- А я могу лишь бесхитростно ответить, что я пришел сюда, чтобы частным образом доказать вашей милости невинность Алана и Джеймса, и что я готов подтвердить ее показаниями на суде,- сказал я.
- На это я отвечу вам столь же бесхитростно, мистер Бальфур,- сказал он,- что в таком случае я не вызову вас для дачи показаний, и желал бы, чтобы вы вообще больше об этом никому не говорили.
- Вы вершитель правосудия в этой стране,- вскричал я,- и вы предлагаете мне совершить преступление!
- Я человек, обеими руками оберегающий интересы этой страны,- ответил он,- и я говорю вам о политической необходимости. Патриотизм не всегда согласуется с формальными требованиями морали. Полагаю, вас это должно радовать, как залог и вашего спасения. Факты свидетельствуют против вас, и если я все-таки пытаюсь выручить вас из весьма опасного положения, то отчасти, разумеется, потому, что я отдаю должное вашей честности, которую вы доказали, придя сюда, а также ради письма Пилрига, но главное - потому что в этом деле на первое место я ставлю свой политический долг, а служебный - на второе. По той же причине - повторяю вам столь же откровенно - мне не нужны ваши показания.
- Мне не хотелось бы создать у вас впечатление, будто я пытаюсь грозить, когда просто изложу суть нашего положения,- сказал я.- Но если вашей милости мои показания не нужны, мне кажется, другая сторона будет в восторге заручиться ими.
Престонгрейндж снова встал и начал прохаживаться по комнате.
- Вы все-таки не настолько юны,- сказал он,- чтобы не помнить сорок пятый год и как его события потрясли страну. Пилриг пишет, что вы верны церкви и государству. А кто спас их в тот роковой год? Я говорю не про его королевское высочество с его шомполами, хотя тогда они и оказались весьма полезными. Но страна была спасена и сражение выиграно еще до того, как Камберленд подошел к Друммосси. Так кто же спас ее? Я повторяю: кто спас протестантскую религию и все здание наших гражданских установлений? Во-первых, покойный лорд-президент Каллоден: он показал себя достойным имени мужчины и не получил никакой благодарности,- так и я, которого вы видите перед собой, напрягаю все силы на той же службе, не ожидая иной награды, кроме сознания выполненного долга. Кто еще, кроме лорда-президента? Вы знаете ответ не хуже меня. Он служит пищей для сплетен, которые подхватили и вы, за что я попенял вам в начале нашей беседы. Герцог и великий клан Кэмпбеллов. И вот теперь Кэмпбелл гнусно убит, да еще на королевской службе. И герцог, и я - мы горцы, но горцы цивилизованные, чего нельзя сказать об огромном большинстве наших родичей и членов наших кланов. Они по-прежнему сохраняют добродетели и пороки дикарей. Они все еще варвары, как эти Стюарты, но только Кэмпбеллы были варварами, сражавшимися за правое дело, а Стюарты - варварами, сражавшимися за неправое. Так будьте судьей. Кэмпбеллы жаждут отмщения. Если их ожидания будут обмануты - если Джеймс Стюарт избежит кары,- Кэмпбеллы этого так не оставят. Значит, начнутся волнения в горных краях, которые вовсе не замирены и не разоружены. Попытка разоружить их свелась к фарсу…
- Тут вы совершенно правы,- заметил я.
- Волнения в горных краях послужат сигналом нашему старому врагу, не спускающему с нас глаз,- продолжал лорд-адвокат, назидательно взмахивая пальцем при каждом шаге.- И поверьте мне, может вновь повториться сорок пятый, только Кэмпбеллы будут теперь на другой стороне. Чтобы спасти жизнь этого Стюарта - жизнь, которой закон уже не раз должен был его лишить за многое другое,- вы готовы ввергнуть свою страну в войну, поставить под угрозу веру своих отцов и подвергнуть опасности жизнь и имущество скольких тысяч ни в чем не повинных людей?.. Вот какие соображения влияют на меня, мистер Бальфур, и надеюсь, они повлияют и на вас, человека, почитающего свою страну, благое правительство и истинную веру.
- Вы откровенны со мной, и я вам за это благодарен,- сказал я.- И попытаюсь отплатить вам такой же откровенностью. Я верю, что ваша политика разумна. Я верю, что на вашу милость возложен великий долг, я верю, что вы смирили перед ним свою совесть, когда приносили присягу, вступая в свою высокую должность. Но мною, простым человеком да еще только-только расставшимся с отрочеством, руководят и самые простые понятия о долге. Я способен думать только о бедняге, которому безвинно угрожает позорная казнь, и еще о воплях и рыданиях его жены, непрестанно звучащих в моих ушах. А что за ними - я видеть не способен. Так уж я создан. Если стране суждено погибнуть, она погибнет. А я молю господа, если действую в упрямой слепоте, просветить меня, пока не поздно.
Он выслушал меня, застыв на месте, и продолжал стоять так еще некоторое время.
- Вот нежданная помеха! - сказал он вслух, но самому себе.
- И как ваша милость думает распорядиться со мной? - спросил я.
- Если бы я пожелал,- сказал он,- вы понимаете, что спать вам пришлось бы в тюрьме?
- Милорд,- ответил я,- мне доводилось спать в местах и похуже.
