Я взяла с собой конверт с фотографиями окрестностей, сделанными в тот день, когда исчезли Лили и Эмбер. Улица, на которую я смотрела, не считая гибридного внедорожника, припаркованного перед домом, расцветок некоторых зданий и высоты деревьев, с тех пор совершенно не изменилась. Дома на этой стороне тогда считались элитными, но мне как современному человеку они казались похожими на стареющих телеевангелистов: большие, яркие и пустые. Тот, кто приобрел особняк Кайнда, перекрасил стены в маслянисто-желтый, а оконные рамы – в хвойно-зеленый. В день, когда его в последний раз покинула Эмбер Кайнд, это было величественное белое здание с черными ставнями. Кончиком большого пальца я коснулась цоколя, и оттуда вывалился большой липкий кусок. С восьмидесятого года эти дома ремонтировали – я проверяла, – но с чем-то, видимо, решили не заморачиваться.
Глядя на особняк Кайндов, я вновь задумалась над мучившим меня вопросом: почему Эмбер в тот день пригласила с собой Ру? Миссис Ларсен сказала, что навязала Ру младшую сестру, но сама Ру как оказалась в компании крутой девочки? Может быть, она просто жила ближе всех? Ответит ли Ру на этот вопрос, если я его задам? Согласно многочисленным интервью, она в конце концов вспомнила все события до того, как они вошли в лес, но примерно двадцать три минуты, проведенные там, стерлись из ее памяти начисто.
Я знала, что память может быть хрупкой, как стекло. Я знала и то, что жертв иногда вынуждали стыдиться того, что с ними сделали, и воспоминания заглушались, а не стирались. Могут ли воспоминания Ру о том дне быть просто очень надежно спрятаны?
Мои мысли прервала вспышка жалюзи, резко взлетевших вверх в окне дома неподалеку от особняка Кайндов. Дома Кэрол Джонсон. Они с мужем так и не продали Мак-Особняк, в котором жили, когда Кэрол обнаружила Ру. Я собиралась сперва осмотреть лес, но я не из тех, кто станет упускать хорошую возможность. Когда я вышла на тротуар, истекая по́том, дверь дома Джонсонов открылась. Запах лизола разлился прохладной волной кондиционера.
– Я могу вам чем-то помочь? – спросила меня сутулая женщина в спортивном ярко-голубом костюме, зашуршавшем, когда она шагнула в сторону, чтобы я могла подняться на крыльцо. Ее волосы были седыми и тонкими, глаза слезились.
– Миссис Кэрол Джонсон?
Она быстро моргнула.
– Да.
– Я агент Ван Рид из Бюро по уголовным делам здесь, в Миннесоте. Кажется, мой коллега, агент Камински, сказал вам, что я могу зайти?
Ее лицо вдруг просияло. Она широко распахнула дверь.
– Конечно! Заходите. Только подождите, сначала вы должны мне показать удостоверение личности, верно?
Я продемонстрировала бейджик и заодно пистолет под пиджаком, потому что Кэрол явно была из тех, кто непременно сообщит такие подробности друзьям, когда будет им рассказывать эту историю. Она нацепила на нос очки на цепочке, висевшие у нее на шее, и наклонилась вперед.
– Очень хорошо.
Я позволила себе легкую искреннюю улыбку. В Бюро работает около шестисот сотрудников, но далеко не все носят с собой бейджики, и очень немногие люди знают, что нужно просить их показать. Видимо, миссис Джонсон любила криминальные шоу – тем лучше для нее.
– Теперь можно войти? – спросила я.
– Да, конечно. Снаружи жарче, чем в аду. Хотите чего-нибудь выпить?
– Воды, если можно. – Я прошла за ней в прихожую. Запах лизола был невыносимым. – У вас уборка?
Она задумалась.
– Нет. Ну то есть ко мне приходят убираться каждую неделю, но на этой неделе – нет. – И тут до нее дошло, о чем я спрашиваю. – А, вы про запах! Это я раз в месяц дезинфицирую стиральную машину – ну, чтобы вещи не теряли цвет, сами понимаете. Но боюсь, что я немного пролила. Садитесь, а я принесу вам воды.
По обе стороны гостиной, примыкающей к прихожей, располагались окна. Мебель – огромный диван и кожаные кресла с жесткими спинками – была качественной и явно дорогой, но выцветшей. У камина стояла тележка с напитками, и в солнечном свете, проникавшем сквозь верхние окна, бутылки казались пушистыми от пыли. Видимо, уборщица не отличалась большой старательностью.
Я подошла к окнам, выходившим на улицу Вязов, – выглянув на улицу в тот день, миссис Джонсон увидела Ру. Я отодвинула тяжелые шторы. Дом Кайндов отсюда был не виден, лес – тоже, пока я не вытянула шею.
– Ну вот.
Я повернулась и взяла стакан воды. Теплая. Сделала глоток. Из-под крана.
– У вас очень милый дом.
– Спасибо. – Ковыляя, она подошла к дивану и села. – Сын с дочерью говорят, что надо его продать и переселиться в дом, где я буду целыми днями играть в карты с другими вдовами, но в таком случае куда они будут привозить моих внуков, я вас спрашиваю?
