– Я слышала выстрелы! Нейт, ты...
– Я в полном порядке, – сказал я, схватил ее за руку и с напускным спокойствием повел по коридору, куда уже высыпали некоторые встревоженные и ничего не понимающие постояльцы. Мы вошли в ее номер, но я не сразу рассказал ей о том, что случилось. Я просто лег, а она обняла меня и начала гладить меня по волосам, в то время как я дрожал, как испуганный ребенок.
Глава 24
В следующий понедельник я в последний раз сыграл роль шофера Эвелин. Во второй половине дня мы по изрытой колеями Федербед Лейн подъехали на зеленовато-голубом «линкольне» к побеленному каменному дому, из которого не так давно был похищен ребенок. На этот раз Эвелин сидела впереди, и на мне не было щегольской серой формы с черными пуговицами. Настроение у нее было несколько подавленным и, честно говоря, у меня тоже.
– Не говори ни слова полковнику Линдбергу, – предупредил я ее, – о Хэсселе и Гринберге. Этих похитителей и так развелось слишком много, а от двух трупов все равно мало толку.
Она кивнула и, прикрыв глаза от солнца рукой, начала с интересом смотреть на унылый, заросший сорняком участок вокруг дома, очевидно показавшийся ей довольно скромным.
– Посмотри на склон холма за домом, – растерянно сказала она, выискав-таки красивое место в этом пустынном пейзаже. – Белые и розовые цвета кизила на фоне темных кедров... восхитительно.
Однако эти красоты природы не особенно развеселили ее. На ней были черный лисий палантин и модного покроя черный костюм с белой шелковой блузкой, украшенный жемчужинами, темные шелковые чулки и большая черная шляпа без вуали – она была похожа на богатую вдову в трауре.
Я объехал гараж, где полицейские продолжали свою работу, хотя не так рьяно, как прежде. В этот день было почти тепло, двери гаража были открыты, и видно было, что полицейские, отвечающие на телефонные звонки и разбирающие почту, двигаются медленно и вяло, будто сонные мухи. Шварцкопфа там не было.
Я помог Эвелин выйти из машины и повел к дому. Со стороны могло показаться, что мы направляемся на похороны. Однако не успели мы дойти до бокового входа, как навстречу нам вышел Линди в темно-голубом свитере, надетом поверх рубашки с открытым воротником; его коричневые брюки были заправлены в невысокие, до середины икр кожаные сапоги. Он застенчиво и приветливо улыбнулся нам, но огромные темные круги под его глазами сказали нам о многом.
– Миссис Мак-Лин, для меня это большая честь, – с чувством проговорил он. Я никогда не слышал, чтобы голос его был таким ласковым. – Я так рад, что вы приехали.
– Для меня тоже большая честь и радость видеть вас, – произнесла она с достоинством, протягивая ему руку в перчатке, которую он несколько мгновений подержал в своей. – Это очень любезно с вашей стороны, что предложили нам встретиться.
Кажется, это смутило его немного.
– Нейт, – сказал он, кивнув и улыбнувшись мне в знак приветствия, потом сделал неловкий жест в сторону дома и сказал нам: – Давайте войдем в дом.
Он взял ее под руку и повел, я последовал за ними.
Мы прошли через комнату для слуг; за столом, который установил там Шварцкопф, превратив эту комнату в неофициальный офис, никто не сидел. Я спросил Линдберга, куда делся полковник полиции штата, и он ответил, что тот в Трентоне – здесь Шварцкопф проводил времени все меньше и меньше. В кухне мы нашли неотесанную Элси Уэйтли: она шинковала овощи острым ножом, готовясь к своему антиволшебству, в результате которого вполне съедобные продукты превратятся в совершенно несъедобные. Когда мы проходили, она удостоила нас лишь едва заметным кивком головы.
В большой гостиной мы увидели Энн Линдберг. В простом голубом платье с кружевным воротником, похожая на школьницу, только на пятом месяце беременности, она встала и пошла навстречу Эвелин, протягивая руку для пожатия в жесте не более изящном, чем это делают портовые грузчики. Коричнево-белый терьер Вэхгуш, который спал на диване, вытянул голову вверх, надулся от злобы, как кобра, и, достойно подготовившись к привычной акции, истерично залаял.
Линдберг прикрикнул на пса, заставив его замолчать, но Эвелин, которая продолжала пожимать руку благодарной Энн, просто сказала:
– Я люблю собак. Пожалуйста, не ругайте его из-за меня.
Энн продолжала сжимать руку Эвелин в перчатке обеими руками, словно это было нечто драгоценное.
– Вы сделали так много, – сказала Энн. – Вы так старались.
– И боюсь, мало чего добилась.
Энн улыбалась натянутой, но ласковой улыбкой; глаза ее были усталыми, но сверкали – может быть, от слез.
– Вы замечательный человек, миссис Мак-Лин. Мне известно, что вы... сами потеряли маленького ребенка. И я так понимаю вас и очень благодарна вам за то, что вы сделали. За все, что вы пытались сделать.
– Вы очень добры.
Энн выпустила наконец руку Эвелин, но продолжала стоять очень близко к ней. Следующие слова жена Линдберга произнесла тихо, так как они предназначались только для ее гостьи. Однако я, будучи сыщиком, слышал все.
