Агенты молчали. Ру продолжала.
– А Лили… – чуть слышно прошелестела она. – Лили была просто совершенством. Умная, бойкая. Если бы она смогла… если бы она стала взрослой, она точно была бы кем-то выдающимся.
Ру закрыла глаза. Образ Лили всегда был рядом. Растрепанные косички, щербатая улыбка, россыпь веснушек на носу. Колечко с вишневым леденцом вместо камня, потрепанный желтый пластырь на коленке.
– Мисс Ларсен, – мягко молвил мужчина, – вы не знаете, куда пропала подвеска, которая была на вас в тот день? Я искал ее в коробке с вашими вещами, но ее там нет.
– Я оставила ее себе, – призналась Ру.
Оба агента поджали губы и заметно напряглись.
– Полицейские велели мне сдать одежду и обувь, – продолжала она, чувствуя потребность защититься. – Там, в больнице. Они забрали и подвеску, положили в коробку и собирались уходить. Не знаю почему, но я ее вытащила и спрятала. Наверное, мне нужно было что-то осязаемое, что-то, оставляющее надежду, что Лили вернется. Это ведь никому не повредило? Что я ее забрала?
– Вы правы, – тихо подтвердил Стейнбек, – это никому не повредило.
Может быть, он ей врал. Она предпочла думать, что нет.
– Сейчас я вам ее покажу.
Она поднялась на нетвердых ногах, кое-как, шатаясь, доплелась до спальни. Благодаря свободной планировке детективы видели, как она открыла коробочку и достала подвеску. Она уже много лет не держала украшение в руках, но само осознание, что оно здесь, успокаивало. Вернувшись в гостиную, Ру прошла мимо детективов в кухню, где взяла пластиковый пакет, положила туда подвеску и только после этого протянула женщине.
– Вот. Простите, что забрала.
– Мы вам ее вернем, – пообещала агент Рид.
Ру кивнула, уже неспособная больше ни на что. Ее кости отяжелели, сердце опустело. У агентов остались вопросы, но у нее не было больше ответов. Дав согласие на анализ ДНК, она проводила их до входной двери. Повернула все замки, как только они вышли на улицу. Включила сигнализацию.
Прислонилась к двери и сделала первый глубокий вдох с тех пор, как они сюда пришли.
Они не назвали ей имя женщины, похороненной заживо. Это означало, что они либо сами еще не знают, либо сперва хотят сообщить родителям. Это означало, что у нее есть еще как минимум один день. Еще один день, прежде чем у нее снова все отберут.
Глава 26
Ван
Мы с Гарри возвращались в участок на разных машинах, так что не могли сразу же обсудить интервью. Максимум, что мы могли сделать, так это договориться созвать совещание в диспетчерской, пригласив Кайла, Дипти и Джонну.
Прежде чем отъехать от обочины, я ввела в телефон адрес Бюро. В обычный день я могла доехать туда с закрытыми глазами из любой точки города. Но Ру вывела меня из равновесия. Не слова, а ее глаза. Они не были пустыми, как их описала Кэрол Джонсон, или по крайней мере с того времени их взгляд изменился. Они были болезненно мудрыми.
Этими глазами она видела меня насквозь. Я чувствовала себя разоблаченной.
Многие думали, что Фрэнк насиловал детей. Он этого не делал. Он гордился тем, что принимал на ферму только желающих того женщин, только тех, кто сам его искал. То, что началось в конце семидесятых как проект по возвращению к истокам, по мере того, как росла харизма Фрэнка, превратилось в его личное предприятие. Он вытеснил других мужчин, а женщины шли к нему и шли – в поисках безопасности, или вечных ценностей, или просто кого-то, кто будет принимать решения за них. Матери-одиночки, искавшие приюта для детей. Женщины, подвергшиеся насилию, жаждавшие защиты. Любознательные женщины, мечтавшие жить в гармонии с землей.
Я не знаю, кто моя мать. Фрэнк настаивал, чтобы дети воспитывались сообща. По моим оценкам, я родилась в девяностом году. Мои ранние годы прошли за высадкой, прополкой и уборкой урожая с редкими перерывами на чехарду и рассказы по вечерам. Детей Фрэнк пугал, но вместе с тем внушал им трепет.
Я его любила. Это была нездоровая любовь ребенка-жертвы к своему мучителю, но все-таки это была любовь.
Неужели Ру ее во мне разглядела? Неужели смогла почувствовать стыд, по-прежнему отравлявший меня, как яд?
Диспетчерская, которую нам забронировал Кайл, была не сказать чтобы большой, но для пятерых место нашлось. Он завесил стены заметками и временными шкалами, смонтированными с помощью нейросети изображениями Лили в разном возрасте, фотографиями всех подозреваемых восьмидесятого года, какие он смог раздобыть. Единственным открытым участком осталась доска, перед которой стояла я, и оттого, что все взгляды были обращены на меня, мне стало не по себе, так что я сразу же перешла к делу. Я изложила свои впечатления от Лич-Лейка, его полицейского управления, Кэрол Джонсон, места преступления и, наконец, Ру.
Кайл присвистнул.
– Не могу поверить, что она оставила подвеску себе.