Ее улыбка показалась мне натянутой. В комнате не было фотографий ни детей, ни внуков. Пустой двор перед домом не говорил ни о катаниях на водных горках, ни о еще каких-нибудь развлечениях. Может быть, у нее в подвале располагалась комната для шумных вечеринок, но я отчего-то засомневалась, что дети часто ее навещают.
– Когда не стало вашего мужа?
При этих словах ее глаза вдруг просияли. Не знаю, что это значило – то ли что она, как многие пожилые люди, любила поговорить о болезнях и смертях, то ли что она не слишком-то любила мужа. Может быть, и то и другое.
– Три года назад. Вот он мне, кстати, всегда говорил, что никто никогда не найдет этих девчонок. Я ему отвечала – ничего подобного, полиция никогда не сдастся. И кто оказался прав? Выходит, что я.
Я уклончиво кивнула. Они с мужем владели сетью автомоек на Среднем Западе. Выйдя на пенсию, продали их и купили квартиру в Финиксе, где и проводили половину своего времени, пока мистер Джонсон не скончался. С тех пор Кэрол жила одна в этом пустом унылом доме и никуда не выезжала из Миннесоты.
– Вы можете рассказать, свидетелем чего стали в тот день?
– Конечно.
Она почти дословно повторила то, что рассказала допрашивавшему ее офицеру – это оказался Бауман. Интересно, подумала я, сколько раз за прошедшие годы она повторила эту историю. Интересно, насколько она изменилась оттого, что ее воспринимали как человека, который обнаружил единственную из трех девочек; интересно, какой была бы жизнь Кэрол Джонсон, если бы несчастье никогда не произошло. Может быть, не стань она свидетельницей последствий трагедии, она прожила бы совсем другую жизнь и ее дом сейчас был бы наполнен теплом, детскими голосами и любовью…
– Спасибо, – сказала я, когда она закончила подводить итоги. В блокноте я написала три слова: «Кэрол Джонсон подтверждает». – Вы хорошо знали Кайндов?
Довольная от осознания хорошо проделанной работы, миссис Джонсон тут же напряглась.
– Они здесь больше не живут.
Я наклонила голову. Она уклонялась от моего вопроса или он просто застал ее врасплох? Я сделала вид, будто листаю свои записи, хотя эту информацию помнила и так.
– Вы с мужем были одними из первых, кто построил здесь дом – насколько мне известно – в семьдесят четвертом. Кайнды въехали в дом по соседству в семьдесят восьмом. Вы хорошо их знали?
Миссис Джонсон потянулась за стаканом, но стакана поблизости не было, так что она просто поправила волосы.
– Они казались милой семьей.
– Вы с ними не общались?
Самые близкие люди наиболее опасны. Это риск человеческих отношений. Если пропала жена, мы допрашиваем мужа, если дети – родителей. Согласно материалам дела, когда девочки пошли в лес, доктор Кайнд находился в операционной. Его алиби было легко подтверждено. Миссис Кайнд сказала, что провела утро на работе, но больше никого в офисе не было. Их поведение на первом допросе соответствовало гендерному выражению. Она была убита горем. Он был замкнут.
Не было зафиксировано ни одного случая, чтобы соседей спрашивали об их семье. Кэрол Джонсон поджала губы и покачала головой.
Теперь напряглась и я. С тех пор как я сюда пришла, миссис Джонсон болтала без умолку, а когда разговор зашел о Ру, еще больше набрала скорость. Нежелание отвечать было примечательно.
– Они общались с другими соседями?
Этот вопрос удостоился кивка.
– Миссис Джонсон, все, что вы сможете вспомнить, важно для следствия. Иногда информация, которая кажется несущественной, позволяет раскрыть дело. В таком случае свидетель называется незнающим.
– Почему сейчас? – спросила она. Настала моя очередь быть застигнутой врасплох. – Я имею в виду, почему вдруг снова всплыл интерес к этому делу? – уточнила она. – Все дело в той женщине, которую заживо похоронили в Миннеаполисе, да? Я читала о ней.
Повсюду внезапно вспыхнули красные флаги.
– Почему вы спрашиваете?
– Раз в несколько лет в годовщину этих ужасных событий сюда приходят репортеры и задают мне вопросы. Я всегда отвечала в надежде, что эта тема вновь всплывет в новостях. Но полиция приходила ко мне лишь один раз, в день, когда это произошло. Видимо, происходит что-то еще, что-то серьезное, иначе вы не приехали бы в Лич-Лейк. Но все, что мне известно – история той бедной женщины.
Ее инстинкты работали как надо.
– Я не могу обсуждать с вами активное дело, миссис Джонсон, но если вы расскажете мне о том, что вы помните о семье Кайнд в период до и сразу после исчезновения их дочери, это может помочь. Я хочу добиться справедливости для этих девочек и их семей и думаю, что вы тоже.
Она задумалась, и ее лицо вдруг покраснело.
– Мы с Эдвардом не общались с Кайндами. Они устраивали вечеринки… ну, понимаете? Вечеринки, которые тогда были очень популярны, но нас с Эдвардом не интересовали.
Я постаралась ничем не выдать своего удивления.
– Свинг-вечеринки? – Если и существует более современный термин для обозначения тусовок, где все меняются партнерами, то я его не знала.
– Да, может быть, они назывались так, но как я уже сказала, мы с Эдвардом не хотели иметь с ними ничего общего.
Я задалась вопросом, не поэтому ли Эрин никогда не разрешали приходить к Кайндам посидеть с Эмбер.