Он больше не мог контролировать себя. Запустив пальцы ей в волосы, заставил ее поднять голову.
— Не так.
Она поднялась с колен, покачиваясь, он притянул ее к себе и снова подарил жгучий поцелуй.
Потом повалил на кровать, издавая стоны наслаждения от прикосновения ее обнаженного тела. Она невероятно мягкая. Совершенная. Нежная. Прекрасная сверх всякой меры.
Не для него.
И он чувствовал себя форменным преступником, удиравшим с места идеального преступления. Это чрезвычайно приятно — владеть чем-то слишком прекрасным, он этого недостоин. Возможно, другие мужчины и почувствовали бы вину. Но не Фелипе. Ведь он настоящее чудовище. И она знала это. И тем не менее желает его.
Он спустился к ее груди, провел языком по соску, втянув его в рот, посасывая. Она застонала от удовольствия.
— Почему ты хочешь меня?
Она посмотрела на него, в темных глазах появилось выражение полного замешательства.
— Что?
— Ты слишком хороша для меня. Слишком мягкая. Почему тебя ко мне влечет? Это неразумно. Я должен быть тебе противен. Ты что, не понимаешь? Я плохой человек. А ты — хорошая девушка. Очень хорошая. Мягкая, хрупкая. И все же набросилась на меня. Это безрассудно.
— Ты попросил меня, — объяснила она. — Я на тебя не набрасывалась.
Вот так просто.
Он принялся за другой сосок, она снова застонала и выгнула спину. А потом он отпустил ее.
— Ты со мной. И мне нужно знать причину.
— Тебе никогда не приходило в голову, что в тебе есть то, чего нет у меня? Ты жесткий, а я мягкая. Ты опасен, иначе говоря, отрицательный персонаж, не так ли?
Она прикоснулась к его щеке, а он, поймав губами ее руку, прикусил зубами за палец.
— Есть немного.
— Может быть, я слишком правильная, и для равновесия мне не хватает твоей отрицательной энергии.
Он раздвинул ей бедра, чувствуя, насколько она податлива.
— Тебе нужна моя темная сторона.
Тяжело дыша, она обхватила его за плечи.
— Да.
А ему нужен свет, исходящий от нее. Но он не озвучил это, поглощенный процессом. Дюйм за дюймом проникал внутрь ее, медленно и осторожно, опасаясь сделать больно. Но опасения быстро исчезли, когда он больше не смог сдерживаться, ощутив насущную необходимость раствориться в ней. Слиться с ее светом.
Тьма стала его постоянной спутницей, зато сейчас он будто стоял на краю пропасти. И только она удерживала его от падения.
Забыв обо всем, Фелипе уткнулся ей в шею, и его настигла вспышка наслаждения, которое могла дать ему только Брайар. Ее ногти впились ему в кожу, сладкий стон, так приятный уху, вырвался у нее из груди. Прижавшись к нему, она достигла пика наслаждения, громко вскрикнув и оставив глубокие следы от ногтей у него на спине.
Следы их свидания невозможно было скрыть. Беспорядок. Прекрасный хаос. Он нашел свою принцессу.
Нет. Свою королеву.
И пока ее тело сотрясали судороги, он, синхронно получая собственное удовлетворение, бросился во тьму, зная, что ее свет останется с ним, когда он упадет на дно.
Следующие несколько дней прошли в бурной деятельности. Брайар почти не видела Фелипе в светлое время суток. Зато ночью! Что это были за ночи!
Да, они проводили вместе каждую ночь. Если она была в своей комнате, он настигал ее там. Он хотел ее и занимался с ней любовью по несколько часов. Находя на ее теле чувствительные точки, о существовании которых она и не подозревала.
Правда, утром Брайар всегда просыпалась одна, мучаясь подозрением, будто он с ней и не засыпал. Дожидался, пока она провалится в сон, и просто уходил.
Были мгновения, когда она остро чувствовала одиночество. Разлуку с матерью. Если бы вернулась в Нью-Йорк, она смогла бы поговорить с Нелл об этом. В общих чертах. Конечно, она бы не стала посвящать ее во все детали отношений с Фелипе.
Щеки горели.
Она не знала, как относиться к этой ситуации. Иметь физическую близость с мужчиной, от которого следовало бы держаться подальше.
Когда Брайар пыталась думать о своей прежней жизни, до появления Фелипе, та представлялась призрачной. По какой-то причине последние недели в Санта-Милагро оказались такими красочными и насыщенными, что умудрились вытеснить прежние воспоминания.
Просто фокус какой-то. Будто Фелипе наложил на нее волшебное заклятие. Хотя она и не верит в магию. Точнее, не верила до тех пор, пока не выяснила, что принцесса, а потом оказалась перенесенной в чужую страну прекрасным, но властолюбивым принцем.
Невероятно, но факт. В чужой стране, в непривычной для себя роли ей стало гораздо комфортнее, чем когда-либо. Не только потому, что она занималась образовательными программами, разработкой грантов и схем финансирования для учреждений культуры, каталогизацией произведений искусства из музеев, которые были закрыты в период правления короля Доменико.