– А я могу, – тихо сказал Гарри, сидевший напротив меня. Кайл занял место слева от него, Дипти и Джонна – справа. – Ей было восемь, и она пережила травму.
От этих слов у меня в груди разлилось жгучее тепло. Людям, которые выросли, чувствуя себя в безопасности, часто трудно понять, как справляются те, кому повезло меньше, какие действия, какие правила, какие безделушки помогают нам держаться. Но Гарри понял. Мои серебряные наручные часы на миг стали легче.
– На ней ведь могли остаться отпечатки пальцев или ДНК этого парня, – Кайл скорее спрашивал, чем утверждал.
– Очень маловероятно, – возразила Дипти. – В восьмидесятом году еще не было принято отслеживать ДНК по отпечаткам, но даже если бы и было, преступнику пришлось бы несколько секунд держать в руках подвеску, к тому же касаясь пальцем мертвой точки.
Дипти обвела глазами пакетик, который по просьбе Гарри принесла из лаборатории. В нем лежала подвеска, найденная Комстоком возле тела Эмбер Кайнд. Она передала пакетик Гарри, и он через пластик соединил половинку сердца с той, что дала нам Ру.
Они совпали, как нога Золушки и туфелька.
– Бедные девочки, – в один голос произнесли мы с Гарри.
– Я координирую наши действия с Комстоком, – сообщила Дипти, и у нее на лбу образовалась хмурая складка, давая понять, что эта задача не так уж проста. – Завтра в девять утра мы все встречаемся у миссис Кайнд. Она нас ждет.
В комнате повисло неловкое молчание. Значит, завтра миссис Кайнд услышит, что ее единственный ребенок, по-видимому, найден мертвым. Хотя мысль о том, что теперь Эмбер больше не мучается, могла бы принести некоторое облегчение, она казалась нелепой и лживой. Боль родителей, потерявших ребенка, не утихает. С годами она лишь немного разжимает свою мертвую хватку, но не отпускает никогда.
– Какую причину вы ей назвали? – поинтересовалась я.
– Потенциальное обновление нераскрытого дела, – ответила Дипти. – Сразу же после этого Комсток велел организовать допрос миссис Ларсен, так что он тоже запланирован.
Джонна фыркнула.
– Понижение до секретаря.
Я поморщилась. Мне был знаком если не термин, то сам процесс уж точно. Неважно, сколько у вас степеней и какой опыт работы – некоторые мужчины автоматически считают вас своим личным помощником, и чем они старше, чем чаще такое случается. Я не удивилась, узнав, что это свойственно стилю работы Комстока.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Обе женщины на пенсии?
– Я выяснил следующее. – Кайл раскрыл папку, лежавшую у него на коленях, вынул белую карточку. – Тереза Кайнд родилась в сорок девятом году, так что ей… – он помолчал, подсчитывая в уме, – семьдесят три. Она по-прежнему агент по недвижимости, очень успешна, судя по количеству и ценовому диапазону ее объявлений в «Зиллоу», работает в основном из дома. – Он вынул другую карточку. – Рите Ларсен тоже семьдесят три. Она вышла на пенсию в шестьдесят шесть лет, продала свой дом на улице Вязов и переехала в квартиру в Лич-Лейке. Работает волонтером в местном доме престарелых и активно участвует в деятельности своей церкви.
– Молодец, – не смогла сдержать восхищения я.
Я имела в виду не только саму информацию. Кайл находил ее за долю секунды. Дело было в том, что он составил учетную карточку для каждого подозреваемого и каждого свидетеля. В левом верхнем углу он написал полное имя или же указал, что фамилия неизвестна. При допросе свидетелей это происходило чаще, чем хотелось бы, и мы ничего не могли с этим поделать. От них не требовалось раскрывать свое имя. То же самое касалось адреса, номера телефона и номера социального страхования. Мы записывали информацию, когда она у нас была, но редко удалось получить ее всю от одного свидетеля.
Затем он указал роль свидетеля в деле – лучший друг жертвы, доставщик пиццы и так далее – и все места, где он упоминался либо в материалах нераскрытого дела, либо в исходных материалах. У нас была компьютерная программа с банальным названием «Полицейские наработки», которая помогала оцифровывать эту информацию, но Кайл предпочитал свой метод. Я могла понять, почему. Карточки можно было держать в руках, дополнять, когда поступала еще какая-то информация. Они казались реальнее. Как будто вы добивались прогресса, а не просто печатали. Ведение документации от руки казалось странноватым для парня двадцати с небольшим лет, но мне это нравилось.
Еще он построил две временные линии для каждого из семи известных подозреваемых: четырех родителей жертв, преподавателя оркестра, одноклассника и педофила. На одной временной шкале было указано, что, по утверждениям подозреваемых, они делали, когда произошло преступление. На второй перечислялось, что, по словам свидетелей, в это время делал подозреваемый. В основном сроки совпадали, но когда не совпадали, нам было что проверить.
– Все идет хорошо, – согласился Кайл. – Никаких сюрпризов. Список подозреваемых не изменился. Рольфа Ларсена я еще не нашел, но найду.
– Полиция Миннеаполиса будет действовать так, как будто Лили Ларсен и, возможно, ребенок или дети Эмбер еще живы,