еты, а сейчас, когда у меня была новая одежда и новая шпага, когда на меня, наконец, свалилась удача, я не мог отнестись к этому спокойно. Человек, попавший из грязи в князи, не хотел терпеть подобного унижения, тем более от этой юной леди.
Я последовал за ними и снял перед ней свою новую шляпу, стараясь проделать это как можно изящнее.
– Сударыня, – сказал я, – справедливости ради я должен вам объяснить, что не понимаю по-гэльски. Не отрицаю, я прислушивался, но это потому, что у меня есть друзья в горной Шотландии и слышать этот язык мне приятно, но что касается ваших личных дел, то, говори вы по-гречески, я понял бы столько же.
Она с надменным видом слегка присела.
– Что же тут дурного? – произнесла она с милым акцентом, похожим на английский (но гораздо приятнее). –
Даже кошка может смотреть на короля.
– У меня и в мыслях не было вас обидеть, – сказал я. – Я
не приучен к городскому обхождению; до нынешнего дня я еще никогда не входил в ворота Эдинбурга. Считайте меня деревенщиной, – так оно и есть, и лучше уж я предупрежу вас сразу, не дожидаясь, пока вы сами в этом убедитесь.
– Да, правда, здесь не принято заговаривать с незнакомыми на улице, – ответила она. – Но если вы из деревни, тогда это простительно. Я ведь тоже выросла в деревне, я, как видите, из горного края и очень тоскую по родным местам.
– Еще и недели нет, как я перешел границу, – сказал я. –
Меньше недели назад я был на склонах Бэлкиддера.
– Бэлкиддера? – воскликнула она. – Неужели вы были в
Бэлкиддере? От одного этого звука у меня радуется сердце.
Быть может, вы пробыли там долго и встречались с кем-нибудь из наших друзей или родичей?
– Я жил у честнейшего, доброго человека по имени
Дункан Ду Макларен, – ответил я.
– О, я знаю Дункана, и вы совершенно правы! – воскликнула она. – Он честный человек, и жена его – тоже честная женщина.
– Да, – подтвердил я, – они очень славные люди, а местность там прекрасная.
– Лучше не найти на всем свете! – воскликнула она. – Я
люблю каждый запах тех мест и каждую травинку на той земле.
Я был бесконечно тронут воодушевлением девушки.
– Жаль, что я не привез вам оттуда веточки вереска, –
сказал я. – И хотя я поступил нехорошо, заговорив с вами на улице, но раз уж у нас нашлись общие знакомые, окажите мне милость и не забывайте меня. Зовут меня Дэвидом Бэлфуром. Сегодня у меня счастливый день – я стал владельцем поместья, а совсем еще недавно находился в смертельной опасности. Прошу вас, запомните мое имя в память о Бэлкиддере, а я запомню ваше в память о моем счастливом дне.
– Мое имя нельзя назвать вслух, – очень надменно ответила она. – Уже больше ста лет никто его не произносит, разве только нечаянно. У меня нет имени, как у Мирного народца – эльфов. Я ношу имя Катрионы Драммонд.
Теперь-то я понял, кто передо мной. Во всей обширной
Шотландии не было другого запрещенного имени, кроме имени Макгрегоров. Однако мне и в голову не пришло спасаться от этого опасного знакомства, и я нырнул в пучину еще глубже.
– Мне случилось встретиться с человеком, который находится в таком же положении, – сказал я, – и думается мне, он один из ваших друзей. Зовут его Робин Ойг.
– Не может быть! – воскликнула девушка. – Вы видели
Роба?
– Я провел с ним под одной кровлей целую ночь.
– Он ночная птица, – сказала девушка.
– Там были волынки, – добавил я, – и вы можете легко догадаться, что время пролетело незаметно.
– Мне кажется, что вы нам, во всяком случае, не враг, –
сказала она. – Тот, кого только что провели здесь красные мундиры, – его брат и мой отец.
– Неужели? – воскликнул я. – Стало быть, вы дочь
Джемса Мора?
– Да, и притом единственная дочь, – ответила девушка,
– дочь узника; а я почти забыла об этом и целый час болтаю с незнакомцем!
Тут к ней обратился один из слуг и на языке, который ему казался английским, спросил, как же все-таки «ей» (он имел в виду себя) раздобыть «хоть шепотку нюхального табаку». Я пригляделся к нему: это был рыжий, кривоногий малый небольшого роста, с огромной головой, которого мне, к несчастью, пришлось потом узнать поближе.
– Не будет сегодня табаку, Нийл, – возразила девушка.
– Как ты достанешь «щепотку» без денег? Пусть это послужит тебе уроком, в другой раз не будешь разиней; я уверена, что Джемс Мор будет не очень доволен Нийлом.
– Мисс Драммонд, – вмешался я, – сегодня, как я сказал, у меня счастливый день. Вон там рассыльный из банка, у него мои деньги. Вспомните, я ведь пользовался гостеприимством Бэлкиддера, вашей родины.
– Но ведь не мои родственники оказывали вам гостеприимство, – возразила она.
– Ну и что же, – ответил я, – зато я в долгу у вашего дядюшки за пение его волынки. А кроме того, я предложил себя вам в друзья, а вы были столь рассеянны, что не отказались вовремя.
