- Что? Как ты сказал?! - вскричал Алан.- Потерять пуговицу, которую носил мой отец! Да знаешь ли ты, как тебя после этого называть! Я тебе скажу, Джон Брек. Это твой самый скверный поступок со времени, как ты появился на свет!
При этих словах Алан упер руки в колени, скривил губы в усмешке и посмотрел на испольщика так грозно, что в глазах его вновь мелькнул огонек, не предвещавший врагам Алана ничего доброго.
Быть может, испольщик и впрямь был честный малый, а может быть, он хотел сплутовать, но, увидев, что он один против двоих да к тому же в пустынном месте, рассудил за благо вернуть припрятанное,- как бы то ни было, пуговица была тотчас найдена и отдана Алану.
- К чести Макколов, что она нашлась,- сказал Алан и, повернувшись ко мне, прибавил: - Прими обратно мою пуговицу, Дэвид. Благодарю тебя за одолжение. Я тебе и так по гроб обязан.
Затем в самых дружеских выражениях он попрощался с испольщиком, говоря ему напоследок: «Ты оказал мне добрую услугу, рисковал головой. Ввек тебя не забуду, добрая ты душа».
Наконец испольщик пошел восвояси, а мы с Аланом, собрав вещи, поспешили в другую сторону.
Глава 22
БЕГСТВО. ВЕРЕСКОВАЯ ПУСТОШЬ
Поутру, на восьмом часу бесконечно долгого, тяжкого перехода, мы дошли до конца горного кряжа. Впереди простиралась неровная низина - вересковая пустошь, которую нам предстояло пересечь. Солнце взошло и светило прямо в глаза. Из низины поднималась дымка тумана. По словам Алана, стой там эскадронов двадцать драгун, мы бы их все равно проглядели.
В ожидании, когда разойдется туман, мы расположились на небольшом пригорке, на склоне, приготовили драммах и стали держать совет.
- Как думаешь, Дэвид,- в раздумье проговорил Алан,- дожидаться ли нам темноты, или, может, рискнем - пойдем дальше?
- Ну, если дело стало только за этим, то я, хоть и устал немного, но идти могу. Пройду хоть еще столько же.
- Э, нет. Не так все просто. В Аппине нам оставаться нельзя - верная смерть. К югу тянутся земли Кэмпбеллов - туда путь заказан. Идти на север… но на север какой нам смысл: тебе надобно в Куинсферри, мне во Францию. Что же, остается на восток.
- Ну, на восток так на восток,- бодрым голосом отозвался я, а про себя подумал: «Ступали бы вы своею дорогой, сударь, а я пошел бы своей. Право, было бы лучше для нас обоих».
- На востоке, как видишь, у нас вересковая пустошь,- заметил Алан.- Дело рискованное. Там, как спустимся, уж не спрячешься, не удерешь. Место голое, все как на ладони видно. Стоит красномундирникам подняться на гору - и пиши пропало. За несколько миль высмотрят. Как пришпорят коней… Скверное это место, Дэвид. День здесь, позволю себе заметить, хуже потемок.
- Послушайте, что я вам скажу, Алан. Аппин для нас и впрямь верная смерть. Денег у нас в обрез, еды тоже. Чем дольше они нас будут искать, тем скорее поймут, где нас искать не нужно. Тут или там все равно: один риск. Я предлагаю идти вперед, и, ручаюсь, буду идти, пока не свалимся с ног.
Мои слова привели Алана в восторг.
- Временами, Дэвид,- произнес он,- меня коробит от твоей вигской рассудительности, но бывают другие минуты: когда в тебе просыпаются удаль, задор. В эти минуты ты для меня, ну, точно брат родной!
Туман поднялся, рассеялся, и взору нашему открылась пустынная, как море, равнина; слышно было лишь квохтание куропаток да какие-то протяжные звуки, а вдалеке, на востоке, виднелось бегущее стадо оленей - едва приметные точки. Большая часть низины краснела вереском, остальное пространство занимали болота: торфяники, изрытые ямами, моховины, кочкарник, кое-где так даже трясины; местами пустошь чернела следами пожара; вдали виднелся лес сухостоя, мертвые остовы елей поднимались из земли точно скелеты. Трудно было себе представить более унылое, угрюмое место. Но благо солдат в нем не было, а это было для нас главное.
Мы спустились с холма и, петляя, начали пробираться через пустошь, держа направление на восток. Читатель, наверное, помнит, что низину со всех сторон окружали горы, откуда в любой момент нас могли заметить, поэтому мы выбирали ложбины; когда же их не было и впереди было открытое поле, идти приходилось с неимоверною осторожностью. Иногда более получаса уходило только на то, чтобы переползти от одних зарослей до других,- точно так охотники подкрадываются к оленям. День был безоблачный, солнце палило, бутылка воды скоро была выпита. Если б я мог предположить, что большую часть времени нам придется ползти на животе или же идти согнувшись чуть ли не в три погибели, я, конечно, отказался бы от такого мучительного предприятия.
Мы шли, насилу переставляя ноги, присаживались передохнуть и снова тащились, снова ползли и, наконец, около полудня, войдя в густые заросли вереска, решили сделать привал. Алан стал на страже, я лег и, казалось, только закрыл глаза, как Алан толкнул меня в бок: пришла моя очередь караулить. Часов у нас не было, и, чтобы отсчитать время, Алан воткнул в землю тонкую вересковую ветку и наказал разбудить его, как только тень от куста до нее доползет. Но к тому времени я до того утомился, что готов был спать часов двенадцать без просыпу; дремота одолевала, веки слипались, одно сознание бодрствовало, да и то временами словно проваливалось куда-то. От горячего пряного запаха вереска, от жужжания диких пчел в сон морило еще сильнее; я встряхивал головой и тут только замечал, что все это время спал, а не караулил.
