Томсон, – сердечно сказал Ранкилер. – Ну-с, а теперь, коль скоро в этом предприятии главные лицедеи вы да я, нам следует, я полагаю, все до тонкости обсудить, а потому не откажите в любезности дать мне руку, а то я не совсем отчетливо разбираю дорогу – и темнота, знаете ли, да и очки забыл… Вы же, мистер Дэвид, тем временем найдете славного собеседника в Торренсе. Только дозвольте вам напомнить, что нет решительно никакой нужды посвящать его в подробности ваших и мистера… хм… Томсона приключений.
И оба, истово друг с другом беседуя, пошли вперед, а мы с Торренсом замыкали шествие.
Совсем стемнело, когда пред нами показался замок
Шос. Не так давно пробило десять; было безлунно и тепло, мягкий юго-западный ветерок шуршал в листве, заглушая звук наших шагов; мы подошли ближе, но ни проблеска света не было видно ни в одной части замка. Вероятно, дядя уж лег в постель, что для нас оказалось бы как нельзя лучше. Не доходя шагов пятидесяти, мы напоследок шепотом посовещались, а после с Торренсом и стряпчим неслышно подкрались вплотную к замку и спрятались за углом, и едва мы укрылись, как Алан, не таясь, прошествовал к дверям и громко постучал.
ГЛАВА XXIX
Я вступаю в свои владения
Довольно долго Алан барабанил по двери впустую, и стук его лишь отдавался эхом в замке и разносился окрест.
Но вот тихонько скрипнул оконный шпингалет, и я понял, что дядя занял свой наблюдательный пост. При скудном свете он мог разглядеть только Алана, черной тенью стоящего на пороге, три свидетеля были недосягаемы для его взора; казалось бы, чего тут опасаться честному человеку в собственном доме? Меж тем он первые минуты изучал ночного гостя в молчании, а когда заговорил, то нетвердым голосом, как будто чуя подвох.
– Кто там? – проговорил он. – Добрые люди по ночам не шатаются, а с ночными птицами у меня разговор короткий.
Чего надо? А не то у меня и мушкетон имеется.
– Это не вы ли, мистер Бэлфур? – отозвался Алан, отступая назад и вглядываясь в темное окно. – Поосторожнее там с мушкетоном, штука ненадежная, не ровен час, выстрелит.
– Чего надо-то? И кто вы сами будете? – со злобой проскрипел дядя.
– Имя свое мне нет особой охоты горланить на всю округу, – сказал Алан, – а вот что мне здесь надобно, это дело другого рода, и скорей вас затрагивает, нежели меня.
Коли угодно, извольте, переложу на музыку и вам спою.
– Какое там еще дело? – спросил дядя.
– Дэвид, – молвил Алан.
– Что? Что такое? – совсем другим голосом спросил дядя.
– Ну как, полным именем называть, что ли? – сказал
Алан.
Наступило молчание.
– Пожалуй, впущу-ка я вас в дом, – неуверенно проговорил дядя.
– Еще бы не впустить, – сказал Алан. – Только вопрос, пойду ли я. Вот что я вам скажу: лучше потолкуем мы с вами об этом деле прямо тут, на пороге – причем либо так, либо никак, понятно? У меня, знаете, упрямства будет не меньше вашего, а родовитости гораздо поболе.
Такой поворот событий обескуражил Эбенезера; какое-то время он молча осваивался, потом сказал:
– Ну, что поделаешь, раз надо, так надо, – и затворил окно.
Однако же прошел немалый срок, покуда он спустился с лестницы, и еще больший – пока отомкнул все замки, коря себя (я полагаю) и терзаясь новыми приступами страха на каждой ступеньке, перед каждым засовом и крюком. Но наконец послышался скрип петель: как видно, дядя со всяческими предосторожностями протиснулся за порог и (видя, что Алан отошел на несколько шагов) уселся на верхней ступеньке с мушкетоном наготове.
– Вы берегитесь, – сказал он, – мушкетон заряжен, шаг сделаете – и считайте, что вы покойник.
– Ух ты! – отозвался Алан. – До чего любезно сказано.
– А что, – сказал дядя, – обстоятельства настораживают, стало быть, мне и след держаться настороже. Ну, значит, уговорились – теперь можете выкладывать, с чем пришли.
– Что ж, – начал Алан, – вы, как человек догадливый, верно, смекнули уже, что я родом из горного края. Имя мое к делу не относится, скажу только, что моя родная земля не столь далеко от острова Малл, о котором вы, думаю, слыхали. Случилось так, что в местах этих разбилось судно, а на другой день один мой родич собирал по отмелям обломки на топливо да вдруг и натолкнись на юнца, утопленника, стало быть. Ну, откачал он малого; потом кликнул других, и упрятали они того юнца в развалины старого замка, где и сидит он по сю пору, а содержать его моим родным обременительно. Родня у меня – народ вольный, закон блюдет не так строго, как кое-кто; проведали они, что юнец из порядочной семьи и вам, мистер Бэлфур, родной племянник, да и попросили, чтоб я к вам заглянул и столковался на сей счет. Могу вас сразу упредить, что если мы не придем к согласию, едва ли вы когда еще с ним свидитесь. Потому что родичи мои, – просто прибавил Алан, –
достатком похвалиться не могут.
Дядя прочистил горло.
– Печаль невелика, – сказал он. – Он и всегда-то малый был никчемный, так чего ради мне его вызволять?
– Ага, вижу я, куда вы гнете, – сказал Алан. – Прикидываетесь, будто вам дела нет, чтобы сбавить выкуп.
