Днем освещали каюту световой люк и небольшое окно со ставнями изнутри и снаружи, а с наступлением сумерек засвечивалась лампа. Она горела и в ту минуту, когда я вошел, не очень ярко, однако же и не тускло, то есть именно так, что я мог разглядеть мистера Шуэна, сидевшего за столом в обществе бутылки коньяка и жестяной кружки. Он был высокого роста, широкоплеч и очень черен. Он глядел на бутылку с видом совершенного отупения.
Мистер Шуэн меня не заметил. Он даже не пошевельнулся, когда вошел шкипер и, став у койки подле меня, устремил на него суровый взор. Я боялся Хозисона, как огня, у меня были на то причины, но в эту минуту я понял, что сейчас мне нечего его страшиться.
— Что с юнгой? — прошептал я.
Он покачал головой, как бы говоря, что не знает и знать ничего не желает; лицо его было очень сурово.
Вскоре в каюту вошел мистер Райч и, бросив на шкипера значительный взгляд, по которому без слов стало ясно, что юнга умер, стал подле нас, и теперь уже мы втроем молча глядели сверху на мистера Шуэна, а тот, в свою очередь так же молча, сидел неподвижно, потупясь, уперев глаза в стол. Внезапно рука его потянулась к бутылке. Тогда мистер Райч шагнул вперед и вырвал бутылку у мистера Шуэна движением не столько грубым, как неожиданным. Он закричал, что больше так продолжаться не может, что бриг и так весь запятнан кровью и что его, то есть бриг, ожидает возмездие. С этими словами он бросил бутылку в море, через наветренное окно, ставни которого были открыты.
Мистер Шуэн сразу вскочил на ноги. Красные глаза его были мутны, но в них сквозила лютая злоба. Он готов был убить мистера Райча и убил бы сию же минуту, загубив в тот день и вторую душу, но тут меж ним и его жертвой стал Хозисон.
— Сесть! — вскричал шкипер.— Пьяная свинья! Вы хоть знаете, что вы наделали? Вы отправили на тот свет юнгу.
Мистер Шуэн, казалось, все понял; он тотчас опустился на стул и понурил голову, оперев ее на свою тяжелую руку.
— Э-э-э,— пробормотал он.— Да ведь он подал мне грязную кружку.
При этих словах мы трое — шкипер, мистер Райч и я — встревоженно переглянулись. Затем Хозисон подошел к пьяному помощнику, взял его под руки и потащил к койке, приказав ему спать, но таким тоном, точно перед ним был ребенок. Убийца несколько раз всхлипнул, затем послушно снял сапоги и повалился спать.
— Так вот, значит, как! — неожиданно гневным голосом вскричал мистер Райч.— Чтобы вам раньше вмешаться! А теперь поздно, без толку!
— Мистер Райч,— проговорил шкипер.— Попрошу запомнить: того, что сегодня случилось, не должны знать в Дайзерте. Юнгу снесло волной. Волной, вам ясно? Я готов отдать пять фунтов тому, кто подтвердит это.—
С этими словами он повернулся было к столу.— Да, кстати, зачем вы выкинули бутылку? Не понимаю, какой смысл. Эй, Дэвид, подай-ка нам коньяка. Он в нижнем рундуке.— И шкипер бросил мне ключ.— Вам нужно выпить, сударь. Скверное было зрелище.
Они сели друг против друга, наполнили кружки и осушили их залпом. В эту минуту убийца, дотоле жалобно стонавший на койке, приподнял голову и, облокотившись на руку, обвел нас троих мутным взглядом.
Так началась моя служба в шкиперской каюте. Уже на другой день я вполне освоился со своими обязанностями. Я должен был прислуживать за столом. Садились за него обыкновенно двое: шкипер и свободный от вахты один из его помощников. Вино требовалось поминутно, весь день проходил в бегах, а ночью я постилал у кормовой стены себе одеяло и ложился спать на палубных досках, на сквозняке, при открытых дверях. Ложе мое было жесткое и холодное, спать приходилось урывками, потому что время от времени кто-нибудь поднимался в каюту освежить себе горло. Перед каждой вахтой за стол усаживались все трое, с тем чтоб отпраздновать это событие. Как умудрялись они пребывать в полном здравии после таких возлияний,— право, загадка, и уж тем более удивительно, как умудрился я пережить это время. Впрочем, служба меня не очень отягощала. Скатерть на бриге не постилалась, а еда была неприхотлива: овсяная каша да солонина и для разнообразия два раза в неделю пудинг с салом. Несмотря на то, что по своей нерасторопности, а также от сильной качки я частенько падал, роняя на пол бутылки и кушания, шкипер и мистер Райч проявляли удивительное терпение. Вероятно, их мучили угрызения совести, и они хотели хоть как-нибудь искупить свои грехи. Впрочем, не обойдись они столь жестоко с Рэнсомом, вряд ли бы они выказывали такое ко мне снисхождение.
Что же касается мистера Шуэна, то вино ли, убийство ли Рэнсома (очевидно, то и другое) основательно повредили его рассудок. Не припомню случая, чтобы он пребывал в здравом уме. Он никак не мог истолковать себе мое присутствие, беспрестанно таращил на меня глаза (подчас в них изображался ужас) и нередко отшатывался, когда я стоял подле, подавая ему какое-нибудь кушание. Было видно, что он не отдавал себе отчета в случившемся, и уже на второй день я получил наглядное тому доказательство. Мы были одни, он долго и тупо глядел на меня, а потом вдруг вскочил со своего места, бледный как смерть, и, к моему ужасу, направился прямо ко мне. Но мои опасения были напрасны.