Наконец очнувшись от каких-то далеких, приятных сновидений, я глянул в небо, а солнце уже в стороне. Взглянул я на ветку и так и ахнул: нечего сказать, хорошо я стоял на доверенном мне посту! Стыд и отчаяние овладели мной, но как же дрогнуло во мне сердце, когда я выглянул из зарослей! Пока я спал, с юго-востока в долину спустился отряд всадников. Рассыпавшись веером, они двигались в нашу сторону, тщательно прочесывая на своем пути заросли вереска.
Я разбудил Алана. Он взглянул на солдат, потом на ветку, потом на солнце, нахмурился и устремил на меня грозный взгляд, быстро сменившийся встревоженным выражением. То был единственный его укор.
- Что же нам теперь делать? - пролепетал я.
- Придется пуститься в заячьи бега. Видишь ту гору? - сказал он, указывая на северо-восток, где на краю неба виднелась вершина.
- Да, вижу,- отозвался я.
- Что же, бежим туда. Эта гора зовется Бен-Алдер. Место пустынное, дикое, есть где схорониться. Если поспеем туда до рассвета, бог даст, выберемся.
- Но, Алан, нам же придется бежать наперерез солдатам!
- Знаю, но как прикажешь иначе? Отступать в Аппин? Это конец. Вперед, Дэвид, живо за мной.
С этими словами он стал на четвереньки и устремился вперед с такой прытью, точно это был его обычный способ передвижения. Мы пустились петлять низами, избегая открытых и ровных участков пустоши. Местами вереск повыгорел, и в глаза нам пылила едкая гарь. Вода в бутылке давно кончилась, а должен заметить, что бег на четвереньках - занятие изнурительнейшее и пренеприятнейшее: в суставах ломит, руки немеют, подкашиваются.
Кое-как мы добрались до густых зарослей вереска и какое-то время переводили дух, поглядывая назад, на драгун. К счастью, нас не заметили. Драгуны ехали шагом, никуда не сворачивая. Их было, по-видимому, с пол-эскадрона, но растянулся он мили на две.
Я пробудился вовремя; еще немного - и нам пришлось бы бежать перед драгунами вместо того, чтобы свернуть наперерез и проскочить до их подхода. Но и теперь малейшая неосторожность могла нас выдать; когда из вереска выпархивала куропатка и принималась испуганно хлопать крыльями, мы лежали, затаив дыхание, боясь пошевельнуть и травинкой.
Усталость, боль во всем теле, сердцебиение, натертые, ссаженные руки, вездесущая пыль, выедающая глаза, щиплющая горло,- все это стало вскоре до того нестерпимо, что я готов был упасть, уткнуться лицом в землю и отказаться от дальнейшего бегства. И только страх перед Аланом придавал мне видимость мужества и принуждал ползти несмотря ни на что. Что же касается моего друга (вы, верно, помните, что поверх кафтана на нем был еще плащ), то поначалу Алан весь раскраснелся, затем сквозь краску проступила болезненная бледность, дыхание его вырывалось со свистом, одышка одолевала, а голос (на привалах, случалось, он шепотом делал мне разные замечания) - голос осип до того, что потерял всякое подобие человеческого. Но, несмотря на то, он, казалось, не падал духом и, уж конечно, не сбавлял прыти. Выносливость этого человека была поистине удивительной.
Уже начало смеркаться, когда послышался зов трубы. Мы выглянули из кустов и увидели, что эскадрон стягивается. Через несколько времени посреди равнины запылал костер; драгуны расположились на ночлег. Я взмолился, чтобы и нам прилечь отдохнуть, но Алан был непреклонен.
- Нам теперь не до сна,- хмуро отозвался он.- Драгуны посидят, отдохнут, а потом как возьмут равнину в кольцо. Что тогда? Тогда из Аппина никому не выбраться - разве что перелетным птицам. Мы улизнули в самое время. Не терять же позиции, с таким трудом завоеванной! Нет, сударь, до рассвета мы должны быть там, на Бен-Алдере. Там и поспать успеем.
- Алан,- взмолился я.- Я-то готов идти, только сил уже нет. Были бы силы, разве я стал бы просить. Поверьте, не могу больше, очень устал.
- Что ж, коли так, я тебя понесу,- проговорил он.
Я взглянул на него: уж не шутит ли он? Но нет, он и не думал шутить, а между тем его рост по сравнению с моим, откровенно сказать, был незавидный. При виде его решимости мне стало стыдно.
- Хорошо, идемте! - воскликнул я.- Я от вас не отстану!
Он бросил на меня взгляд, как бы говоря: «Браво, Дэвид!» - и снова пустился бежать.
В воздухе посвежело. Стемнело, но совсем не так, как темнеет обычно ночью. Небо было безоблачно, сумерки наползали медленно, точно нехотя. Было начало июля, а июльские ночи на севере, как известно, довольно светлы. И хотя читать глубокой ночной порой, конечно, темно (нужно иметь отменное зрение), но и она, эта пора, поверьте, бывает светлее иного зимнего дня. Пала роса, да такая сильная, что всю пустошь точно дождем окатило; стало легче дышать. Когда останавливались мы перевести дух и можно было осмотреться кругом, светлая, тихая ночь, очертания сонных холмов, к