израчном ручье в тот день было спонтанным. Никто, кроме их родителей, об этом не знал. Конечно, в жаркий летний день в те времена, когда кондиционеры еще не пользовались популярностью, можно было с уверенностью предположить, что девочки побегут играть на улицу. И все же что-то выделяло именно этих троих и именно этот день.
Лес. Город.
Почему маньяки выбирают это место и время?
Я думала обо всем этом по дороге в «Уолмарт». Не самое идеальное место для допроса, но я не думала, что он займет много времени. Билл Бристон в тот день следовал по обычному маршруту доставки из Швана, вовремя останавливаясь там, где нужно. Если бы не телефонная наводка, не было бы никаких оснований его подозревать. Однако в записях было неясно, кто и когда его вызвал, так что поговорить с ним в любом случае стоило.
Припарковавшись на огромной стоянке под угнетающе ясным небом, я прошла сквозь пелену жары к широким дверям.
– Добро пожаловать в «Уолмарт», вам нужна тележка?
У него были идеальные зубы – протезы, конечно, – квадратные очки, в восьмидесятые годы популярные среди учителей труда, и зачес, открывавший пятнистую от возраста кожу. На его бейджике было написано «Билл».
– Мистер Бристон? – спросила я. – Я агент Бюро по уголовным делам Ван Рид. Мой коллега оповестил вас, что я приду?
– Да, мэм, – он кивнул и заглянул мне через плечо. – Добро пожаловать в «Уолмарт», вам нужна тележка?
Двое подростков в черном, хихикавших над чем-то, не обратили на него внимания. Я подождала, пока они пройдут.
– Мистер Бристон, я хотела бы вас расспросить насчет двадцать третьего июля восьмидесятого года.
– Да-да. – Его миннесотский акцент резал меня как ножом. – Просто ужасный день. Бедные девочки. Каждую среду я приезжал на эту улицу. Улицу Вязов. Там жили замечательные люди. Они не заслужили всего этого. – Он перевел взгляд, и выражение его лица тут же изменилось. – Добро пожаловать в «Уолмарт», вам нужна тележка?
На этот раз покупателю потребовались его услуги. Он вернулся, запыхавшись, и продолжил:
– Хотел бы я что-нибудь добавить. Но это был самый обычный день. Солнце светило так, будто ничего плохого случиться не могло.
– Вы не знаете, почему полиция вас допросила?
Он провел рукой по редким волосам.
– Честно говоря, не помню. – Он опять посмотрел мне через плечо и опять улыбнулся. Какая утомительная работа – постоянно включаться и выключаться, как заводная игрушка. Пока он вновь не отвлекся, я положила руку ему на плечо:
– Это важно.
Ему, конечно, неприятно было уклоняться от рабочих обязанностей, но он подчинился.
– Сдается мне, кто-то меня выдал. Сказал, что мое присутствие там подозрительно. Я помню, как разговаривал по этому поводу с управляющим. Мы оба сошлись на том, что в человеке, выполняющем свою работу, нет ничего необычного. Но я полагаю, лучше перестраховаться, чем потом сожалеть, особенно когда речь о детях. Надо все проверить. На того, кто позвонил, я не обижаюсь.
– А есть мысли, кто это мог быть?
Он потер нос.
– В те дни я немного бодался с одним типом по имени Ларри Олсен. Ему все казалось, что я слишком подолгу смотрю на его жену, и он все наезжал на меня по этому поводу. Я ему сказал, что она, конечно, красивая женщина, но если ему неприятно, я могу и не смотреть. – При этом воспоминании он улыбнулся, как будто оно было хорошим. Меня покоробило оттого, что два парня обсуждали женщину, как пони с выставки.
– И где сейчас Ларри Олсен?
– На кладбище Святой Марии, – Билл улыбнулся, – на шесть футов внизу. Угадайте, кто выиграл этот раунд?
Я поблагодарила его за уделенное время. Можно было бы добавить наш разговор в отчет, но мне показалось, что в этом не много смысла.
Вернувшись в Бюро, я первым делом направилась в лабораторию Гарри. Я сказала себе, что иду туда не потому, что надеюсь услышать объяснения, почему он позвонил Комстоку, не переговорив со мной, а потому, что нам еще предстояло работать вместе. Нужно было как-то разрядить атмосферу. И все же я захлопнула за собой дверь с большей силой, чем это было нужно. Во всяком случае, попыталась. Чертовы пневматические системы предотвратили драматический эффект, которого я добивалась.
Гарри оторвал взгляд от синей машины, напоминавшей космический инкубатор, покосился на меня из-под очков для чтения и вновь уткнулся в экран своего компьютера. Я не тронулась с места. Больно было смотреть, какой он добропорядочный и талантливый – и вместе с тем совсем чужой. Мне так хотелось крикнуть ему: «Пожалуйста, Гарри Стейнбек, будь в моей команде! Мне больше не справиться в одиночку».
– Допрос Такера ни к чему не привел, – произнесла я вместо этого. – То же самое с курьером из Швана и Рольфом Ларсеном. Еще я жду возможности поговорить с Джейкобом Питерсом. Больше вариантов нет.
– Джонна закончила анализ почвы, – изрек Гарри, одновременно записывая что-то в блокнот, после чего снова уставился в компьютер. – Вся она с места преступления. Из другого места ничего не перенесли.
