ена у обвиняемого. Я намерен, опираясь на неопровержимые улики, потребовать, чтобы преступник был признан виновным в убийстве первой степени.
Гамильтон Бергер отвесил присяжным поклон и вернулся на свое место.
Стажеры-юристы удивленно переглянулись. Никогда еще им не приходилось слышать столь краткой вступительной речи. Прокурор Бергер явно не хотел раньше времени открывать свои карты.
— Мой первый свидетель — Ивой Манко! — объявил он.
Судебный пристав пригласил Ивон Манко занять место для свидетелей.
Было совершенно очевидно, что Ивон получила строжайшие инструкции относительно своего поведения в суде. Она наглухо застегнула блузку до самого горла, длина юбки полностью соответствовала правилам благопристойности, лицо выражало задумчивую серьезность. Однако все усилия пошли прахом: легче было бы переделать гоночный автомобиль в машину для загородных прогулок почтенного семейства. Ивон Манко тщетно пыталась придать себе скромный вид…
Свидетельница спокойно сообщила секретарю суда свою фамилию и адрес, оценивающе взглянула на присяжных, после чего подняла на окружного прокурора глаза, полные невинности. Отвечая на вопросы Гамильтона Бергера, Ивон рассказала суду о своей связи с Бакстером, а затем подробно изложила весь план контрабандной аферы.
Присяжные и публика узнали о комедии, разыгранной контрабандистами, о мнимом самоубийстве Бакстера. Ивон Манко сообщила, что у нее в чемодане был спрятан баллончик со сжатым воздухом, а следовательно, Бакстер имел все необходимое для длительного подводного плавания.
Гамильтон Бергер развернул перед свидетельницей карту залива и попросил указать, где находилось судно, когда Бакстер выбросился за борт.
Затем прокурор обратился к защитнику:
— Прошу вас, сэр. Можете задавать вопросы.
Перри Мейсон улыбнулся Ивон Манко. Она тут же
послала ему ответную улыбку, столь кокетливо закинув ногу на ногу, что двое присяжных даже слегка привстали со своих мест и вытянули шеи.
— Ваше имя — Ивон Манко? — спросил Мейсон.
— Да.
— Вы пользуетесь еще какой-нибудь фамилией?
— Нет.
— Вы были законной женой Манро Бакстера?
— Да. Но когда я овдовела, я решила вернуться к моему псевдониму — Ивон Манко.
— Понимаю. Вам не хочется носить фамилию мужа?
— Не в этом дело, — возразила свидетельница. — Ивон Манко — мой профессиональный псевдоним.
— О какой профессии вы говорите?
На минуту в зале воцарилась гробовая тишина, которую нарушил резкий голос Гамильтона Бергера:
— Ваша честь, я протестую! Возражаю против формы, в которую облечен вопрос. Возражаю против самого вопроса. Вопрос неправомерный, несущественный и не относящийся к делу.
Судья Хартли задумчиво потер подбородок.
— Что ж, протест принимается.
— Вы стали женой Манро Бакстера? — продолжал Мейсон.
— Да.
— На пароходе?
— Да.
— А перед началом путешествия?
— Нет.
— Перед началом путешествия действительно не было никакой брачной церемонии?
— Нет.
— Вам известен юридический термин «фактический брак»?
— Да.
— Вы когда-нибудь использовали фамилию «Бакстер»?
— Да.
— До путешествия на пароходе?
— Да.
— Правда ли, что существенным пунктом плана, составленного вами и Манро Бакстером, была симуляция самоубийства и создание видимости его смерти?
— Да.
— Чья это была идея? Ваша или Бакстера?
— Его!
— Итак, в целях контрабанды значительного количества брильянтов Бакстер запланировал следующее: выброситься за борт и создать видимость собственной смерти. Верно?
— Верно. Я уже говорила об этом.
— Иными словами, — спокойно продолжал Мейсон, — Бакстер намеревался какое-то время считаться покойником, если это будет ему выгодно?
— Протестую! — гневно выпалил Гамильтон Бергер. — Вопрос уже задавался раньше, и свидетель ответил на него.
— Протест принимается, — заявил судья Хартли.
Мейсон улыбнулся присяжным. Он был доволен, что удалось обратить их внимание на принципиально важный, по его мнению, аспект дела.
— Вы знали, что принимаете участие в контрабандной афере? — спросил Мейсон у свидетельницы.
— Ну, разумеется. Я ведь не дура!
— Вот именно, — поспешно согласился Мейсон. — Когда началось следствие, вам пришлось иметь дело с окружным прокурором?
— Конечно.
— А не было ли решено в прокуратуре округа, что, если вы дадите показания по этому делу, вас не привлекут к ответственности за контрабанду?
— Ну что ж…
— Минутку-минутку! — прокурор Бергер проворно вскочил. — Ваша честь, я протестую!
— Обоснуйте ваш протест, — потребовал судья Хартли.
— Вопрос неправомерный, несущественный и не относящийся к делу!
— Протест отклоняется, — решил судья Хартли. — Пусть свидетель ответит на вопрос защиты.
— Ну что ж, конечно, формального договора мы не заключали. Это было бы неразумно.
— Кто вам сказал, что это было бы неразумно?
— Все так считали.
— Кого вы имеете в виду? Кто «все»?