- Ну что же, мой милый,- сказал он,- в одном наш разговор меня убедил - в том, что я могу положиться на ваше слово. Поклянитесь честью сохранить в тайне не только то, что произошло сегодня вечером, но и обстоятельства аппинского дела, и я отпущу вас на все четыре стороны.
- Я дам слово до завтра или другого ближайшего дня, который вам будет благоугодно назначить,- ответил я.- Мне не хочется показаться излишне хитрым, но если я дам такое обещание без оговорки, ваша милость добьется своей цели.
- Я вовсе не думал поймать вас в ловушку,- возразил он.
- В этом я не сомневаюсь,- сказал я.
- Дайте подумать,- продолжал он.- Завтра воскресенье. Приходите ко мне в восемь часов утра в понедельник и дайте мне свое обещание на этот срок.
- С большой охотой, милорд,- ответил я.- А касательно того, что я слышал от вас, даю вам слово молчать до тех пор, пока господу будет благоугодно продлять ваши дни.
- Заметьте,- сказал он затем,- я не прибегал к угрозам.
- Это свидетельствует о благородстве вашей милости,- ответил я.- Однако я не настолько туп, чтобы не угадать суть не произнесенных вами угроз.
- Ну, позвольте пожелать вам доброй ночи,- закончил он.- Надеюсь, вы будете спать спокойно, хотя мне вряд ли это удастся.
Вздохнув, он взял свечу и проводил меня до входной двери.
Глава 5
В ДОМЕ ЛОРДА-АДВОКАТА
На следующий день, двадцать седьмого августа, в воскресенье, мне наконец выпал долгожданный случай послушать прославленных эдинбургских проповедников, которых я давно знал по рассказам мистера Кэмпбелла. Увы! С тем же успехом я мог бы слушать проповедь самого почтенного мистера Кэмпбелла в Эссендине! Мои мысли упорно возвращались к разговору с Престонгрейнджем, и я не мог сосредоточить внимание ни на чем другом. И рассуждения служителей божьих произвели на меня куда меньше впечатления, чем зрелище прихожан, переполнявших церкви, словно публика - театр (насколько я его себе представлял) или же (что в тогдашнем моем настроении было мне ближе) зал суда. Особенно поразила меня трехъярусная галерея Западной церкви, куда я направился в тщетной надежде увидеть мисс Драммонд.
В понедельник я впервые побывал у цирюльника и остался очень доволен результатами, а оттуда направился к лорду-адвокату. Вновь у его дверей ярким пятном краснели солдатские мундиры. Я оглянулся, ища взглядом мисс Драммонд и ее служителей, но нигде их не увидел. Однако едва меня проводили в кабинет, а вернее, в приемную, где мне пришлось провести в субботу столько тягостных часов, как я увидел в углу высокую фигуру Джеймса Мора. Его, казалось, снедала мучительная тревога, он непрестанно шевелил ногами и руками, а взгляд его без конца шарил по стенам небольшой комнаты, так что я тотчас с жалостью вспомнил о его тяжком положении. Наверное, это чувство, а также горячий интерес, который продолжала вызывать во мне его дочь, толкнули меня заговорить с ним.
- Позвольте пожелать вам доброго утра, сударь,- сказал я.
- Доброе утро и вам, сударь,- ответил он.
- Вам назначил прийти сюда Престонгрейндж? - спросил я.
- Да, сударь, и от души желаю, чтобы ваше дело к нему было более приятно,- последовал ответ.
- Надеюсь, что ваше займет немного времени, так как, вероятно, ваша очередь будет первой.
- Последней, сударь,- сказал он, пожимая плечами.- Так было не всегда, но времена меняются. Да, все было по-иному, когда в этих ножнах покоилась шпага, молодой человек, и добродетелям солдата было чем себя подкрепить.
Он хмыкнул на манер горцев, и это почему-то меня раздражило.
- Насколько мне известно, мистер Макгрегор,- сказал я,- важнее всего солдату хранить молчание и первая из его добродетелей - никогда не жаловаться.
- Вам известно мое имя, как я вижу! - И он поклонился мне, скрестив руки на груди.- Хотя сам я им пользоваться не могу. Но людям говорить не закажешь. Слишком часто я показывал свое лицо и называл свое имя назло моим врагам. И мне не следует удивляться, что и то и другое известно многим, кого сам я не знаю.
- Мое имя вы не знаете, сударь, да и мало кому оно знакомо,- сказал я.- Но если вы пожелаете его узнать, то я зовусь Бальфур.
- Прекрасное имя, - отозвался он учтиво,- и носят его многие превосходные люди. Мне приходит на память, что в сорок пятом году лекарем в моем отряде был молодой джентльмен, которого звали так же.
- Полагаю, это был брат Бальфура из Бейта,- заметил я, так как сообразил, о ком шла речь.
- Он самый, сударь,- сказал Джеймс Мор.- И раз я был собратом по оружию вашего родича, вы позволите мне пожать вам руку.
Он долго, ласково пожимал мне руку, одаряя меня улыбками, словно близкого родственника, обретенного после долгой разлуки.
- А! - сказал он.- С тех пор как мы с вашим кузеном слышали свист ядер, времена сильно изменились.
- В родстве я с ним в самом дальнем,- ответил я сухо.- И должен объяснить вам, что ни разу в жизни его не ви