– Еще один тупик.
– Еще один подтвержденный факт, – поправил он.
В его тоне было что-то такое, отчего я решилась произнести эти слова:
– Гарри, ты сказал Комстоку, что ему следует отпустить Кайнда?
На этот раз он уделил мне все свое внимание.
– Да. – Выражение его лица было обеспокоенным, тон – мягким, почти ласковым. – Потому что чем раньше Кайнд окажется на свободе, тем лучше будет для всех. Особенно для тебя. Его ни в коем случае не следовало привлекать. Я беспокоюсь за тебя, Евангелина. У тебя такой вид, будто ты не высыпаешься уже несколько дней.
Я хотела уточнить, что не дней, а лет, но не стала.
– Что-то тебя гложет, – продолжил он. Выражение его лица было таким сочувствующим. – Ты можешь рассказать мне, и я сделаю все возможное, чтобы тебе помочь, но в случае с Чарльзом Кайндом я поступил правильно. Ты совершила ошибку, арестовав его. Я вмешался, чтобы ситуация не вышла из-под контроля.
Все мое тело напряглось. Я хотела объяснить, что не собиралась арестовывать Кайнда, но правда заключалась в том, что я не знала, сделала бы это или нет, не провоцируй меня Комсток. Я была в тупике, из которого не находила выхода, а Гарри казался таким уверенным – в том смысле, что на него хотелось положиться, – что я выпалила:
– Мне кажется, сенатор Мари Роден издевается над своими детьми и, возможно, мужем. Эти мысли не дают мне спать. У меня нет ни юрисдикции, ни доказательств, ничего, кроме догадок.
Слышал ли он, как стучит мое сердце, громом отдаваясь в ушах? Именно так я когда-то открыла дверь Барту, измученная отчаянием и усталостью. Барт узнал мою тайну и хранил ее все десять лет, что нам довелось работать вместе. И мне этого хватало.
Мне этого более чем хватало, и я невыносимо скучала по нему. Как отреагирует Гарри, я не знала. Расскажет об этом другим людям? Захлопнет дверь? Подойдет к краю, как Барт, и не даст мне упасть? Или, может быть, пройдет весь путь до конца и я наконец смогу поделиться с другим человеком своей историей?
На ферме я пыталась говорить о своих кошмарах с Сестрами и даже некоторыми Братьями.
И кто-то из них выдал меня Фрэнку.
Вряд ли он поверил, что меня в самом деле посещали видения, но он терпеть не мог, когда кто-нибудь из детей выделялся. Он немедленно применил ко мне свое третье наказание, которое называл избеганием.
На первый взгляд это было самое мягкое из всех наказаний: провинившегося ребенка одевали во все черное, и пока он носил эту одежду, он считался невидимкой. Все, кто признавал его присутствие, тоже были наказаны. По окончании срока, который мог длиться от одного дня до нескольких недель, в зависимости от настроения Фрэнка, он собирал всю Семью в круг, и каждый должен был сказать, что ему в вас не нравится. Только когда каждый высказывался, вам вновь возвращали привычную одежду.
Из-за моих видений меня избегали три недели.
Ожидая ответа Гарри, я чувствовала себя так, будто все мое тело парализовало.
– Ясно, – наконец промолвил он и почему-то снял очки. Потер веко. – После того как ты впервые упомянула о сенаторе по дороге обратно из Лич-Лейка, я изучил информацию о ней. Ее репутация безупречна. Она активна в своем сообществе, часто посещает церковь, о ее потрясающей карьере я уже не говорю.
Внезапно меня захлестнула волна черной тоски. Гарри вновь надел очки, подошел к раковине, вымыл руки. Интересно, сколько раз в день он это делал? Он выключил воду. Высушил руки.
– Завтра я провожу научный семинар для детей законодателей, отвечающих за наше финансирование, – произнес он так небрежно, будто переключился на другую тему. – В главной лаборатории. На мероприятии будут присутствовать и дети Мари Роден.
Мои глаза резко ожгло.
– Вы долго над этим думали?
– Нет, решили буквально за несколько минут.
Он мне верил.
Или, по крайней мере, рассматривал возможность того, что я могу о чем-то знать, и позволил увидеть детей собственными глазами. Это ведь чего-то стоило, верно?
В любом случае это все, что у меня было, если я собиралась спасти детей Роден.
– Спасибо, – сказала я дрогнувшим голосом. Его взгляд смягчился. Он хотел что-то ответить, но не стал, лишь покачал головой.
– Да, кстати, пока ты здесь, можешь взглянуть на письмо от свидетеля, который утверждает, что видел Чайную убийцу?
Вот так и складывались наши отношения с Гарри: едва мне начинало казаться, что я могу впустить его в свою жизнь, как между нами вставали мои прошлые преступления. Да, это было справедливо. Да, ничего лучше я не заслужила. И все же это сводило меня с ума.
– Конечно.
Он кивнул. Подошел к компьютерному столу. Вернулся с листом бумаги для принтера и протянул его мне.
Дорогой агент Стейнбек!
Я пишу вам, чтобы рассказать о Лестере Данне, покончившем с собой полтора года назад. В то утро я привез ему кофе и сэндвич, и выяснилось, что он мертв. Я не знал об этом. Думал, он просто не открывает дверь.