— Тебя прежде здесь не было? — вопрошал он.
— Нет, сэр.
— А что, разве был другой малый?
Я отвечал, что был.
— Да, так я и думал,— мрачно сказал мистер Шуэн и, возвратись на свое место, больше уже со мной не заговаривал — попросил только коньяку.
Быть может, читателю покажется странным, но, право, несмотря на ужас, который я испытывал к этому человеку, мне было неизъяснимо жаль его. Он был женат, жена его жила в Лейсе, но вот были ли у него дети, уже не помню. Надеюсь, что нет.
Итак, моя жизнь на новом месте —- а как вы скоро узнаете, долго прислуживать мне не пришлось — была на первый взгляд сносной. Я питался тем же, чем питались шкипер и его помощники, дозволялась мне притом и судовая роскошь — приправы из маринованных овощей, а при желании я мог бы и пить с утра до ночи «мертвую», подобно мистеру Шуэну. К тому же я как-никак находился в обществе, и в некотором смысле вполне приличном. Мистер Райч, учившийся некогда в колледже, порой заводил со мной дружеские беседы, разумеется, когда бывал в духе. Из его рассказов я узнал много любопытного и поучительного. И даже шкипер, обыкновенно державший меня на дистанции, порой смягчал свой норов и пускался в рассказы о дальних странах, в которых ему довелось побывать.
Должен признаться, тень несчастного Рэнсома преследовала нас неотступно, особенно меня и мистера Шуэна. Но не только это тревожило меня. Я состоял в услужении у людей, которых в душе презирал, один из них достоин был виселицы,— таково было мое настоящее положение. Что же касается будущего, то оно представлялось мне тяжкой неволей, в которой я осужден был возделывать табак вместе с неграми. Мистер Райч, быть может, из предосторожности не позволял мне возвращаться к старому разговору. Я попытался было объясниться со шкипером, но он даже слушать меня не стал и отогнал прочь, как собаку. Время шло, и с каждым днем на душе у меня становилось все тревожнее и тревожнее, и даже служба уже не была мне в тягость: она давала возможность забыться, не думать о мрачном будущем, уготованном мне в Каролине.
Глава 9ЧЕЛОВЕК С ПОЯСОМ, ПОЛНЫМ ЗОЛОТА
Прошло чуть более недели, и стало очевидно, что нас преследует злой рок. В иной день судно подвигалось вперед, но на другой — его на многие мили относило в сторону. Наконец нас отнесло так далеко к югу, что весь девятый день напролет мы кружили, лавируя неподалеку от скалистых берегов мыса Рат, которые виднелись справа и слева по борту. Собрались на совет шкипер и его помощники и вынесли решение, суть которого я не мог уяснить себе толком, но последствия его были явны: обратив противный ветер в попутный, мы стремительно шли на юг.
На десятый день после полудня волны постепенно утихли, море затянуло белым туманом, да таким плотным, что с кормы не стало видно бака[15]. Все это время, когда случалось мне выходить на палубу, я видел, что шкипер с помощниками и матросы толпятся у фальшборта[16] и настороженно к чему-то прислушиваются. «Буруны!»[17] — расслышал я, и, хотя значение этого слова было для меня темно, мысль о грозящей опасности взволновала меня несказанно.
Около десяти часов вечера я подавал ужин шкиперу и мистеру Райчу, как вдруг послышался страшный треск — похоже, бриг на что-то наткнулся — и вслед за тем раздались пронзительные крики. Оба моих начальника вскочили со своих мест.
— Неужели разбились? — проговорил мистер Райч.
— Ошибаетесь, сударь,— отвечал шкипер.— Это всего лишь лодка. Как видно, мы ее опрокинули.
И они поспешили на палубу.
Шкипер оказался прав. В тумане мы наскочили на лодку, и она, разлетевшись надвое, пошла ко дну со всею командой. Уцелел только один человек. Он, как я потом узнал, был пассажиром и сидел на корме; остальные ж, гребцы, сидели на банках. В момент столкновения корму лодки подбросило в воздух, и пассажир (руки его были не заняты, и мешал ему разве что фризовый плащ, длинный, по самые щиколотки) подпрыгнул и ухватился за бушприт[18] брига. То, что он умудрился выйти целым и невредимым из столь опасной для него переделки, свидетельствовало не только о его удачливости, но также о его незаурядной ловкости и силе. А между тем, когда шкипер ввел его в каюту и я увидел лицо незнакомца, ничто не выдавало его волнения и он казался не более обеспокоен случившимся, нежели я в ту минуту.
Росту он был невысокого, зато великолепно сложен и легок и быстр в движениях, как олень. Лицо его было покрыто темным загаром, сквозь который обильно проступали веснушки и следы оспы, но оно было приятно благодаря открытому взгляду. Глаза, необычайно подвижные, светлые, искрились каким-то безумным блеском; они притягивали к себе и вместе с тем настораживали. Сняв плащ, незнакомец положил на стол пару пистолетов с великолепной серебряной отделкой, и я заметил