- Не могли бы вы подсказать мне отгадку? - перебил он.- Я ведь не пророк Даниил.
- Попробую,- сказал я.- Будь я склонен шутить, а я отнюдь к этому не склонен, то, мне кажется, я мог бы потребовать от вашей милости двести фунтов.
- На каком основании? - спросил он.
- Это же награда, назначенная за мою поимку,- ответил я.
Он тотчас отодвинул рюмку вместе с бутылкой и выпрямился на стуле.
- Как прикажете это понять? - осведомился он.
- «Рослый юноша, семнадцати лет от роду,- процитировал я,- говорит на нижне-шотландском наречии. Бороды не имеет».
- Эти слова я узнаю,- сказал он.- И если вы явились сюда с неразумным намерением поразвлечься, то они могут оказаться для вас весьма опасными.
- Цель моего прихода,- возразил я,- это вопрос жизни и смерти, и поняли вы меня совершенно верно. Я тот юноша, который разговаривал с Глену ром, когда его застрелили.
- Я могу только заключить (раз вы явились сюда), что вы намерены доказать свою непричастность,- заметил он.
- Вывод очевиден,- подтвердил я.- У короля Георга нет подданного более верного, чем я, но, будь мне в чем себя упрекнуть, у меня хватило бы благоразумия не входить в ваш дом.
- Я рад этому,- сказал он.- Такое отвратительное преступление не оставляет места милосердию. Кровь была пролита самым варварским образом. Пролита она была, как вызов его величеству и всему своду наших законов, их заведомыми и отъявленными противниками. Я придаю этому величайшую важность. Не стану отрицать, что считаю это преступление прямым оскорблением его величества.
- И к несчастью, милорд,- добавил я сухо,- прямым оскорблением еще одной высокопоставленной персоны, которую мы называть не станем.
- Если эти ваши слова содержат какой-то намек, должен сказать, что считаю их неприличными для верноподданного и, будь они сказаны публично, я был бы обязан принять их к сведению,- заявил он. - Мне кажется, вы не понимаете серьезности своего положения, не то вы поостереглись бы усугублять эту серьезность словами, бросающими тень на чистоту правосудия. Правосудие в этой стране и в моих недостойных руках не склоняется ни перед какими персонами.
- Вы приписываете мне, милорд, излишнюю самостоятельность речей. Я же всего лишь повторил то, о чем толкуют повсюду, то, что я слышал на своем пути везде и от людей самых разных мнений.
- Когда вы достигнете более благоразумного возраста, то поймете, что подобную болтовню не должно слушать, а уж тем паче повторять,- сказал лорд-адвокат.- Но я готов признать, что дурных намерений у вас не было. Этот вельможа, которого мы все почитаем и который, бесспорно, был больно ранен недавним варварством, вознесен слишком высоко, чтобы такие наветы могли его коснуться. Герцог Аргайльский - вы видите, я говорю с вами прямо - принимает это столь же близко к сердцу, как и я и как нас обоих обязывают наши судейские должности и служение его величеству. И могу только пожелать, чтобы все руки в этом дурном веке были бы столь же чисты от семейной мести. Но по воле случая жертвой своего долга пал Кэмпбелл - а кто усерднее Кэмпбеллов исполнял этот долг? Это говорю я, не Кэмпбелл. Но потому что глава этого славного дома - к выгоде для нас всех - возглавляет сейчас и коллегию юстиции, мелочные души и недовольные языки дали себе волю во всех кабаках страны, и оказывается, молодые джентльмены, вроде мистера Бальфура, настолько неразумны, что вторят им.- Начало своей речи он произнес как оратор в суде, после чего вернулся к тону хозяина дома.- Но в сторону все это. Теперь мне остается узнать, как поступить с вами.
- Я бы думал, что это мне предстоит узнать от вашей милости,- заметил я.
- Совершенно справедливо,- ответил лорд-адвокат.- Но видите ли, вы явились ко мне с отличной рекомендацией. Под этим письмом стоит подпись честного, ревностного вига,- сказал он, беря письмо и вновь кладя его на стол.- И (оставляя закон в стороне, мистер Бальфур) можно найти средство что-то уладить. Предупреждаю вас (предупреждаю заранее, чтобы вы соблюдали большую осторожность), что ваша судьба зависит только от меня. В подобном деле (говоря со всей верноподданнической почтительностью) я наделен большей властью, чем его королевское величество. И если я буду доволен вами - и, разумеется, удовлетворю свою совесть - во время дальнейшей нашей беседы, она может остаться между нами.
- Что вы имеете в виду? - спросил я.
- Следующее, мистер Бальфур,- сказал он.- Если вы рассеете все мои сомнения, никому не нужно будет даже знать, что вы побывали у меня. Заметьте: я не посылаю за моим писцом.
Мне стало ясно, куда он клонит.
- Полагаю, о моем появлении здесь никому сообщать незачем, - сказал я.- Хотя не вижу, какая мне может быть от этого польза. Я не стыжусь того, что пришел сюда.
- И у вас нет для этого никаких причин,- сказал он ласково.- И пока еще (если вы будете осмотрительны) пугаться последствий вам тоже причины нет.
- С вашего разрешения, милорд,- сказал я,- испугать меня не так-то просто.
