миленькой.
- Леди Аллардайс, - сказал я, - полагаю, я не ошибся? Леди Аллардайс, вы спрашиваете и отвечаете за нас обоих, так мы никогда не договоримся. Вы нанесли мне меткий удар, спросив, собираюсь ли я жениться у подножия виселицы на девушке, которую я видел всего один раз. Я сказал, что не настолько опрометчив, чтобы связывать себя словом. И все же продолжим наш разговор. Если девушка будет нравиться мне все так же - а у меня есть основания надеяться на это, - тогда ни ее отец, ни виселица нас не разлучат. А моя родня - я нашел ее на дороге, как потерянную монетку. Я ровно ничем не обязан своему дядюшке; если я когда-нибудь и женюсь, то только для того, чтобы угодить одной-единственной особе: самому себе.
- Такие речи я слыхала еще до того, как вы на свет родились, - заявила миссис Огилви, - должно быть, потому я их и в грош не ставлю. Тут много есть над чем поразмыслить. Этот Джемс Мор, к стыду моему, приходится мне родственником. Но чем лучше род, тем больше в нем отрубленных голов и скелетов на виселицах, так уж исстари повелось в нашей несчастной Шотландии. Да если б дело было только в виселице! Я бы даже рада была, если бы Джемс висел в петле, по крайней мере с ним было бы покончено. Кэтрин - славная девочка и добрая душа, она целыми днями терпит воркотню такой старой карги, как я. Но у нее есть своя слабость. Она просто голову теряет, когда дело касается ее папаши, этого лживого верзилы, льстеца и попрошайки, и помешана на всех Грегорах, на запрещенных именах, короле Джемсе и прочей чепухе. Если вы воображаете, что сможете ее переделать, вы сильно ошибаетесь. Вы говорите, что видели ее всего раз...
- Я всего один раз с ней разговаривал, - перебил я, - но видел еще раз сегодня утром из окна гостиной Престонгрэнджа.
Должен признаться, я сказал это, чтобы щегольнуть своим знакомством, но тотчас же был наказан за чванство.
- Как так? - вдруг забеспокоившись, воскликнула старая дама. - Ведь вы же и в первый раз встретились с ней у прокурорского дома?
Я подтвердил это.
- Гм... - произнесла она и вдруг сварливо набросилась на меня. - Я ведь только от вас и знаю, кто вы и что вы! - закричала она. - Вы говорите, что вы Бэлфур из Шоса, но кто вас знает, может, вы Бэлфур из чертовой подмышки! И зачем вы сюда явились - может, вы и правду сказали, а может, и черт знает зачем! Я никогда не подведу вигов, я сижу и помалкиваю, чтобы мужчины моего клана сохранили головы на плечах, но я не стану молчать, когда меня дурачат! И я вам прямо скажу: что-то слишком часто вы околачиваетесь у прокурорских дверей да окон, непохоже, чтоб вы были вздыхателем дочери Макгрегора. Так и скажите прокурору, который вас подослал, и низко ему кланяйтесь. Прощайте, мистер Бэлфур. - Она послала мне воздушный поцелуй. - Желаю благополучно добраться туда, откуда вы пришли!
- Если вы принимаете меня за шпиона... - вскипел я, но у меня перехватило горло. Я стоял и свирепо глядел на старую даму, потом поклонился и пошел было прочь.
- Ха! Вот еще! Кавалер обиделся! - закричала она. - Принимаю вас за шпиона! А за кого же мне вас принимать, если я про вас ровно ничего не знаю? Но, видно, я все-таки ошиблась, а раз я не могу драться, придется мне попросить извинения. Хороша бы я была со шпагой в руке! Ну, ну, продолжала она, - вы посвоему не такой уж скверный малый. Наверное, ваши недостатки чем-то искупаются. Только, ох, Дэвид Бэлфур, вы ужасная деревенщина. Надо вам, дружок, пообтесаться, надо, чтобы вы ступали полегче и чтобы вы поменьше мнили, о своей прекрасной особе; да еще постарайтесь усвоить, что женщины не гренадеры. Хотя где уж вам! До последнего своего дня вы будете смыслить в женщинах не больше, чем я в холощении кабанов.
Никогда еще я не слыхал от женщины таких слов; в своей жизни я знал всего двух женщин - свою мать и миссис Кемпбелл, и обе были весьма благочестивы и весьма деликатны. Должно быть, на моем лице отразилось изумление, ибо миссис Огилви вдруг громко расхохоталась.
- О господи, - воскликнула она, борясь со смехом, - ну и дурацкая же у вас физиономия, а еще хотите жениться на дочери горного разбойника! Дэви, милый мой, надо вас непременно поженить - хотя бы для того, чтобы посмотреть, какие у вас получатся детки! Ну, а теперь, - продолжала она, - нечего вам здесь топтаться, вашей девицы нет дома, и боюсь, что старуха Огилви не слишком подходящее общество для вашей милости. К тому же, кроме меня самой, некому позаботиться о моем добром имени, а я и так слишком долго пробыла наедине с весьма соблазнительным юношей. За шестью пенсами зайдете в другой раз! - крикнула она мне уже вслед.