– Я много думала над этим, – сказала Энн, – и мне кажется, что женщины воспринимают горе и превозмогают его... иначе, чем мужчины. А вы как думаете?
Эвелин промолчала.
– Женщины принимают его с готовностью, отдаются ему без оглядки. Мужчины же пытаются занять себя чем-то, что требует усилий. Вы не хотите пойти со мной? Сейчас цветет кизил, и кое-где растет дикая вишня.
Они вышли из гостиной под руку – Энн превосходно справлялась с ролью любезной хозяйки и гида. Линди сказал мне:
– Здесь находится человек, которого вам нужно увидеть.
– Вот как?
Он не стал объяснять – просто пошел впереди.
В библиотеке мы нашли сидящего неподалеку от стола Брекинриджа, рядом, прямой как мачта, сцепив руки за спиной, стоял командор Джон Хьюз Кертис. Два его прежних компаньона – его преподобие Добсон-Пикок и адмирал Бэрридж – блистали своим отсутствием. Он остался все тем же представительным безукоризненно одетым джентльменом-южанином, ростом гораздо выше шести футов, с седеющими волосами и правильными чертами загорелого лица.
– Командор, – сказал Линдберг, – вы помните Нейта Геллера из Чикагского полицейского управления?
– Да, – сказал Кертис, широко улыбаясь мне приветливой улыбкой и протягивая мне для пожатия медвежью лапу. – Специалист по бандитам типа Капоне.
– Может, это и преувеличение, – сказал я, – но никто из нас не сможет отрицать, что бутлегеры прямо роятся вокруг этого дела.
Кертис кивнул теперь уже с серьезным видом, и Слим, сев за стол, сказал:
– С тех пор как вы видели его последний раз, Нейт, командор вступил в тесный контакт со своей группой бутлегеров и контрабандистов. Командор, будьте любезны, повторите ваш рассказ детективу Геллеру.
– Охотно, – ответил Кертис, и когда я наконец отыскал себе место, тоже сел. Брекинридж и я уже обменялись легкими улыбками и кивками в знак приветствия: между мною и этим седым местным адвокатом установились к тому времени уважительные и даже дружеские отношения.
– Несколько недель назад, – сказал Кертис, устремив на меня пристальный взгляд, – ко мне снова подошел Сэм, этот контрабандист, мой случайный знакомый, которому я раз или два помог с ремонтом его «рыболовного» судна.
– Я не помню, чтобы вы подробно описывали этого Сэма, – дипломатично сказал я.
– Ну, это крупный, неловкий в движениях парень... Носит обычную кричащую одежду, как гангстер из кинофильма. У него явно еврейская внешность, говорит на ломаном английском.
Будучи сам наполовину евреем, я усомнился в том, что у кого-то может быть «явно еврейская» внешность, но решил не говорить о своих сомнениях.
– Как бы там ни было, – продолжал Кертис, – он позвонил мне несколько недель назад и спросил, смогу ли я встретиться с ним на следующий день в Манхэттене. С некоторой настойчивостью в голосе он предложил мне встретиться с ним в кафетерии возле 41-й стрит в час дня в воскресенье.
Адмирал Бэрридж распорядился, чтобы Кертиса самолетом морской авиации доставили в Нью-Йорк, где он поселился в гостинице «Гавер нор Клинтон» под вымышленным именем.
– В полночь я отправился в этот кафетерий на окраину города. Посетителей обслуживали только в одной половине зала, на другой половине уже вовсю трудились уборщики, чтобы привести кафетерий в порядок до прихода утренних посетителей. Стулья были сложены в высокую кучу, полы мыли швабрами.
– Командор, – сказал я, – если можно, ближе к делу. – Мне уже успели надоесть люди, неравнодушные к мелодраме.
– Детектив Геллер, в этом кафетерии я обнаружил только одного посетителя – Сэма, который сидел за самым последним столом и ел оладьи с какой-то приправой.
– С перцем, что ли? О Господи, ну и народ! Оладьи – это «ближе к делу»?
– Сэм утверждал, что мальчик находится с нянькой-немкой, что сам он никогда не видел ребенка, но может заставить няньку описать его, чтобы я передал описание полковнику Линдбергу. Я сказал, что согласен, но сначала потребовал для себя лично доказательство того, что его люди действительно похитили ребенка.
– И что Сэм сказал на это? – спросил я.
Кертис улыбнулся.
– Он предложил отвезти меня туда, где я смогу встретиться с остальными членами банды, и я сразу сказал: что ж, поехали! Но он заставил меня прождать еще два дня, а через день мы снова встретились с ним ночью. Сэм велел мне следовать за его машиной через Голландский туннель... потом к железнодорожному вокзалу в Ньюарке. И там я лицом к лицу встретился с четырьмя мужчинами, которые, если им верить, организовали это похищение.
Эта мелодрама начинала действовать даже на меня.
– Они ждали меня там, на платформе. Вокруг никого не было, освещение было очень слабым. Одного из этих мужчин я видел раньше, на норфолкской верфи, хотя имя его я услышал только сейчас – Джордж Олаф Ларсен. Ему чуть больше сорока, среднего роста, тускло-коричневые волосы зачесаны назад прямо ото лба. Сэм, обращаясь к нему, всегда называл его «боссом».