился к ней. – Чего ж то так буйствовать? Поберегли бы лучше силы для ночной прогулки.
– Не трогай меня! – яростно прошипела она, опасаясь, что вот сейчас он опустится перед ней на колени и точно так же примется лапать своими грязными ручищами.
– Нет-нет, – сально ухмыльнулся мужчина с заросшим щетиной и обезображенным шрамом лицом, – вас нельзя. А вот с ней, – оглянулся на рабыню, – можно. Хорошая девка, ладная. С такой грех не позабавиться.
– Только тронь ее! – Мишель дернулась, мечтая хорошенько врезать бандиту, чтобы пропало всякое желание скалиться, и к своему ужасу осознала, что связана: грубые веревки впивались в щиколотки и запястья.
– Это-то я и собираюсь сделать, мисса, – осклабился мужчина. – А вы посмотрите. Ну или отвернитесь, если такая скромница.
– Меня найдут, а тебя вздернут на виселице! Забьют до смерти! Да я сама прикажу тебя связать и буду бить, пока не подохнешь, если ты хоть пальцем ее коснешься! – из последних сил сдерживая слезы бессилия, выкрикнула Мишель.
– Ну, во-первых, найдут не вас, а в лучшем случае то, что от вас останется. А что до остального… Буйная вы слишком, как и ваша фантазия.
Мишель не успела понять, чего испугалась больше: слов негодяя или того, что он принялся раздевать ее рабыню. В тот момент дверь распахнулась, и в воцарившейся тишине раздался резкий приказ:
– Оставь девку в покое и выйди!
Мишель зажмурилась, осознав, что сейчас и правда самое время расплакаться. Стоило увидеть, кого принесли демоны, и ее снова захлестнула паника.
Одет ее мучитель был, как всегда, безукоризненно: в тонкий поплиновый костюм насыщенного табачного цвета. Пиджак был расстегнут, открывая рубашку с плоеной грудью, оттененную широким галстуком. Довершала образ франтоватого джентльмена широкополая соломенная шляпа. Точно такая же была на управляющем, когда они только познакомились. В купе поезда, на котором Мишель должна была добраться до Доргрина и стать гостьей в доме родственников.
А вместо этого оказалась пленницей в Блэкстоуне.
– Хорошего вам дня, мисс, – приподняв за тулью шляпу, учтиво поздоровался с Мишель Бартел и прошел в комнату.
Короткого взгляда, брошенного на бандита со шрамом, оказалось достаточно, чтобы тот нехотя поднялся и убрался из хижины.
– Если это шуточки кого-то из Донеганов… – начала было Мишель, растерянная, напуганная, сбитая с толку всем происходящим.
Ей даже думать не хотелось, что приказ о ее похищении мог исходить от Кейрана. Или, может, Гален решил наказать ее таким образом за вчерашнее исчезновение? Или мистер Донеган? Она тут же отмела последнее предположение. Король хлопка так боялся за жизнь своей драгоценной дочери, что готов был сдувать пылинки с будущей невестки. И уж точно он бы не стал нанимать шайку головорезов, чтобы избить собственного раба и похитить невесту сына.
Но если инициаторами похищения были не Донеганы… Мишель поежилась.
– Шутки закончились, мисс, – тронув беспамятную рабыню носком своей идеально отполированной туфли, с усмешкой проговорил Бартел. Обернувшись к пленнице, посмотрел на нее в упор. – И нет, это не Донеганы. Хотя один из них по глупости своей помог мне выманить тебя из дома. А если бы и нет, у меня в запасе имелся план Б. Так или иначе ты бы сейчас была здесь.
– Аэлин… – прошептала Мишель, понимая, что слезное письмо кузины Донеганов было не чем иным, как приманкой, которую она, не задумываясь, заглотила.
Если бы у Мишель не были связаны руки, она бы сейчас себя как минимум ущипнула. В наказание за собственную глупость.
– Но зачем? – непонимающе прошептала она.
– Глупышка ревнует. И боится, что ты передумаешь и не станешь выходить замуж за старшего кузена. А ей ой как не хочется хоронить Катрину, а потом умирать самой. Вот она меня и послушалась. – Бартел опустился на стул, прежде перетащив его на середину комнаты. Отсюда ему хорошо были видны обе пленницы: та, что пребывала без сознания, и та, что сейчас прожигала его ненавидящим взглядом. – Она не только выманила тебя для меня, но еще и оказалась столь любезна, что подлила тебе в чай одно интересное зелье, уверенная, что оно подействует как приворот, только наоборот, и Кейран больше даже не посмотрит в твою сторону.
Мишель судорожно сглотнула: в горле першило от горечи. Появившейся не то от страха, от которого все внутри цепенело, не то от дряни, коей напичкала ее Аэлин.
– Ты отравил меня? – Мишель поднесла связанные руки к лицу.
Бартел пожал плечами.
– Я думал над этим вариантом, и, признаться, он привлекал меня своей простотой. Вот только мне хотелось чего-то более эффектного, захватывающего и запоминающегося. Для всех Донеганов. Поэтому нет, Мишель, от яда ты не умрешь. Но благодаря зелью станешь желанной приманкой для того, кто испытывает к тебе чувства. А так как влюбиться в тебя имели глупость оба Донегана, сегодня в лесу случится знатная охота. Надеюсь, бегаешь ты быстро: не хотелось бы, чтобы все закончилось, даже не успев начаться.
– Зачем? – сквозь слезы, которые больше не получалось сдерживать, прошептала она, а потом хрипло выкрикнула: – Зачем тебе это?! Что я тебе такого сделала?!
Бартел покачал головой.
– Лично мне – ничего. Да, ты вредная, капризная, взбалмошная девчонка, но это не повод тебя убивать. Тем более с такой изощренной жестокостью. – На этих словах его губы растянулись в улыбке, и Мишель поняла: он получает удовольствие от этого разговора, от ее страха и ее беспомощности. – Все дело в Донеганах, к которым у меня имеются свои личные счеты. Я не допущу, чтобы с твоей помощью они избавились от проклятия. Нет, Мишель, оно не будет снято.