– Ничуть не бывало, – сказал дядя, – это чистая правда.
Судьба малого меня ничуть не трогает, никаких выкупов я платить не собираюсь, так что по мне хоть на мыло его пускайте.
– Черт побери, сэр, родная кровь – не шутка! – вскричал
Алан. – Как можно отринуть братнина сына, ведь это стыд и позор! А коли вы и решитесь на это, не очень-то, я полагаю, вас будут жаловать – в здешних краях, если прознают.
– Меня и так не очень жалуют, – сказал Эбенезер. – Да и потом, откуда людям дознаться? Конечно уж, не от меня и не от вас или от ваших родичей. Так что пустой это разговор, мил человек.
– Тогда, значит, сам Дэвид расскажет, – сказал Алан.
– Это как же? – встревожился дядя.
– А вот так, – сказал Алан. – Мои родичи, понятно, племянничка вашего продержат лишь до тех пор, пока есть надежда за него выручить деньги, а коль такой надежды нет, я больше чем уверен, его отпустят на все четыре стороны, и пропади он пропадом!
– Нет, эдак тоже ни к чему, – сказал дядя. – Меня это не особо устроит.
– Так я и знал, – сказал Алан.
– Это отчего же? – спросил Эбенезер.
– Ну как же, мистер Бэлфур, – отвечал Алан. – По всему, что мне довелось слыхать, тут дело могло повернуться двояко: либо вы дорожите Дэвидом и согласитесь уплатить, чтобы он к вам вернулся, либо по очень веским причинам его присутствие вам нежелательно, и вы уплатите, чтоб мы его держали у себя. Похоже, что первого не наблюдается, ну, значит, быть второму, а для меня это благая весть – в моей же мошне прибавится, да и родные не будут внакладе.
– Что-то я не уразумею, – сказал дядя.
– Правда? – сказал Алан. – Ну, поглядите: малый вам тут не надобен; как бы вы желали с ним распорядиться и сколько за это заплатите?
Дядя не отозвался, только беспокойно поерзал на месте.
– Так вот что, сэр! – вскричал Алан. – Было бы вам известно, я дворянин; я ношу королевское имя; я не бродячий торговец какой-нибудь, чтоб обивать у вас пороги. Иль вы дадите мне учтивый ответ, причем сей же час, или, клянусь скалами Гленко, я все кишки из вас выпущу.
– Эй, уважаемый, полегче! – возопил дядя, с трудом поднимаясь на ноги. – Какая муха вас укусила? Я же простой человек, а не учитель танцев, и я, ей-ей, стараюсь соблюдать учтивость. Это вы такую дичь порете, что стыдно слушать. Кишки выпустит, ишь ты, какой скорый! –
огрызнулся дядя. – А как насчет моего мушкетона?
– Что значит порох в ваших дряхлых руках против блестящей стали в руке Алана? – отвечал мой друг. – То же, что сонная улитка противу быстрокрылой ласточки. Вам не успеть курок нашарить своим неуклюжим пальцем, как рукоятка моей шпаги затрепещет на вашей груди.
– Э, уважаемый, да кто же спорит? – сказал дядя. –
Извольте, будь по-вашему, я вам ни в чем не поперечу.
Только скажите, что вам надобно, и увидите, мы с вами мигом поладим.
– Я, сэр, хочу лишь одного, – сказал Алан, – чтобы со мною не юлили. Ну, словом, коротко и ясно: убить вам мальчишку или держать под замком?
– Ах ты, грехи какие! – всполошился Эбенезер. – Ах, грехи! И как это язык поворотится!
– Убить или оставить в живых? – повторил Алан.
– В живых оставите, в живых! – причитал дядюшка. – И
никаких кровопролитий, сделайте милость.
– Что ж, это как угодно, – сказал Алан. – Только так обойдется дороже.
– Дороже? – закричал Эбенезер. – Неужто вы не погнушаетесь осквернить руки преступлением?
– Ха! – бросил Алан. – Все едино, то и другое преступление. Зато убить было бы проще, быстрее и верней. А
содержать малого – дело хлопотное, мороки не оберешься.
– Я все же предпочту, чтоб он остался жив, – сказал
Эбенезер. – Я никогда к нечистым делам не был причастен, и для того, чтобы потрафить дикому горцу, начинать не собираюсь.
– Глядите, совестливый какой… – насмешливо обронил
Алан.
– Я человек твердых убеждений, – просто сказал Эбенезер. – А если мне за то приходится платить, я расплачиваюсь. К тому же, – прибавил он, – не забывайте, что юнец
– сын моего родного брата.
– Хм, ну-ну, – сказал Алан. – Тогда потолкуем насчет цены. Назвать ее довольно затруднительно, сперва придется выяснить кой-какие незначащие обстоятельства.
Недурно бы узнать, к примеру, сколько вы дали в задаток
Хозисону.
– Хозисону? – ошеломленно вскричал дядя. – За что?
– А чтоб похитил Дэвида, – сказал Алан.
– Ложь это, наглая ложь! – завопил дядя. – Никто его не похищал. Это вам бессовестно налгали. Похитил! Да ни в жизнь!
– Если его и не похитили, не наша с вами в том заслуга,
– сказал Алан. – И не Хозисона, если верить тому, что он сказал.
– То есть как это? – вскричал Эбенезер. – Значит, Хозисон вам все рассказал?
– А ты как думал, дубина ты старая! – закричал Алан. –
Откуда же еще мне знать об этом? Мы с Хозисоном заодно,