Стычка с этой старой насмешницей придала моим мыслям смелость, которой им сильно недоставало. Уже два дня, как образ Катрионы сливался со всеми моими размышлениями; она была как бы фоном для них, и я почти не оставался наедине с собой: она всегда присутствовала где-то в уголке моего сознания. А сейчас она стала совсем близкой, ощутимой; казалось, я мог дотронуться до нее, которой не касался еще ни разу. Я перестал сдерживать себя, и душа моя, счастливая этой слабостью, ринулась к ней; глядя вокруг, вперед и назад, я понял, что мир - унылая пустыня, где люди, как солдаты в походе, должны выполнять свой долг со всей стойкостью, на какую они способны, и в этом мире одна лишь Катриона может внести радость в мою жизнь. Мне самому было удивительно, как я мог предаваться таким мыслям перед лицом опасности и позора; а когда я вспомнил, какой я еще юнец, мне стало стыдно. Я должен закончить образование, должен найти себе какое-то полезное дело и пройти службу там, где все обязаны служить; я еще должен присмотреться к себе, понять себя и доказать, что я мужчина, и здравый смысл заставлял меня краснеть оттого, что меня уже искушают мысли о предстоящих мне святых восторгах и обязанностях. Во мне заговорило мое воспитание: я вырос не на сладких бисквитах, а на черством хлебе правды. Я знал, что не может быть мужем тот, кто еще не готов стать отцом; а такой юнец, как я, в роли отца был бы просто смешон.
Погруженный в эти мысли, примерно на полпути к городу я увидел шедшую мне навстречу девушку, и смятение мое возросло. Мне казалось, что я мог так много сказать ей, но начать было не с чего; и, вспомнив, как я был косноязычен сегодня утром в гостиной генерального прокурора, я думал, что сейчас совсем онемею. Но стоило ей подойти ближе, как мои страхи улетучились, и даже эти мои тайные мысли меня больше ничуть не смущали. Оказалось, что я могу разговаривать с нею свободно и рассудительно, как разговаривал бы с Аланом.
- О! - воскликнула она. - Вы приходили за своими шестью пенсами! Вы их получили?
Я ответил, что нет, но поскольку я ее встретил, значит, прошелся не зря.
- Хотя я вас сегодня уже видел, - добавил я и рассказал, когда и где.
- А я вас не видела, - сказала она. - Глаза у меня не маленькие, но я плохо вижу вдаль. Я только слышала пение.
- Это пела мисс Грант, - сказал я, - старшая и самая красивая из дочерей Престонгрэнджа.
- Говорят, они все очень красивые.
- То же самое они думают о вас, мисс Драммонд, - ответил я. - Они все столпились у окна, чтобы на вас посмотреть.
- Как жаль, что я такая близорукая, - сказала Катриона. - Я бы тоже могла их увидеть. Значит, вы были там? Наверное, славно провели время: хорошая музыка и хорошенькие барышни!
- Нет, вы ошибаетесь, - сказал я. - Я чувствовал себя не лучше, чем морская рыба на склоне холма. По правде сказать, компания грубых мужланов подходит мне куда больше, чем общество хорошеньких барышень.
- Да, мне тоже так кажется, - сказала она, и мы оба рассмеялись.
- Странная вещь, - сказал я. - Я ничуть не боюсь вас, а от барышень Грант мне хотелось поскорее сбежать. И вашу родственницу я тоже боюсь.
- Ну, ее-то все мужчины боятся! - воскликнула Катриона. - Даже мой отец.
Упоминание об отце заставило меня умолкнуть. Идя рядом с Катрионой, я смотрел на нее и вспоминал этого человека, все немногое, что я о нем знал, и то многое, что я в нем угадывал; я сопоставлял одно с другим и понял, что молчать об этом нельзя, иначе я буду предателем.
- Кстати, о вашем отце, - сказал я. - Я видел его не далее, как сегодня утром.
- Правда? - воскликнула она с радостью в голосе, прозвучавшей для меня укором. - Вы видели Джемса Мора? И, быть может, даже разговаривали с ним?
- Даже разговаривал, - сказал я.
И тут все обернулось для меня как нельзя хуже. Она взглянула на меня полными благодарности глазами.
- О, спасибо вам за это, - сказала она.
- Меня не за что благодарить, - начал я и умолк.
Но мне показалось, что если я о стольком умалчиваю, то хоть что-то все же должен ей сказать. - Я говорил с ним довольно резко. Он мне не очень понравился, поэтому я был с ним резок, и он рассердился.
- Тогда зачем же вы разговариваете с его дочерью да еще и рассказываете ей про это! - воскликнула Катриона. - Я не желаю знаться с теми, кто его не любит и кому он не дорог!
- И все же я осмелюсь сказать еще слово, - произнес я, чувствуя, что меня бросает в дрожь. - Вероятно, и вашему отцу и мне у Престонгрэнджа было совсем не весело. Обоих нас мучила тревога, ибо это опасный дом. Мне стало жаль вашего отца, и я заговорил с ним первый... Правда, я мог бы разговаривать умнее. Одно могу вам сказать: по-моему, вы скоро убедитесь, что дела его улучшаются.
- Но, наверное, не благодаря вам, - сказала она, - а за соболезнование он, конечно, вам очень признателен.
- Мисс Драммонд! - воскликнул я. - Я один на свете!..
- Меня это ничуть не удивляет, - сказала она.
- О, позвольте мне говорить! - сказал я. - Я выскажу вам все и потом, если вы хотите, уйду навсегда. Сегодня я пришел к вам в надежде услышать доброе слово, мне так его не хватает! Знаю, то, что я сказал о вашем отце, вас обидело, и я знал это заранее. Было бы куда легче сказать вам что-нибудь приятное - и солгать; разве вы не понимаете, как это было для меня соблазнительно? Разве вы не видите, что я чистосердечно говорю вам правду?