Искусство всегда заставляло ее чувствовать себя живой, правда, было и нечто большее. Фелипе не требовал от нее ничего, кроме того, чтобы она принимала его сторону и находилась рядом, когда ему хотелось насладиться ею. И не требовалось, чтобы она вела себя определенным образом, играла роль совершенства или тихони. Фелипе нравилось заводить ее, он наслаждался проявлением активности в постели. Когда Брайар думала об этом, ее щеки начинали гореть.
Она разбирала произведения искусства, находившиеся в дальних комнатах дворца. Там было много интересных артефактов, хотелось рассортировать их, пригласить оценщика, чтобы узнать их истинную ценность.
Она изучала историю новой родины, пытаясь представить обстановку, в которой создавались эти произведения. Выяснилось, что периоды мира и процветания были гораздо короче, чем времена деспотических режимов. Однако творцы создавали прекрасные шедевры даже в смутные времена.
Во дворце хранились в основном личные коллекции. Портреты прежних правителей и их родственников, драгоценности и короны, запертые в хранилище. Брайар хотела, чтобы все это было выставлено, а не пылилось в закрытых комнатах. Фелипе, казалось, было все равно, поэтому она действовала по собственному усмотрению.
Фелипе оставался для нее загадкой. Иногда приятный и обходительный, а потом вдруг грубый и агрессивный. Любителя порядка, следящего за своим внешним видом, в ночь смерти отца вдруг обуяла страсть к хаосу и разрушению, направленному в том числе и на нее.
Брайар чувствовала, что щеки стали еще горячее. Еще раз глубоко вздохнула и обратила внимание на картины, сваленные у стены. Переворачивая и рассматривая их, нашла пейзажи и натюрморты в позолоченных рамках. Как вдруг среди них обнаружился портрет незнакомой женщины, очень красивой. Черные волосы были собраны в пучок, губы изогнулись в полуулыбке. Казалось, она скрывает порочные тайны. Женщина напомнила Фелипе.
— Что ты делаешь?
Она подпрыгнула от неожиданности.
— Изучаю предметы искусства, как мы и договаривались. Делаю описи для музеев.
— Это не искусство. — Его тон был странным.
Она нахмурилась.
— Это картина.
— Это моя мать, — бросил он жестко.
Она посмотрела на картину, потом на него.
— Вообще-то я поняла.
Он улыбнулся.
— Правда? А мне казалось, мы с ней не похожи.
— Так и есть, — сказала она мягко, не уловив его настроения. Попытка отследить эмоции и чувства Фелипе походила на желание удержать горстку песка в руке. Казалось, вот он, на ладони, но одно движение, и все, высыпался, а ладонь пуста.
— Я бы предпочел, чтобы ее вещи остались здесь.
— Я не знала, что это вещи твоей матери.
Он кивнул.
— Да. Думаю, к ним никто не прикасался со дня ее смерти.
— Сколько тебе было лет, когда она умерла?
— Семь.
Он пересек комнату и подошел к окну, снабженному решетками. Она знала, что их ставят, чтобы избежать несчастных случаев, и почему-то подумала об этом именно сейчас.
— Она умерла здесь, — сообщил он.
— Она была больна?
— В каком-то смысле. Во всяком случае, не совсем в порядке, это точно.
Она промолчала, поскольку с некоторых пор заметила: если Фелипе хотел о чем-то рассказать, он рассказывал, а если уж решил молчать, принуждать его было бессмысленно. К нему нужен иной подход.
Она опять вспомнила, как они вели себя недавно. Он жестко взял ее за запястья, держал руки у нее над головой. Сейчас грубая щетина покрывала его подбородок, и ей это понравилось. Брутальный мужчина.
Он прижал ладони к стеклу, она заметила, что он смотрит на свои манжеты. И опять промолчала. Собирая о нем информацию буквально по кусочкам. С момента, когда впервые увидела. Он очаровал ее, затронул глубинные струны души. Почему? Это необъяснимо. Разве что, казалось, он нуждается в ней.
Всю жизнь она нуждалась в людях, ее окружавших. Вела себя правильно, старалась быть хорошей, чтобы оправдать чужие ожидания.
Он нуждался в ней так, что даже похитил ее. Возможно, с помощью столь странных умозаключений она старалась его оправдать.
— Мои манжеты были не идеальны, — оправдывался он.
— Что?
— Все началось с этого. Я никогда не слыл безупречным, как мой отец. И он винил в этом мать. Требовал недостижимого совершенства. У меня не было нянек, отец настаивал, чтобы мать сама ухаживала за мной. Иначе на что еще она была годна?
— Как ты узнал об этом? Ведь неправильно, когда маленький мальчик становится свидетелем родительских ссор.
Злая улыбка промелькнула на его лице.
— Отец хотел, чтобы я был свидетелем того, что он делает с матерью. Если я плохо вел себя, он давал пощечину матери у меня на глазах. И, наоборот, наказывал меня за ее проступки. Видишь ли, гораздо больнее видеть, как твоя мать пострадала из-за того, что ты, к примеру, заговорил в тот момент, когда нужно молчать. Она всегда была очень деликатной. И сбежала от него. Улетела как птица.
— Она бросила его?
— Выпрыгнула из окна. — Фелипе ударил по стеклу. — Вот почему здесь решетки. Думаю, отец не хотел, чтобы кто-то другой из его семьи погиб подобным образом. Это плохо отразилось бы на его репутации.