- Я отнюдь не хочу вас пугать,- ответил он.- Но начнем. И предупреждаю вас: отвечайте только на вопросы, которые я вам буду задавать, ничего сверх того не объясняя. От этого в значительной мере зависит ваше спасение. Бесспорно, мои полномочия велики, но и у них есть границы.
- Я попытаюсь следовать совету вашей милости,- сказал я.
Он положил на стол лист бумаги и озаглавил его.
- Вы, по-видимому, находились на дороге в Леттерморском лесу, когда был произведен роковой выстрел,- начал он.- Было ли это случайностью?
- Да, случайностью, - сказал я.
- Почему вы заговорили с Колином Кэмпбеллом? - продолжал он.
- Я спросил у него дорогу в Охарн,- ответил я и заметил, что записывать мои слова он не стал.
- Гм, верно,- сказал он.- Я запамятовал. И знаете, мистер Бальфур, на вашем месте я бы поменьше упоминал про ваши отношения с этими Стюартами. Это может осложнить ваше дело. Пока еще я не склонен видеть в них что-либо существенное.
- Мне казалось, милорд, что в подобном случае все обстоятельства равно существенны,- возразил я.
- Вы забываете, что мы сейчас судим этих Стюартов,- многозначительно ответил он.- Если нам когда-нибудь придется судить вас, все будет по-другому и я начну требовать ответа на те самые вопросы, которые пока готов оставить в стороне. Но вернемся к делу. Излагая обстоятельства происшедшего, мистер Мунго Кэмпбелл сообщил, что вы сразу же убежали вверх по склону. Зачем вы это сделали?
- Не сразу, милорд, и потому лишь, что я увидел убийцу.
- Значит, вы его видели?
- Так же ясно, как вижу вас.
- Вам он известен?
- Нет. Но я его узнаю.
- Следовательно, преследование ваше оказалось неудачным и вы его не настигли?
- Да.
- Он был один?
- Да, один.
- И больше никого вокруг не было?
- В соседней роще находился Алан Брек Стюарт.
Лорд-адвокат положил перо.
- Мне кажется, вы играете со мной в какую-то игру,- сказал он, - но, как вы не замедлите убедиться, такое развлечение может причинить вам немалый вред.
- Я стараюсь лишь следовать совету вашей милости и только отвечаю на вопросы,- возразил я.
- Будьте разумны и одумайтесь, пока есть время,- сказал он.- Я оказываю вам всемерную снисходительность, а вы, по-видимому, вовсе ее не цените, так что (если вы не поостережетесь) она может остаться втуне.
- Я очень ценю вашу снисходительность, но мне представляется, что произошла ошибка,- ответил я с запинкой, понимая, что наконец мы начали говорить как противники.- Я пришел сообщить вам сведения, которые, надеюсь, убедят вас, что Алан не принимал никакого участия в убийстве Гленура.
Лорд-адвокат, казалось, пребывал в нерешительности: он крепко сжал губы и глядел на меня сверкающими глазами, как рассерженный кот.
- Мистер Бальфур,- сказал он наконец,- настоятельно прошу заметить, что вы избираете путь, опасный для ваших интересов.
- Милорд,- ответил я,- в этом деле я столь же мало думаю о собственных интересах, как и ваша милость. Бог свидетель, у меня есть только одна цель: помочь свершиться правосудию, чтобы невинные не понесли кары. Если, стремясь к ней, я навлекаю на себя неудовольствие вашей милости, мне остается только терпеть, сколько хватит сил.
Тут он встал, зажег еще одну свечу и некоторое время пристально меня разглядывал. Я с удивлением увидел, каким серьезным и даже мрачным стало его лицо. Мне даже показалось, что оно побледнело.
- Вы либо очень простодушны, либо совсем наоборот, и я вижу, что мне придется кое-что сказать вам под секретом,- сказал он наконец.- Это политическое дело… Да-да, мистер Бальфур, хотим мы того или нет, но оно политическое! И я содрогаюсь при мысли, как много от него зависит. Едва ли мне нужно объяснять столь образованному юноше, что к политическому делу мы подходим совсем иначе, чем к уголовному. Salus populi suprema lex[50],- эта максима открывает путь для всяческих злоупотреблений, но она обладает силой, какую мы находим еще только в законах природы - иными словами, она имеет силу необходимости. С вашего разрешения, я растолкую вам подробнее. Вы хотите, чтобы я поверил…
- Прошу прощения, милорд, но я хочу, чтобы вы поверили только тому, что я сумею доказать,- перебил я.
- Ах, мой юный джентльмен, - сказал он,- не будьте столь прямолинейны и позвольте человеку, который, по меньшей мере, вам в отцы годится, выразить с помощью собственного скудного красноречия собственные убогие мысли, даже если они, к несчастью, не совпадают с мыслями мистера Бальфура. Вы хотите, чтобы я поверил в невинность Брека. Мне это представляется не особо важным, тем более что мы его не поймали. Но вопрос о невиновности Брека касается не его одного. Признание ее уничтожит все предпосылки обвинения, которое мы готовим против еще одного, совершенно иного преступника. Человека, закореневшего в измене, уже дважды восстававшего с оружием в руках против своего государя и уже дважды прощенного - сеятеля крамолы и (независимо от того, кто именно стрелял) несомненного вдохновителя этого преступления. Мне незачем объяснять вам, что я говорю о Джеймсе Стюарте.