– Будь это большая сумма, – сказала девушка, – это, вероятно, сделало бы вам честь. Но я объясню вам, что произошло. Джемс Мор сидит в тюрьме, закованный в кандалы, но в последнее время его каждый день водят сюда, к Генеральному прокурору…
– К прокурору? – воскликнул я. – Значит, это…
– Это дом Генерального прокурора Гранта из Престонгрэнджа, – сказала она. – Сюда то и дело приводят моего отца, а с какой целью, я совсем не знаю, но мне кажется, что для него забрезжила надежда. Они не разрешают мне видеть его, а ему – писать мне; вот мы и ждем здесь, на
Кингз-стрит, когда его проведут мимо, и стараемся сунуть ему то немножко нюхательного табаку, то еще что-нибудь.
И вот этот злосчастный Нийл, сын Дункана, потерял мой четырехпенсовик, отложенный на покупку табака, и теперь
Джемс Мор уйдет ни с чем, будет думать, что дочь о нем позабыла.
Я вынул из кармана шестипенсовик, дал его Нийлу и велел сбегать за табаком.
– Эта монетка пришла со мной из Бэлкиддера, – сказал я девушке.
– А! – отозвалась она. – Вы друг Грегоров.
– Не стану вас обманывать, – сказал я. – О Грегорах я знаю очень мало, и еще меньше – о Джемсе Море и о его деяниях, но за то время, что я стою на этой улице, я узнал кое-что о вас; и если вы скажете «друг мисс Катрионы», я постараюсь, чтобы вы об этом не пожалели.
– Я и остальные – неразделимы, – сказала Катриона.
– Я постараюсь стать другом и для них.
– Но брать деньги от незнакомого человека! – воскликнула она. – Что вы обо мне подумаете?
– Ничего не подумаю, кроме того, что вы хорошая дочь,
– сказал я.
– Я, разумеется, верну вам долг. Где вы остановились?
– По правде говоря, еще нигде, я всего три часа в этом городе, – ответил я. – Но скажите, где живете вы, и я осмелюсь сам явиться за своими шестью пенсами.
– Я могу положиться на ваше слово?
– Вам нечего опасаться, что я не сдержу его.
– Иначе Джемс Мор не позволил бы мне взять деньги, –
сказала она. – Я живу за деревней Дин, на северном берегу реки, у миссис Драммонд-Огилви из Аллардайса, она мой ближайший друг и будет рада поблагодарить вас.
– Тогда я буду у вас, как только позволят мне дела, –
сказал я; и, спохватившись, что совсем забыл об Алане, поспешил проститься с нею.
Но, продолжая свой путь, я невольно подумал, что для столь краткого знакомства мы вели себя слишком непринужденно и что истинно благовоспитанная девушка должна была бы держаться несколько застенчивее. Кажется, от этих далеко не рыцарских мыслей меня отвлек рассыльный.
– Я-то думал, у вас есть голова на плечах, – начал он, презрительно скривив губы. – Эдак вы далеко не уйдете.
Коли нет ума, денежки быстро на ветер летят. А вы, как я погляжу, большой любезник! – воскликнул он. – Из молодых да ранний! Ловите потаскушек.
– Как ты смеешь так говорить о молодой леди!.. – начал было я.
– Леди! – фыркнул, тот. – Господи помилуй, какая такая леди? Вон ту вы зовете леди? Таких леди в городе хоть пруд пруди. Леди! Сразу видно, что город вам в новинку!
Я вспыхнул от гнева.
– Эй ты, – крикнул я, – веди меня, куда ведено, и держи свой скверный язык за зубами!
Он повиновался лишь отчасти, он больше не обращался ко мне, зато на редкость неприятным голосом и немилосердно фальшивя затянул песню, звучавшую, как наглый намек:
Красотка наша Мэлли Ли по улице гуляет, Чепец слетел, ей хоть бы что, лишь глазками стреляет.
А мы налево, мы направо, мы за ней пошли, Все полюбезничать хотят с красоткой Мэлли Ли!
ГЛАВА II
Стряпчий из горного края
К жилищу мистера Чарлза Стюарта, стряпчего, вела лестница, длиннее которой, наверно, не выкладывал ни один каменщик в мире – в ней было, маршей пятнадцать, не меньше. Наконец, я добрался до двери, и, когда открывший мне клерк сказал, что хозяин у себя, я, еле переводя дух, отослал рассыльного прочь.
– Убирайся на все четыре стороны, – сказал я, отобрал у него мешок с деньгами и вслед за клерком вошел в дверь.
В первой комнате была контора; здесь у стола, заваленного деловыми бумагами, стоял стул клерка. Во второй, смежной, комнате, небольшой человечек с подвижным лицом сосредоточенно читал какой-то документ; он сразу поднял на меня глаза и держал палец на недочитанной строчке, словно намереваясь выставить меня вон и снова продолжить чтение. Мне это не слишком понравилось, и еще меньше понравилось то, что клерку, по-видимому, было очень удобно подслушивать наш разговор.
– Вы мистер Чарлз Стюарт, стряпчий? – спросил я.
– Он самый, – ответил стряпчий, – а вы, позвольте узнать, кто такой?
– Имя мое вам ничего не скажет, – ответил я, – но я покажу вам памятку от друга, которого вы хорошо знаете.
Вы его хорошо знаете, – повторил я, понизив голос, – но, быть может, при нынешних обстоятельствах не так уж стремитесь получать от него вести. И дела, о которых я должен с вами поговорить, секретного свойства. Одним словом, я хотел бы знать, что нас с вами никто не слышит.