— Ну… таможенники, окружной прокурор, полиция и мой собственный адвокат.
— Понимаю, — Мейсон внимательно посмотрел на свидетельницу. — Вам сказали, что неразумно заключать формальное соглашение, но в то же время вас заверили, что если их устроят ваши показания, то против вас не будет выдвинуто обвинение в контрабанде. Верно?
— Ваша честь, возражаю против слов «если их устроят ваши показания», — нервно вмешался Гамильтон Бергер. — Такая манера ведения допроса навязывает свидетелю определенный ответ.
Судья Хартли покосился на свидетельницу.
— Поставим вопрос иначе, — поспешно сказал Мейсон. — Ваши показания были оговорены заранее?
— Мне велели говорить правду.
— Кто велел?
— Мистер Бергер, окружной прокурор.
— И вас обещали освободить от ответственности за контрабандную аферу, если вы дадите именно такие показания?
— Если я скажу правду? Да.
— Лица, с которыми вы обсуждали эти проблемы, пообещали не привлекать вас к ответственности за контрабанду уже после того, как вы рассказали им «всю правду»?
— Да.
— Это была именно та версия, которую вы изложили сейчас в суде?
— Конечно.
— Итак, когда прокурор Бергер посоветовал вам говорить «только правду», он имел в виду именно эту версию?
— Да.
— Значит, вас заверили, что в награду за изложение суду вышеупомянутой версии вы будете освобождены от ответственности за участие в контрабандной афере?
— Так я поняла.
— Стало быть, полнейшая безнаказанность в обмен на эту любопытную историю?
— Ну… не совсем… Не в таких грубых выражениях… — растерянно пролепетала Ивон Манко.
Публика разразилась громким смехом.
Гамильтон Бергер едва сдерживал раздражение.
— Мой следующий свидетель — Джек Джилли, — сурово объявил он.
Джек Джилли оказался щуплым человечком с бегающими глазками, длинным острым носом и резко очерченными скулами. Он двигался так тихо и бесшумно, что почти никто не заметил, как он проскользнул на место для свидетелей. Джек Джилли принес присягу, сообщил секретарю суда свою фамилию и адрес, а затем вопросительно посмотрел на окружного прокурора.
— Ваше ремесло? — поинтересовался Гамильтон Бергер.
— В настоящее время?
— Я полагаю, сейчас вы занимаетесь тем же, чем и полгода назад?
— Нуда.
— Итак, чем вы занимаетесь?
— Даю напрокат рыбацкие лодки.
— Где?
— У нас на пристани.
— Вы знали Манро Бакстера, когда он был еще жив?
— Прошу повременить с ответом, — энергично вмешался Мейсон. Затем он обратился к судье Хартли: — Ваша честь, заявляю протест. Вопрос опирается на факты, не подтвержденные доказательствами. Из материалов, представленных суду до настоящего момента, вытекает, что Манро Бакстер жив до сих пор.
— Ваша честь, прошу слова! — столь же энергично воскликнул Гамильтон Бергер.
Судья Хартли минуту поколебался.
— Гм, мне кажется, наиболее логичным было бы в первую очередь установить… однако… Слово предоставляется окружному прокурору!
— Ваша честь, — напыщенно произнес Гамильтон Бергер, — Манро Бакстер прыгнул с палубы парохода в очень глубоком месте. С тех пор никто не видел его живым. Пассажиры и команда могут подтвердить, что Бакстер побежал на корму, выбросился за борт и исчез под водой. Были спущены спасательные лодки, залив тщательно прочесали. Манро Бакстер так и не выплыл.
— Ваш собственный свидетель заявил, — сухо заметил судья Хартли, — что это было частью плана, который…
— Да-да, я знаю, — нетерпеливо перебил Бергер. — Но планы далеко не всегда венчаются успехом. Прыгнуть в океан с борта парохода — затея весьма рискованная…
— Прошу вас, господин обвинитель, в дальнейшем не перебивать судью, — резко оборвал его Хартли. — Из показаний вашего собственного свидетеля вытекает, что все это было частью запланированного представления, имевшего целью создать видимость самоубийства Манро Бакстера. В свете закона человек считается живым до тех пор, пока факт его смерти не будет неоспоримо доказан. Я принимаю возражение защиты.
— Хорошо, ваша честь. Я сформулирую вопрос иначе, — поспешно согласился Гамильтон Бергер. — Мистер Джилли, вы были знакомы с Манро Бакстером?
— Да.
— Близко знакомы?
— Встречался несколько раз.
— Вы знали Ивон Манко? Женщину, которая давала показания перед вами?
— Да.
— Скажите, чем вы занимались шестого июня этого года? Я имею в виду вашу профессию.
— Я давал напрокат лодки.
— А до пятого июня?
— Давал напрокат лодки.
— Вы дали кому-нибудь напрокат лодку пятого июня, около семи часов вечера?
— Да.
— Кому?
— Если честно, не знаю.
— Может быть, какому-нибудь мужчине, которого раньше никогда не видали?
— Да.
— Этот человек сказал, что ему от вас нужно?
— Он заявил, что его направили ко мне, так как…
— Минутку, — прервал Мейсон. — Возражаю против пересказа бесед, происходивших в отсутствие обвиняемого и не имеющих к нему отношения.